ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Валерий Привалихин

ЗОЛОТОЙ МИРАЖ
Приключенческий роман

Часть первая

Тем августовским ранним погожим утром в Пихтовом произошел случай,
который не оставил равнодушным, рассмешил, пожалуй, всех жителей районного
городка и долго еще во многих подробностях обсуждался.
А произошло следующее. Стрелок военизированной охраны железнодорожных
складов Петр Холмогоров примчался прямо домой к начальнику местного
уголовного розыска Нетесову, забарабанил в окно кулаком. Так, что главный
пихтовский оперативник, умывавшийся в эту минуту около баньки в огороде,
забыв про полотенце, кинулся на стук. Крепкое словцо готово было уже
сорваться с губ у старшего лейтенанта; однако застряло в горле при виде
устроителя трамтарарама. Охранник Холмогоров был крепко избит. Глаза еле
проглядывались в окружьях лиловых щедрых синяков, длинные руки с желтыми от
усердного курения пальцами были на запястьях окровавлены, черная форменная
одежда во многих местах порвана. Из-под рванья на гимнастерке светилось
голое худое тело.
- Напали! - возвестил с громким всхлипыванием охранник, прежде чем
Нетесов успел спросить, что стряслось.
- Кто напал, где?- Начальник розыска ладонями смахнул капли воды с лица.
- Наган. Из-за него, как пить дать, напали. Надо бы в госбезопасность, -
словно не слыша вопроса, продолжал Холмогоров.
- Да погоди ты с госбезопасностью. Толком объясни: когда, где, кто? -
допытывался старший лейтенант. - И тише. - Он оглянулся в сторону веранды,
где спал приехавший вчера к нему. в гости давний друг Андрей Зимин.
- На дежурстве. Трое, вроде... Или двое. В темноте угляди попробуй... -
начал рассказывать Холмогоров.
Из путаных его объяснений вырисовывалась такая картина: около часу ночи к
складу, где он нес дежурство, к нему приблизился высокий мужчина и попросил
закурить. У Холмогорова была пачка `Памира`. Он полез за сигаретами, и тут
получил удары кулаками в лицо, потом под ребра. Больше ничего не помнит.
Очнулся - связан по рукам и ногам, во рту кляп. Сколько ни пытался
освободиться от веревок - бесполезно. Спасибо, свояк Григорий заглянул к
нему, кляп вынул и освободил от пут. Холмогоров первым делом убедился, что
оружие пропало - и сразу к Нетесову.
- Что ж в дежурную-то часть не побежал? - спросил Нетесов.
- А позвонил я в милицию. И в городскую, и в транспортную. Как же, -
ответил охранник.
Склады, которые стерег Холмогоров, находились почти в самом центре города
неподалеку от железнодорожного вокзала в бывшей церкви и в принадлежавшей
этой церкви хозяйственной постройке. `Урал`, выведенный из гаража по случаю
намечавшейся поездки на рыбалку, стоял посреди двора. Нетесов подошел к
мотоциклу, вынул из лр)льки туго набитые рюкзаки.
- Садись. Поедем, - сказал Холмогорову.
- Можно и мне, Сергей? - послышался голос Зимина. Очевидно, стук сразу
разбудил его, и он слышал весь разговор, на крыльце появился уже одетый.
- Можно, - чуть поколебавшись, согласился Нетесов.
Чтобы не будить домашних, он выкатил `Урал` за ворота. Мотор взревел, и
помчались по свежеутренней серой от пыли асфальтированной улице. Четверти
часа не истекло как раздался стук в окошко нетесовского дома, а уже
затормозили у обнесенной побеленным дощатым забором приземистой кирпичной
церкви-склада.
Едва успели заглушить мотор, подкатил еще. мотоцикл - милицейский и тоже
трехколесный с дежурным по горотделу оперативником Мамонтовым за рулем и с
овчаркой по кличке Таймыр в коляске. Не успела воцариться тишина от
тарахтенья второго мотоцикла, подрулил `уазик` транспортной милиции.
Пожаловали, правда, не розыскники, а наряд патрульно-постовой службы. Шумно
захлопали дверцы.
Нетесов кивком поздоровался сразу со всеми и прошел на складскую
территорию. Свояк избитого охранника - Григорий Тимофеев, мужчина лет около
пятидесяти в проводницкой поношенной форме, в плетенках на босу ногу
устремился к нему.
- Сторожу. Чтоб не шастали тут. Следы, значит, - заговорил Тимофеев.-
Петьку-то вон как. Зверюги чистые...
