ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Жорж Сименон
БЕГСТВО Г-НА МОНДА

Изд. `Копирайт`, 1997 г.
ОСR Палек, 1999 г.


Глава I

Шестнадцатого января, едва минуло пять часов пополудни - большая
стрелка чуть-чуть качнулась вправо, г-жа Монд, сопровождаемая потоком
холодного воздуха, ворвалась в приемную комиссариата полиции.
Она, должно быть, выпрыгнула из такси или из собственной машины,
тенью скользнула по тротуару улицы Ларошфуко, наверняка споткнулась на
плохо освещенной лестнице и толкнула дверь с такой силой, что При-
сутствующие долго с удивлением смотрели, как медленно возвращается на
место ее грязная серая створка с автоматическим замком, и этот контраст
казался настолько нелепым, что, вероятно по привычке, одна из женщин в
наброшенной на плечи шали и без головного убора, которая стояла в очере-
ди уже больше часа, подтолкнула одного из ребятишек, цеплявшихся за ее
юбку, и шепнула:
- Закрой-ка дверь.
До этого вторжения все были здесь как свои. С одной стороны барьера
письмоводители - кто в полицейской форме, кто в пиджаках - писали или
грели руки у печки; с другой стороны посетители сидели на скамье возле
стены или просто стояли; когда кто-нибудь выходил со свежесоставленной
бумагой в руке, очередь продвигалась на одно место, и первый письмоводи-
тель поднимал голову; все мирились с дурным запахом, скудным светом двух
ламп под зеленым абажуром, с монотонностью ожидания, с фиолетовыми чер-
нилами, которыми заполняли формуляры, и, без сомнения, случись вдруг ка-
тастрофа, которая изолировала бы комиссариат от остального мира, все,
кто здесь находились, зажили бы вместе, одной семьей.
Не толкаясь, женщина в черном с очень белым, напудренным лицом и по-
синевшим носом протиснулась в первый ряд. Ни на кого не глядя, она сухи-
ми, точно эбеновое дерево, и цепкими, словно клюв хищной птицы, пальцами
в черных перчатках рылась в сумочке, и все ждали, все смотрели, как она
протягивает над барьером визитную карточку.
- Прошу доложить обо мне комиссару.
Чтобы приглядеться к ней повнимательнее, времени было вполне достато-
чно, однако толком ее никто не запомнил.
- Похожа на вдову, - доложил чиновник комиссару полиции, который у
себя в кабинете, полном сигарного дыма, вел дружеский разговор с главным
администратором `Театр де Пари.
- Попросите подождать.
И служащий, прежде чем занять свое место и взять документы, которые
ему подавали, повторил:
- Попрошу подождать.
Женщина продолжала стоять. В изящной обуви с непомерно высокими каб-
луками она казалась на грязном полу цаплей, подобравшей под себя одну
ногу. Она никого не замечала. Ее ледяной взгляд, остановившийся неизвес-
тно на чем, возможно на золе, высыпавшейся из печки, падал сверху вниз,
губы дрожали, как у старух, что молятся в церкви.
Дверь открылась. Вышел комиссар.
- Мадам...
Он закрыл за ней дверь, указал на стул с зеленой суконной обивкой,
потом, держа в руке визитную карточку посетительницы, медленно обошел
письменный стол в стиле ампир и сел.
- Госпожа Монд? - вопросительно произнес он.
- Да, госпожа Монд. Я живу в доме двадцать семь - а по улице Балю.
И она враждебно уставилась на плохо притушенную Сигару, которую коми-
ссар раздавил в пепельнице.
- Чем могу быть полезен?
- Я пришла заявить об исчезновении мужа.
- Прекрасно... Простите.
Он придвинул к себе блокнот, взял серебряный цанговый карандаш.
- Вы говорите, мужа?
- Да, мужа. Он исчез три дня назад.
- Три дня назад. Значит, тринадцатого января.
- Да, именно тринадцатого января я видела его в последний раз.
На ней была черная каракулевая шуба, от которой исходил легкий аромат
фиалок, руки в перчатках теребили тонкий, тоже пахнущий фиалкой плато-
чек.
`Похожа на вдову`, - доложил секретарь.
Однако вдовой она не была, по крайней мере до тринадцатого января,
когда исчез ее муж. Но комиссар почему-то подумал, что она ведет себя
как настоящая вдова.
- Простите, что я не знаю господина Монда: в этот квартал меня назна-
чили всего несколько месяцев назад. Приготовившись записывать, он ждал.
- Мой муж-Норбер Монд. Вы, разумеется, слышали о торговом доме Монд,
служебные помещения и склады которого находятся на улице Монторгейль?
Комиссар, скорее из вежливости, кивнул.
- Мой муж родился в том же особняке на улице Балю, где прожил всю
жизнь и где мы живем до сих пор. Комиссар снова кивнул.
- Ему было сорок восемь... Я вдруг подумала: а ведь сорок восемь ему
исполнилось в день исчезновения.
- То есть тринадцатого января. И у вас нет ни малейшего представле-
ния...
Разумеется, у посетительницы не было ни малейшего представления, о
чем свидетельствовали ее напряженность и натянутость.
- Таким образом, вы хотите, чтобы мы начали розыск?
Ее презрительная гримаса могла означать - либо это очевидно, либо,
напротив, совершенно ей безразлично.
- Итак, тринадцатого января... Простите за вопрос: у вашего мужа не
было причин покончить с собой?
- Никаких.
- А какое у него финансовое положение?
- Торговый дом Монд, комиссионные и экспортные операции, который еще
в тысяча восемьсот сорок третьем году основан Антони Мондом, дедом Нор-
бера, - один из самых солидных в Париже.
- Ваш муж не спекулировал? Не играл? На камине, за спиной комиссара,
стояли часы из черного мрамора, которые раз и навсегда остановились на
пяти минутах первого. Почему все считали - пять минут первого ночи, а не
дня? Глядя на них, все неизменно думали, что это пять минут первого по-
полуночи. Рядом громко тикал будильник - он показывал точное время. Бу-
дильник находился в поле зрения г-жи Монд, тем не менее она периодически
склоняла длинную тощую шею и глядела на маленькие часики, которые, напо-
добие медальона, носила на груди.
- Оставим денежные проблемы... У вашего мужа, мадам, не было никаких
интимных огорчений? Простите мою настойчивость...
- Любовницы у мужа не было, если вас интересует это.
Спросить, а нет ли у нее любовника, комиссар не решился: такое каза-
лось просто невероятным.
- А со здоровьем у него все в порядке?
- Никогда в жизни не болел.
- Хорошо... Хорошо... Прекрасно... Не расскажете ли распорядок дня
вашего мужа тринадцатого января?
- Встал он, как обычно, в семь утра. Он всегда ложился и вставал ра-
но.
- Простите, вы спите в одной комнате? Сухой, злобный кивок.
- Он встал в семь и прошел в ванную, где, несмотря на - какая разни-
ца! выкурил первую сигарету. Потом спустился вниз.
- Вы были в постели? Снова `да`, но не сразу.
- Он разговаривал с вами?
- Сказал: `До свидания`, как и каждое утро.
- Вы не подумали тогда, что у него день рождения?
- Нет.
- Потом он спустился вниз...
- И позавтракал у себя в кабинете. Он там никогда не работает, но ка-
бинетом дорожит. Большой оконный проем застеклен витражами. Мебель под
готику.
Она, должно быть, не любила ни витражи, ни готику и, может быть, меч-
тала использовать эту комнату по другому назначению, а ее упорно занима-
ли под кабинет.
- У вас много слуг?
- Супруги-привратники; она делает всю черную работу по дому, а он -
метрдотель. Потом, кухарка с горничной. Не говорю о Жозефе - это шофер,
он женат и не ночует в доме. Я встаю обычно в девять после того, как от-
дам Розали распоряжения на день. Розали - моя горничная. Она служила у
меня еще до замужества. Я хочу сказать, до моего второго замужества.
- Господин Монд ваш второй муж?
- Первым браком я была за Люсьеном Гранпре, четырнадцать лет назад
погибшим в автомобильной катастрофе. Каждый год ради удовольствия он
участвовал в двадцатичетырехчасовом пробеге из Мана.
В приемной очередь на засаленной скамье постепенно двигалась вперед,
кое-кто смиренно выскальзывал наружу, осторожно приоткрывая дверь.
- Одним словом, в то утро все было как обычно?
- Как обычно. Около половины девятого от дома отъехала машина. Муж
любил сам разбирать почту, поэтому в контору уезжал рано. Через четверть
часа ушел и его сын.
- У вашего мужа есть сын от первого брака?
- У нас у каждого по сыну, а у него еще и дочь, она замужем. Какое-то
время молодые жили с нами, но потом переехали на набережную Пасси.
- Хорошо, очень хорошо... Ваш муж действительно отправился в контору?
- Да.
- Он приезжал на обед?
- Он почти всегда обедает в ресторане у Центрального рынка, рядом со
своим офисом.
- И когда же вы забеспокоились?
- Вечером, часов в восемь.
- Значит, с утра тринадцатого января вы его больше не видели?
- Сразу после трех я позвонила ему и попросила прислать мне Жозефа с
машиной: надо было сделать кое-какие покупки.
- Он отвечал вам нормально?
- Нормально.
- Не сказал, что задержится, не намекал на возможный отъезд?
- Нет.
- Просто вечером, в восемь, не вернулся к ужину, так?
- Так.
- И с тех пор не подавал никаких признаков жизни. В конторе его тоже
не видели?
- Нет.
- В котором часу он уехал с улицы Монторгейль?
- Около шести. Он мне ничего не сказал, но я знала его привычку-перед
возвращением домой заглянуть на улицу Монмартр в `Арку` выпить рюмочку
портвейна.
- В тот вечер он тоже заходил туда?
- Не знаю, - с достоинством ответила она.
- Позвольте спросить, мадам, почему лишь сегодня, то есть только че-
рез три дня, вы решили заявить об исчезновении господина Монда?
- Я надеялась, что он вернется.
- Подобные отлучки уже были?
- Ни разу.
- А его никогда не вызывали внезапно по делам в провинцию?
- Никогда.
- И тем не менее вы ждали его целых три дня? Не отвечая, она прис-
тально посмотрела на комиссара маленькими черными глазками.
- Вы, надеюсь, сообщили его дочери, которая, как вы сказали, замужем
и живет на набережной Пасси?
- Она сама недавно явилась в дом и вела себя так, что мне пришлось
выставить ее за дверь.
- Вы не ладите с падчерицей?
- Мы не видимся с ней. Во всяком случае, последние два года.
- Но ваш муж продолжал встречаться с ней?
- Она сама приходит к нему на работу, когда ей нужны деньги.