- Восколько пришли? - спросил Нетесов.
- А после дойки. Марья корову подоила, молочка ему понес. Часто носим.
Пришел - он точно рыба в сети, запутанный весь. Уж и оттрепыхался. У меня
веревки обрезать, значит, нечем. Вон топор подвернулся,- ткнул пальцем
Тимофеев в сторону поленницы. - Им...
- Веревки-то где?
- Сохранил. Как же. - Тимофеев нырнул за поленицу, вернулся с мотком
бельевой веревки. Пухлый моток не умещался в руках. Длинные и короткие
концы резанной веревки свисали вниз, как лапша. - Вот...
Знаком старший лейтенант адресовал его к Мамонтову. Сам занялся с избитым
охранником, попросил показать, где Холмогоров стоял в момент нападения.
- Здесь вот, кажется, - Холмогоров кивнул на островок чахлой травы шагах
в четырех-пяти от кирпичной церковной стены.
- Ночью освещение есть?
- Всегда лампочки горят...
- Лицо все-таки видел?
- Ну, видел.
- И не запомнил?
- А чего запоминать было. Знакомые иногда подходят. Кто ж знал, кто этот
и зачем идет... Фиксы, вроде, сверкнули, когда курево спросил... А после
удары посыпались. Что хочешь помнить, забудешь.
- И как оружие забирали не помнишь?
- Не-ее.. Григорий не прошел пока, я и не знал, что наган забрали...
- А почему решил, что не один, а двое или даже трое нападавших было?
- Так, когда этот закурить попросил, тени, вроде, за ним мелькнули...
Холмогоров, рассказывая, отвечая на вопросы, глядел на старшего
лейтенанта и не замечал, что на почтительном удалении, за забором - дырявым
и давно не ремонтированным - собралась и созерцала происходящее,
вслушивалась в диалог группка жильцов дома, соседствовавшего с
церковью-складом. Некогда это был поповский дом, просторный, и потому давно
внутри перестроенйый, переделанный под жилье для полдюжины семей.
Оперативник Мамонтов уже успел дать служебной овчарке понюхать веревки,
секунда - и приказал бы псу работать, искать след, но тут раздался голос
из-за забора. Голос принадлежал жилице бывшего причтового дома бабке
Надежде:
- И не совестно, Петр, а? Одним людям голову морочишь, на других
напраслину возводишь. Иль заспал, пьяным в полночь подходил ко мне, сказал:
`Я, бабка Надежда, револьвер, кажется, уронил в колодец?..` У Холмогорова
от этих слов челюсть отвисла. Старший лейтенант пригласил бабку Надежду
подойти, спросил:
- Пьяный вечером был Холмогоров?,
- Да уж дальше некуда. Пьяней вина.
- В котором часу пьяным видели?
- Так в котором? Как заступил на дежурство, сразу и присосался к бутылке.
- Один?
- Зачем один. С Григорием вон. Григорий после ушел.
- Когда Холмогоров подходил к вам в полночь, лицо какое у него было?
- Да пьяное...
Сообразив, чего добивается от нее сотрудник милиции, бабка Надежда
прибавила поспешно:
- Не побитое. Это уж не знаю, кто его так отметелил.
- А вот мы спросим у Тимофеева, кто отметелил и связал, - сказал
начальник розыска, в упор смотря на свояка избитого охранника. - Кто?
Ответа не последовало. Тимофеев под пристальным взглядом лишь ниже клонил
голову.
Пожилая женщина не настолько глупа бьиа, чтобы сразу не сообразить,
почему сотрудник милиции адресует вопрос именно Тимофееву и почему тот
молчит, изумленно уставилась на Тимофеева, всплеснула руками:
- Батюшки. Как же так? Неужто это ты, Григорий, а?
Вот допились-то. Стыдобушка.
- По-свойски свояк свояка, - раздался из-за ограды чей-то насмешливый
мужской голос. Групика зевак в считанные минуты увеличилась по меньшей мере
втрое.
- Петька, ты теперь на Григория в суд подай. За нанесение телесных
повреждений, - весело скалясь, посоветовал путеец в оранжевом жилете и с
масленкой в руке.
- И ты, Григорий, не дрейфь. Петька подбил тебя На такое. Тоже судись, -
со смешком бросили из-за ограды в поддержку свояку охранника.
- Учитывать надо еще и чья веревка... - подоспела свежая реплика.
Нетесову собравшиеся поглазеть не мешали, тем более никто не пытался
проникнуть за ограду. Он глядел на охранника в ожидании ответа на
поставленный вопрос. Оперативник Мамонтов в свою очередь не спускал глаз с
начальника розыска: сколько еще сдерживать на поводке, не пускать Таймыра в
дело?
- Так кто тебя избил и связал? - поторопил Холмогорова с ответом старший
лейтенант.
- Ну, ясно ж теперь, - пробормотал охранник. - Бабка Надежда сказала.
- Что ясно?
- Ну, что уронил... Пили с Григорием...
- Понятно. А те трое?
- Какие трое? - не понял Холмогоров.
- Один высокий, попросил закурить. Фиксы сверкнули, - напомнил Нетесов.
- Не было. Придумал...
- А связывать тебя, бить, кто придумал?
- Сам я...
Колодец тремя подгнившими лиственничными венцами возвышался над землей
вблизи от прохудившейся церковной ограды как раз в той стороне, где
теснилась толпа любопытствующих.
Нетесов подошел к колодцу, заглянул в него. Глубокий, до воды метров
двадцать. Заброшенный. Ворота и бадьи нет, из глубины идет зловонный
застойный запах. Воды в колодце, скорее всего, не пруд пруди. Но попробуй с
голыми руками` доберись до дна. Старший лейтенант велел Мамонтову съездить
за пожарными.
Точно, в колодце воды было мало. Пожарная машина осушила его за четверть
часа.
Спустившийся в колодец по складной металлической лестнице молодой
пожарный сразу же нашел наган.
- Какой номер? - донесся со дна его гулкий голос.
`Потерпевший` помнил лишь три последние цифры табельного своего оружия.
- Восемьсот девяносто два, - крикнули в колодец в ответ.
- Он самый... Ну и запашок тут.
- Нашел, так вылазь, - поторопили сверху сразу несколько голосов.
- Сейчас... Тут еще одна штуковина, - послышалось снизу.
- Что за штуковина?
- Да сейчас...
Голова пожарного в каске наконец появилась над верхними подгнившими
венцами. Прежде чем выбраться из колодца он кинул на землю какой-то круглый
предмет, похожий на футбольный мяч. Предмет был тяжелый, и сразу впечатался
в землю.
Покинув затхлый колодец, пожарный первым делом достал из кармана
брезентовой робы револьвер и отдал Нетесову.
Пока начальник Пихтовского розыска изучал наган, вместе с водителем
пожарной машины лазивший в колодец занялся своей второй находкой.
- Чугунок, - сказал водитель машины, верхонками обтерев грязный и мокрый
округлый предмет. - Варом что ли залита горловина.
- Похоже, - молодой пожарный воткнул острие складника в край запечатанной
горловины чугунка, лезвием сделал круговой надрез. Сделал без больших
усилий: под варом была кожа.
Добрую половину чугунка занимали скатанные в толстый рулон и обмотанные
суровой ниткой деньги. Пожарный поддел лезвием нитку, слежавшиеся деньги не
рассыпались. Пальцами он разлохматил рулон. Там пестрели вперемешку и
пятисотки, и сотенные, и четвертные, и даже трехрублевки.
В нетерпении, пока молодой пожарный уставился на купонную облигацию
военного займа, водитель пожарки перевернул чугунок. Монеты достоинством от
гривенника до рубля просыпались на землю. Штук двести монет, и среди них-
старинные дореволюционные награды. Две известные - Георгиевские кресты, и
какой-то совершенно незнакомый, ни разу не виденный даже на картинке орден:
красный, с двумя мечами, с бантом.
- Глянь, Сергей Ильич, - сказал Нетесову водитель пожарки, - Сашка клад
нашел.
Нетесов, занятый разбирательством с горе-охранником и его свояком
Григорием, подошел, из пачки выудил двадцатипятирублевку с портретом
Александра Третьего. Толпа, до сих пор дисциплинированно стоявшая за
церковной оградой, как по команде вдруг просочилась через проломы в ограде,
окружила Нетесова и сидевших на корточках у чугунка. О Холмогорове,
пытавшемся неуклюже инсценировать нападение на себя, с появлением чугунка
разом как-то все забыли. Без толку было уговаривать разойтись. Со словами
`Был клад` старший лейтенант протянул пожарному царскую романовскую
двадцатипятирублевку и, протиснувшись сквозь людское кольцо, опять оказался
рядом с охранником и его свояком Григорием. Собственно, дальнейшее
присутствие здесь не требовалось. Все как Божий день ясно. Мамонтов
прекрасный сыскник, доведет дело до конца. А он может спокойно отправляться
на отдых, на рыбалку.