- Если я хорошо понимаю, ваша падчерица, нуждаясь в деньгах, отправ-
лялась на улицу Монторгейль и просила их у отца. Кстати, он ей давал?
- Да.
- Там ей и сообщили, что господин Монд не появлялся, так?
- Возможно.
- И тогда она побежала на улицу Балю.
- Где собиралась забраться к нему в кабинет и все перерыть.
- Вы догадываетесь, что она хотела найти? Молчание.
- В общем, если предположить, что господина Монда нет в живых, а это
маловероятно...
- Почему?
- Повторяю, маловероятно, вопрос состоит в том, оставил ли он завеща-
ние. На каких условиях заключен ваш брак?
- На условиях раздельного владения имуществом. У меня свое состояние,
дом на авеню Вилье.
- А что думает об исчезновении отца ваш пасынок?
- Ничего он не думает.
- Он до сих пор живет на улице Балю?
- Да.
- Ваш муж перед уходом не затевал ничего нового? Скажем, в делах. Для
этого ведь нужен оборотный капитал.
- Кассир, господин Лорисс, имеет право подписи.
- Он нашел текущий счет в банке в порядке?
- Нет, напротив. Тринадцатого января, около шести вечера, муж зашел в
банк.
- Но в это время банк должен быть уже закрыт.
- Для обычных клиентов - да, но не для него. Служащие работают долго,
и он заходил через служебный вход. Муж снял со своего счета триста тысяч
франков.
- Таким образом, на следующий день кассир оказался в затруднительном
положении?
- Нет, не на следующий. В тот день у него не было крупных операций, и
только вчера, когда для платежей потребовалась значительная сумма, он
узнал о снятии денег.
- Если я правильно понимаю, ваш муж исчез, не оставив денег ни на
свое предприятие, ни вам, ни детям?
- Не совсем так. Большая часть его состояния, в акциях и других цен-
ных бумагах, находится в сейфе, в банке. Однако из сейфа он в последнее
время ничего не брал, даже не спускался в хранилище, что и подтвердил
мне директор. А ключ лежит дома, на своем месте, в маленьком ящичке
письменного стола.
- У вас есть доверенность?
- Да.
- В таком случае... - начал комиссар с непроизвольным облегчением.
- Я заходила в банк: я ведь обещала нашему кассиру вернуть деньги на
счет. В доступе к сейфу мне отказали под тем предлогом, что я не могу
доказать в соответствии с формулой закона, жив ли мой муж.
Комиссар вздохнул и полез за сигарой. Он понял: это все.
- Итак, вы хотите, чтобы мы начали расследование.
Она только посмотрела на него еще раз, потом встала, вывернула шею и
взглянула на часы.
Минутой позже она уже шла через приемную, где женщина в шали, клонясь
влево под тяжестью ребенка на руках, униженно объясняла, что уже пять
дней, с тех пор как за драку арестовали ее мужа, сидит без денег.
Когда г-жа Монд пересекла тротуар, окрашенный красным светом фонаря у
полицейского участка и шофер Жозеф закрыл за ней дверцу машины, она наз-
вала ему адрес своего поверенного, от которого уехала час назад и кото-
рый теперь снова ждал ее.
Все, что она рассказала комиссару, было правдой, но детина порой яв-
ляется самой крупной ложью.
Г-н Монд проснулся в семь утра и тихо, не дав голодному воздуху про-
никнуть под одеяло, выскользнул из постели, где неподвижно лежала жена.
Так было всегда. Каждое утро он делал вид, будто думает, что она спит.
Он не зажигал лампу в изголовье и обходил просторную кровать в темноте,
чуть тронутой тонкими полосками света, пробивающимися сквозь щели став-
ней. Босиком, со шлепанцами в руках. И тем не менее г-н Монд был уверен:
стоит посмотреть на подушку - и он видит маленькие черные глаза жены.
Только в ванной он вздыхал полной грудью, открывал то отказа краны,
включал электробритву.
Он был толстый, вернее, как говорится, крупный мужчина. Редкие свет-
лые волосы, растрепанные по утрам, придавали его розовому лицу детское
выражение.
Да и глаза, голубые глаза, пока он, бреясь, смотрелся в зеркало, вы-
ражали удивление, которое наводило на мысль о детстве. Казалось, просы-
паясь по утрам, когда не чувствуешь возраста, г-н Монд удивлялся, увидев
в зеркале мужчину зрелых лет, с выцветшими ресницами, короткими рыжева-
тыми усиками под крупным носом.
Натягивая кожу под бритвой, он гримасничал. Неизменно забывая о напо-
лнявшейся ванне, бросался к кранам в тот момент, когда вода выплескива-
лась через край, и этот предательский шум доносился до г-жи Монд.
Кончив бриться, он с удовольствием, хоть и не без горечи, еще немного
смотрел на себя, сожалея, что теперь он уже не толстый, когда-то искрен-
ний мальчишка, а давно - к чему ему никак не удавалось привыкнуть, -
зрелый мужчина, переваливший на вторую половину жизни.
В то утро в ванной он вспомнил, что сегодня ему исполнилось сорок во-
семь. И ничего другого. Ему сорок восемь. Скоро пятьдесят. Он чувствовал
себя разбитым. В теплой воде он потянулся, чтобы снять мышечную уста-
лость, накопившуюся за столько лет.
Он был почти готов, когда наверху зазвенел будильник: Ален, его сын,
сейчас тоже встанет.
Г-н Монд кончил одеваться. В одежде он был весьма разборчив: любил
костюмы без лишних складок, без пятен, мягкое прохладное белье и порой,
на улице или у себя в кабинете, с удовольствием посматривал на свои на-
чищенные до блеска ботинки.
Ему сорок восемь. Вспомнит ли об этом жена? А сын? А дочь? Никто, ко-
нечно, не вспомнит. Разве что г-н Дорисс, старик кассир, который был ка-
ссиром еще при его отце, скажет сокрушенно:
- Поздравляю вас, господин Норбер.
Он прошел через комнату, наклонился над кроватью, поцеловал жену в
лоб.
- Тебе нужна машина?
- Утром нет. Если понадобится днем, я тебе позвоню.
Странный это был дом, единственный в мире для г-на Монда. Его приоб-
рел дед, когда здание уже побывало в руках многих владельцев. И каждый
внес столько изменений, что ни о каком плане теперь и речи не было.
Одни двери заделывали, другие прорубали. Из двух комнат делали одну,
пол поднимали, коридор перекраивали, после чего получились неожиданные
повороты и еще более неожиданные ступеньки, где спотыкались посторонние
и до сих пор спотыкалась г-жа Монд.
Даже в солнечные дни здесь царили мягкие, словно пыль времен, сумер-
ки, благоухавшие, если так можно выразиться, ароматом чуть пресным, но
приятным для тех, кто давно к нему привык.
По стенам проходили газовые трубы, на черной лестнице оставались га-
зовые рожки, а на чердаке кучей валялись ненужные керосиновые лампы раз-
ных эпох.
Некоторые комнаты перешли во владение г-жи Монд.
Чужая, безликая мебель смешалась со старой мебелью дома, оттеснив
кое-что в чуланы, но кабинет сохранился таким, каким Норбер Монд знал
его всегда-с красными, желтыми, голубыми витражами, которые в зависимос-
ти от положения солнца поочередно озарялись, заливая углы комнаты яркими
цветными огнями.
Завтрак г-ну Монду приносила не Розали, а кухарка. Все в доме было
точно распределено по минутам г-жой Монд, и каждый знал свое место в лю-
бое время дня. Впрочем, это к лучшему, потому что г-н Монд не любил Ро-
зали: вопреки образу, который вызывало ее имя, девица она была сухопа-
рая, хворая и злая со всеми, кроме хозяйки.
В тот день, 13 января, он просмотрел газеты, макая в кофе рогалики.
Слышал, как Жозеф открывает ворота и выводит машину. Г-н Монд немного
подождал, глядя в потолок, словно надеялся, что сын поедет вместе с ним,
во такого, признаться, никогда не случалось.
Он вышел из дома. На улице подморозило, над Парижем поднималось блед-
ное зимнее солнце.
В этот момент г-н Монд даже не помышлял о бегстве.
- Доброе утро, Жозеф.
- Доброе утро, мсье.
По правде говоря, все началось, как грипп. В машине г-на Монда зазно-
било. Он всегда страдал насморками. В иные зимы мучился целыми неделями
и ходил с полными карманами мокрых платков, что его унижало. Возможно,
сегодня он чувствовал себя разбитым еще и потому, что спал в неудобной
позе или на его пищеварение плохо подействовал вчерашний ужин.
`Кажется, я заболею!` - подумал он. Потом, когда машина проезжала
Большими бульварами, он вместо того, чтобы, по обыкновению, посмотреть
время на пневматических часах, машинально поднял глаза и увидел розовые
горшочки труб, выделяющиеся на бледно-голубом небе, где плыло маленькое
белое облачко.
Это напомнило ему о море. От гармонии розового с голубым на него сло-
вно повеяло Средиземноморьем, и он позавидовал тем, кто живет сейчас на
Юге и ходит в тонких белых шерстяных брюках.
Навстречу плыли запахи Центрального рынка. Машина остановилась у
подъезда, над которым вывеска с желтыми буквами гласила: `Торговый дом
Норбер Монд, основан в 1843`.
За воротами раскинулся старый двор; взятый под стеклянную крышу, он
теперь походил на вокзал. Двор окружали высокие, как на железной дороге,
платформы, где на машины грузили ящики и тюки. Мимо, толкая перед собой
тележки, проходили кладовщики в синих халатах и здоровались:
- Добрый день, господин Норбер.
Конторки со стеклянными дверьми, каждая под своим номером, располага-
лись все на одной стороне, тоже как на вокзале.
- Здравствуйте, господин Лорисс.
- Здравствуйте, господин Норбер.
Поздравит Лорисс его с днем рождения или нет? Нет, не вспомнил, а
ведь страничку календаря уже вырвал. Г-н Лорисс, которому перевалило за
семьдесят, сортировал, не вскрывая, письма и раскладывал их маленькими
кучками перед хозяином.
Этим утром стеклянная крыша двора была желтой. Она не пропускала сол-
нца: слишком толстый слой пыли покрывал ее, но в хорошие дни крыша каза-
лась желтой, светло-желтой; правда, даже в апреле, когда, например, сол-
нце вдруг скрывалось за облаками, она, случалось, становилась настолько
темной, что приходилось зажигать лампы.
Сегодня солнце имело огромное значение. Так же как и запутанная исто-
рия с клиентом из Смирны, человеком явно недоброжелательным, процесс с
которым тянулся уже больше полугода, но которому каждый раз удавалось
уйти от своих обязательств, да так ловко, что, хотя он и был не прав, с
ним в конце концов, устав спорить, соглашались.
- В бордоский `Голубой дом` груз отправили?
- Вагон скоро уйдет.
В девять двадцать, когда все уже были на своих местах, г-н Монд уви-
дел Алена - тот шел к себе в иностранный отдел. Ален, сын Монда, не за-
шел к отцу поздороваться. Каждый день одно и то же. Тем не менее г-н
Монд неизменно страдал от этого. Каждое утро ему хотелось сказать сыну:
`Мог бы и ко мне зайти`.
Он не решался. От застенчивости. Он стыдился своей уязвимости. Кроме
того, сын мог неправильно истолковать его слова, посчитав, что за ним
устанавливается контроль, - он ведь всегда опаздывал. К тому же Бог зна-
ет почему! Выйди он чуть раньше, сел бы в машину с отцом.
Неужели только из принципа, из желания показать свою независимость он
приезжал в контору один, на автобусе или метро? Однако год назад, когда
он понял, что явно неспособен сдать экзамены на бакалавра, на вопрос,
что он собирается делать, Ален сам ответил:
- Работать у отца.
Только часов в десять-одиннадцать г-н Монд словно ненароком заходил в
иностранный отдел, небрежно клал руку Алену на плечо и тихо ронял:
- Здравствуй, сын.
- Здравствуй, отец.
Ален был хрупок, как девушка. Его длинные загнутые девичьи ресницы
взлетали, словно крылья бабочки. Он всегда носил галстуки пастельных то-
нов, а карманчик его пиджака украшали кружевные платочки, которые очень
не нравились отцу.
Нет, это не грипп. Сегодня у г-на Монда все шло не так. В одиннадцать
позвонила дочь. Именно тогда, когда у него в кабинете находились два ва-
жных клиента.
- Извините.
На другом конце провода раздалось:
- Это ты?.. Я в городе. К тебе можно заехать?.. Да, сейчас.
Сейчас он не мог ее принять. Чтобы закончить с клиентами, потребуется
не меньше часа.
- Нет, днем не смогу... Я заеду завтра утром... Дело терпит.
Деньги, разумеется. Опять деньги! Муж-архитектор. Двое детей. Им все-
гда не хватает денег. Интересно, что они с ними делают?
- Хорошо, завтра утром.
Вот и она не вспомнила, что у отца день рождения. Монд пообедал в
одиночестве в ресторанчике, где для него всегда был накрыт столик и офи-
цианты звали его просто г-ном Норбером. На скатерти и графине играло
солнце.
Когда гардеробщица надевала на него толстое пальто, он увидел себя в
зеркале постаревшим. Зеркало, похоже, было неважное: свой нос он видел
там неизменно кривым.
- До завтра, господин Норбер.
До завтра... Почему это слово так врезалось ему в память? В прошлом
году в то же самое время он почувствовал себя усталым, пресытившимся,
связанным одеждой, совсем как сейчас. Он рассказал об этом Букару, прия-
телю-врачу, с которым часто встречался в `Арке`.
- У тебя в моче нет фосфатов?
Никому ничего не говоря, Монд тайком взял на кухне баночку из-под го-
рчицы, утром помочился в нее и увидел в золотистой жидкости нечто похо-
жее на мелкий белый песок.
- Тебе надо отдохнуть, развлечься. А пока принимай утром и вечером
вот это.
Букар выписал ему рецепт. Больше г-н Монд не решался мочиться в бан-
ку, которую, впрочем, выбросил на улице, предварительно разбив, чтобы
никто ею не воспользовался. Он прекрасно понимал - здесь совсем другое.
В тот день в три часа, без всякого настроения работать, он стоял на
одной из платформ застекленного двора и отрешенно смотрел на суетившихся
кладовщиков и шоферов. В крытом брезентом грузовике слышались голоса.
Почему он прислушался? Какой-то мужчина говорил:
- За ней бегает сын хозяина, подарки делает. Вчера он принес ей цве-
ты.
Г-н Монд побледнел как полотно, застыл на месте, но, признаться, отк-
рытия для себя не сделал-с некоторых пор он догадывался. Речь шла о его
сыне и о шестнадцатилетней помощнице кладовщика, которую взяли на работу
три недели назад.
Значит, так оно и есть.
Он вернулся к себе в кабинет.
- Звонила госпожа Монд.
Машина потребовалась.
- Скажите Жозефу...
С этого момента он больше не думал. Колебаний у него не возникало. И
необходимость принимать решение явно не назрела: никакого решения просто
не было.
Лицо его оставалось бесстрастным. Работающий напротив г-н Лорисс нес-
колько раз посмотрел на него украдкой и нашел, что сейчас он выглядит
намного лучше, чем утром.
- А знаете, господин Лорисс, мне сегодня стукнуло сорок восемь.
- Боже мой! Простите, мсье, я совсем забыл. Дело со Смирной оконча-
тельно выбило меня из колеи.
- Ничего, господин Лорисс, ничего.
В голосе Монда, как вспомнил потом Лорисс, слышалась непривычная лег-
кость. Позже кассир признался старшему кладовщику, который служил в фир-
ме почти так же давно, как и он сам:
- Странно, но у него был такой вид, словно он избавился от всех за-
бот.
В шесть г-н Монд отправился в банк, где прошел в кабинет директора,
по обыкновению с готовностью принявшего его.
- Не посмотрите ли, сколько у меня на счету? На счету оказалось трис-
та сорок тысяч франков с небольшим. Г-н Монд подписал чек на триста ты-
сяч и получил деньги в пятитысячных купюрах, которые разложил по карма-
нам.
- Я мог бы отправить их вам, - предложил заместитель директора.
Впоследствии он понял, вернее, так ему показалось, что в тот момент
г-н Монд был еще готов оставить деньги и взять лишь несколько тысячефра-
нковых купюр. Но об этом никто никогда не догадался.
Он подумал о ценных бумагах в сейфе. Там хранилось их больше чем на
миллион.
`При такой сумме, - решил он, - у моих не возникнет затруднений`.
Он знал, что ключ от сейфа в ящике его письменного стола, жене это
известно, и доверенность в порядке.
Сначала он собирался уехать без денег: забирать их казалось ему ни-
зостью. Это все портило. Выйдя из банка, он покраснел и даже чуть было
не вернулся назад.
А потом он больше ни о чем не хотел думать. Он пошел по улицам, время
от времени поглядывая на себя в стеклах витрин. Возле Севастопольского
бульвара зашел в третьеразрядную парикмахерскую, занял очередь, а когда
она подошла, сел во вращающееся кресло и поспросил сбрить ему усы.


Глава II

Он делал большие глаза, по-детски, трубочкой, вытягивал губы, стара-
ясь в зеркале не смотреть на других, а сосредоточиться на своем
собственном изображении. Ему казалось, что он не такой, как все, и что
теперь, разделавшись с ними, предает их. Еще немного - и он вопросил бы
у них прощения.
Молодой парикмахер, однако, обслуживал его с безразличным видом. В
тот момент, когда г-н Монд откинулся в кресле, парикмахер подмигнул кол-
легам, подмигнул быстро, машинально, без улыбки или иронии, что походи-
ло, скорее, на какой-то масонский знак. Неужели он настолько отличается
от других своей ухоженностью, хорошей, из тонкого сукна, одеждой, изящ-
ной, сшитой на заказ обувью? Он был в этом уверен. И торопился завершить
превращение.
К тому же ему неприятно было смотреть на парикмахера, на его розовый,
выпирающий на затылке пластырь, который, видимо, скрывал мерзкий фиоле-
товый фурункул. Неприятно было смотреть и на коричневый от табака указа-
тельный палец, мелькавший перед глазами, вдыхать отвратительный запах
никотина и мыла для бритья. Но даже эти маленькие страдания доставляли
ему удовольствие!
Он только-только входил в новую для себя роль. Превращение еще не за-
кончилось. Он не хотел глядеть ни Налево, ни направо и видеть в исписан-
ном мелом зеркале мужчин в очереди; все они читали спортивные газеты,
бросая время от времени безразличные взгляды на сидящих в креслах.
Когда в день первого причастия - он тогда учился в коллеже Станисла-
ва-Монд, опустив глаза, осторожно вернулся на свое место, закрыл лицо
руками и долго сидел неподвижно в ожидании обещанного ему превращения.
То, что происходило сейчас, казалось ему бесконечно более важным. Он
вряд ли мог бы не то что это объяснить, но даже логически обдумать слу-
чившееся. Когда он только что решил... Да нет, ничего он не решал. И ни-
чего не должен был решать. Все, что он сейчас переживал, не столь уж но-
во. Вероятно, он часто мечтал об этом или же так часто думал, что, каза-
лось, сейчас просто повторяет нечто уже сделанное.
Он смотрел на себя - его щека была натянута пальцами парикмахера - и
думал: `Итак, жребий брошен! `
Он не удивлялся. Он готовился к этому уже давно, всегда. Только нос
его не привык к запаху дешевого одеколона в таком количестве: раньше он
чувствовал его, лишь когда проходил мимо какого-нибудь расфранченного
рабочего. Коробил его и пожелтевший от табака палец, и пластырь, и сом-
нительной чистоты простыня на собственной шее.
А может быть, он сам мозолил глаза: его ведь удивляло, например, что
десять человек читают одни и те же спортивные газеты; может быть, это он
раздражал всех и на него будут указывать пальцем?
И если он пока не испытывал бурной радости от избавления, то лишь по-
тому, что превращение только-только начиналось. Да, он еще совсем нови-
чок.
- Освежить?
Он расслышал, но помедлил; затем быстро ответил:
- Простите?.. Да, пожалуйста.
Однажды он сбрил свои усики щеточкой, которые сегодня вновь исчезли.
Это было давно - в самом начале его второго брака. Радостный и, как ему
казалось, помолодевший, он вернулся домой на улицу Балю. Жена посмотрела
на него маленькими черными, уже жесткими глазками и процедила:
- Что с вами? Вы просто неприличны.
Нет, он не стал неприличным, он стал совсем другим человеком. В его
лице появилось вдруг что-то простодушное, и причиной тому явились как
выдававшаяся вперед верхняя губа, так и весь рот, который, казалось, по-
стоянно о чем-то умоляет, не то дуется и капризничает.
Монд расплатился и неловко вышел, все время извиняясь, поскольку спо-
тыкался о вытянутые ноги ожидающих.
Всякое начало - а это было именно начало - трудно. Монд нырнул в пе-
реулок и пошел по едва знакомым кварталам. Ему казалось, что все на него
смотрят, он чувствовал себя виновным и в том, что сбрил свои усы, как
преступник, который боится быть опознанным, и в том, что в его карманах
триста тысяч франков. А вдруг полицейский на углу бульвара остановит его
и спросит...
Монд выбирал самые темные, самые таинственные улицы, освещенные почти
так же скупо, как в былые времена.
Ну разве не удивительно в сорок восемь лет - именно в сорок восемь!
-решиться на то, что не удалось в восемнадцать, ровно тридцать лет на-
зад? И чувствовать себя почти так же, как тогда: не думать ни о жене, ни
о детях, ни о чем случившемся с тех пор?
Он прекрасно помнил свою первую попытку. Был такой же зимний вечер.
Он жил на улице Балю - он всегда жил там, - хотя занимал тогда комнату
на третьем этаже, над кабинетом отца, теперь это комната Алена. В то
время освещались еще газом.
Было часов одиннадцать вечера. Они поужинали вдвоем с матерью, женщи-
ной доброй, с тонкими чертами лица, матовой кожей и меланхоличной улыб-
кой. В тот вечер она выглядела бледнее обычного, глаза у нее были крас-
ные, заплаканные, и огромный дом вокруг них казался пустынным. Слуги хо-
дили бесшумно и разговаривали тихо, словно в доме несчастье.
Отец еще не вернулся, что случалось нередко. Зачем же тогда около пя-
ти он прислал кучера за чемоданом и шубой?
Он вечно менял любовниц. С недавних пор ею была маленькая актриса -
ее афишами пестрел весь Париж, которая казалась опаснее других.
Отец всегда был весел, одет с иголочки; каждое утро к нему в особняк
приходил парикмахер, после чего отец отправлялся в клуб заниматься фех-
тованием, а днем его уже видели на скачках в серой шляпе и визитке.
Неужели он ушел навсегда?
Норберу очень хотелось утешить мать.
- Иди спать, - сказал он ей с чуть печальной улыбкой. - Ничего страш-
ного.
В тот вечер он долго стоял в своей комнате у окна, прижавшись лицом к
стеклу. Погасив свет, смотрел на улицу. Шел мелкий дождь. Улица Балю вы-
мерла, он не видел ничего, кроме двух огней: пламя газового рожка метрах
в пятидесяти от дома и красноватый, словно светящийся экран, прямоу-
гольник штор какого-то окна, за которым порой мелькала тень.
Со стороны улицы Клиши угадывалась жизнь, и Норбер Монд, прижавшись
пылающим лбом к стеклу, чувствовал, как его охватывает дрожь. Позади ца-
рила глубокая, полная, пугающая тишина. Знакомый особняк, привычные ком-
наты, предметы, которые он видел изо дня в день, все они - он это
чувствовал - жили угрожающей и страшно неподвижной жизнью. Даже воздух
казался живым, таил в себе угрозу.
Черный призрачный мир сжимал его, стараясь любой ценой удержать, по-
мешать ему уйти, узнать другую жизнь.
И тут прошла женщина. Он видел лишь черный силуэт, зонтик. Подобрав
платье, она быстро шла по блестевшему от воды тротуару, потом повернула
на углу улицы, и его охватило желание бежать, вырваться из дома; каза-
лось, он, пусть даже с огромным трудом, еще может это сделать и тогда,
выбравшись наружу, будет спасен.
Его подмывало сорваться с места, броситься сломя голову в поток жиз-
ни, несущийся мимо застывшего дома.
Норбер вздрогнул: в темноте бесшумно отворилась дверь. От страха он
чуть не закричал и уже открыл было рот, но нежный голос чуть слышно
спросил:
- Спишь?
В тот день у него еще был выбор, но он упустил свой час.
И снова упустит его, намного позже, когда будет женат первый раз.
Удивительно сладостно и одновременно страшно думать об этом теперь,
когда он наконец совершил то, на что уже давно решился.
Тогда ему было тридцать два года. Он выглядел точно так же, как сей-
час, может, чуть полнее: его еще в школе прозвали Булочкой! Однако рох-
лей он не был.
Было воскресенье. Опять воскресенье, но, насколько он помнил, - в на-
чале зимы, в самые темные дни, когда больше чувствуется осень, чем приб-
лижение весны.
Почему в тот раз дом на улице Балю был пуст? Слуги куда-то ушли. Оче-
видно, было воскресенье. Но Тереза, его жена, такая хрупкая на вид, та-
кая искренняя? Она-то что...
Дети, и сын, и дочь, болели. Нет, только пятилетняя дочь, у нее слу-
чился коклюш. Алену едва исполнился год, и в то время у него, что бы он
ни съел, начиналась рвота.
И все же их мать ушла. Не важно под каким предлогом. Тогда ей верили
безусловно, и уж никто не подозревал, что... Короче, он был один. Еще не
совсем стемнело. Подмораживало. Не только дом, но и весь Париж с проез-
жающими где-то вдалеке машинами казался пустынным. Малышка кашляла. Вре-
мя от времени ей надо было давать ложку сиропа - бутылка стояла на ками-
не; Норбер и сейчас мог безошибочно указать где.
Накануне, даже в тот день утром, даже час назад он еще обожал и жену,
и детей.
Сумерки пеплом затягивали дом, а Норбер так и не включал свет, расха-
живая взад-вперед и все время возвращаясь к окну, задернутому гипюром в
цветочек. И с навязчивой точностью познавал новое ощущение - клетчатое
плетение гипюра между лбом и прохладой стекла.
Вдруг, глядя на мужчину в зеленоватом пальто, который зажигал на ули-
це единственный газовый фонарь в поле зрения Норбера, ему стало все без-
различно; дочь кашляла, но он даже не обернулся; ребенка в кроватке, мо-
жет быть, рвало, а он смотрел на уходящего мужчину и чувствовал, как его
самого тянет вперед, как ему тоже непреодолимо хочется куда-нибудь ид-
ти...
Идти куда глаза глядят!
Неизвестно зачем, возможно с мыслью исчезнуть, он спустился к себе в
кабинет. Долго, словно оторопев, неподвижно стоял на одном месте, пока
не вздрогнул от крика: знавшая его с рождения кухарка - теперь она уже
умерла - еще в шляпке, с замерзшими в митенках руками, надсаживалась:
- Вы что, оглохли? Не слышите, как надрывается малышка?
И вот сейчас Монд шел по улице. Чуть ли не с ужасом он смотрел на
прохожих, которые задевали его, на темные, спутывающиеся в бесконечности
улицы, полные незримой жизнью.
Около площади Бастилии Монд перекусил - помнится, он пересек наискось
Вогезскую площадь - в маленьком ресторанчике с бумажными салфетками на
мраморных столиках.
- Завтра!
Потом прогулялся вдоль Сены. В этом он тоже непроизвольно выполнил
давным-давно установленный ритуал.
Но еще оставались стыдливость, неловкость. Он действительно был нови-
чок. Чтобы сделать все правильно, чтобы дойти до конца, ему следовало
спуститься по каменной лестнице к воде. Каждый раз, переезжая утром че-
рез Сену, он бросал взгляд под мосты, чтобы оживить старое воспоминание
еще тех времен, когда учился в коллеже Станислава и для прогулки ходил
туда пешком; под Новым мостом он увидел двух стариков неопределенного
возраста, всклокоченных, грязных, словно неухоженные статуи; они сидели
на груде камней, один жевал хлеб, другой обматывал ноги полотняной тряп-
кой.
Монд не знал, который час. И ни разу не задумался об этом с тех пор,
как вышел из банка. Улицы опустели. Автобусы проходили все реже. Потом
появились толпы людей, которые громко разговаривали - должно быть, из
театров и кино повалила публика.
По его понятиям, ему следовало найти какую-нибудь простенькую гости-
ницу вроде той, что он видел возле Вогезской площади. Но он еще не реша-
лся. Из-за своего костюма, из-за трехсот тысяч франков.
Около бульвара Сен-Мишель он вошел в скромный, но приличный дом. Пах-
ло едой. Ночной портье в домашних туфлях долго перебирал ключи, прежде
чем вручил один из них постояльцу.
- Пятый этаж. Вторая дверь. Постарайтесь не шуметь.
Впервые, в сорок восемь лет, словно сделав себе подарок на день рож-
дения, о котором никто не вспомнил, он оказался совсем один, правда еще
не став человеком улицы.
Его никогда не покидал страх кого-нибудь обидеть, оказаться не на
своем месте. Нет, не из робости. Себя самого он не стеснялся, он стесня-
лся смутить других.
Вот уже минут десять он бродил вокруг узкого дома, найти который не
составило большого труда. Светило солнце, благоухающее съестное, перепо-
лнив мясные и молочные, выплеснулось на тротуар, и пробираться сквозь
толпу домашних хозяек и торговцев, которыми кишел рынок на улице Бюси,
было нелегко.
Время от времени инстинктивным движением, которого он и сам стыдился,
г-н Монд ощупывал карманы, чтобы убедиться, не украдены ли деньги. А
кстати, как он поведет себя, если вдруг придется переодеваться при пос-
торонних? Вопрос занимал его какое-то время, однако он нашел решение-бу-
мага и бечевка. С бумагой все просто: достаточно купить газеты в любом
киоске. Но не глупо ли покупать целый моток бечевки, когда нужен лишь
небольшой кусок?
Именно это он и сделал. Еще пришлось долго идти по кварталу, где про-
давали только продукты, пока наконец не встретился писчебумажный мага-
зин.
Доставать деньги при всех Монд не мог, поэтому зашел в бистро, зака-
зал кофе, спустился в туалет. Туалет находился в подвале, рядом с бутыл-
ками; дверь не закрывалась. Это было узенькое - плечи касались стен -
помещеньице с серой цементной дырой в полу.
Монд завернул деньги в газету, накрепко перевязал бечевкой, остатки
бумаги и веревки бросил в дыру, а когда спустил воду, она брызнула с та-
кой силой, что замочила ботинки и обрызгала брюки.
Кофе он так и не выпил. Сознавая, что вид у него виноватый, вернулся,
чтобы проверить, не следит ли за ним владелец заведения.
Потом он направился к узкому дому с голубым фасадом и надписью жирны-
ми черными буквами:
Прокат и продажа одежды.
- Вы знаете, что делает Жозеф с одеждой, которую вы ему отдаете? -
довольно неприязненно заметила ему однажды жена. - Он перепродает ее на
улице Бюси: вы же отдаете ему почти новые вещи.
Она преувеличивала. Всегда преувеличивала. Она страдала, когда деньги
транжирились.
- Не понимаю, к чему эта благотворительность: мы ему платим, и платим
хорошо, даже намного больше, чем он заслуживает.
Он вошел. Маленький человек, с виду армянин, встретил его, вопреки
ожиданиям, без всякого удивления. Заикаясь, г-н Монд спросил:
- Мне бы костюм, простенький, неброский... Не знаю, понимаете ли вы,
что я имею в виду?
- Что-нибудь все-таки приличное? Если бы он осмелился, то сказал:

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 114565
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 0