- Зимин, - выкликнул он по фамилии из толпы Друга.
Дважды звать Андрея не пришлось.
- Едем,- сказал Нетесов.- Без нас справятся. А мы - закончили.
Начальник розыска задержал взгляд на избитом лице охранника, на его
вчерашнем собутыльнике и направился к мотоциклу.
- Много у вас таких, как Холмогоров? - первым, перекрикивая рев мотора,
заговорил по пути Зимин.
- Скажи лучше, где их нет, - белозубая улыбка Нетесова сверкнула в
секундном полуобороте. - Опять теперь зашевелятся, клад начнут искать.
- Какой клад?
- Золото.
- Что?
- Слухи у нас давние, будто колчаковцы в Пихтовой спрятали золото.
Слышал?
- Про золотой запас знаю.
- Ну вот, часть его, якобы, у нас зарыта.
- А цель? Почему именно в Пихтовой?
Не знаю. Вернуться, может, рассчитывали... - Нетесов прервал диалог и
молчал до тех пор, пока не заглушил мотор у ворот своего дома:
- Все об этом кладе знают все, и вразумительно - никто ничего. Но вот
когда такое, как нынче, приключится, бум кладоискательства вспыхивает.
Помню, у бабки одной, на Первом кабинете живет, обвалился погреб, кирпичная
кладка старинная обнажилась- туда кладокопатели ринулись. Демидовский рель,
вертикально вкопанный и сверху распиленный, нашли в тайге, к золоту ведущий
условный знак углядели... Да много чего было. - Нетесов слез с сиденья и
пошел во двор.
Хотели только загрузить в мотоцикл рюкзаки и ехать, однако Полина, жена
Нетесова, настояла, чтобы перекусили на дорогу.
- А вообще клады у вас находили? - возобновил за завтраком прерванный
разговор Зимин.
- Давно. Еще в Гражданскую. Но это кладом как назвать. У Орефьевой заимки
отряд чоновцев разбил банду, при ней было несколько пудов золота и серебра.
- Из колчаковского запаса?
- Незнаю. Может быть.
- Далеко Орефьева заимка?
- Километров двадцать.
- Съездим туда.
- Зачем? Бой там был в двадцатом или двадцать первом году. Давно следов
никаких не осталось.
- Просто побывать интересно.
- Там, куда мы едем, тоже интересно. Каменные древние идолы сохранились.
Кстати, и там был бой. Главаря банды Игнатия Пушилина, первый в Пихтовом
богач был, убили. Поехали, - Нетесов встал.
Выехать на рыбалку в этот день, однако, было не суждено. У дома
затормозил горотделовский `уазик`, и сержант Коломников доложил начальнику
розыска, что прибыл за ним: в Малой Серьговке и в Китате ночью подчистую
ограбили магазины. В Китате сторож попытался было оказать сопротивление,
сейчас в тяжелом состоянии, до сих пор в себя не пришел...
- Вот и тебе и рыбалка, и идолы, - сказал Нетесов другу, глянув на
валяющиеся посреди двора рюкзаки.
Опять Зимин, как и ранним утром, попросил взять с собой, но на сей раз
получил отказ твердый,
- Слушай, Женя, - обратился Нетесов к сержанту, - у тебя дежурство скоро
кончается?
- Да все вроде бы... Сдать осталось.
- Не в службу, свози Андрея Андреевича на Орефьеву заимку. Он историк.
Интересуется.
- Это где золото нашли?
- Да.
- Так там что смотреть теперь?
- Ну просят тебя. Я обещал сам, но видишь, как складывается.
- Нет, я пожалуйста, - смутился сержант. - Для вас я... Сейчас Сергея
Ильича отвезу и вернусь, - сказал Зимину.
- На моем мотоцикле поезжайте. - Нетесов с полминуты поговорил с женой,
потом быстро зашагал к машине.
- Ждите. Я скоро, - бросил на ходу Зимину, заспешивший к `уазику`
сержант.
Он действительно долго ждать себя не заставил. Появился, едва успел Зимин
рассказать в подробностях Полине историю `нападения` на охранника
железнодорожных складов.
Быстро выехали из города, покатили по узенькому проселку среди
многоцветья высоких трав, среди мелколесья, обдуваемые теплым августовским
ветром.
- Хайская лесная дача, - указал Коломников рукой на стену хвойного леса
впереди.
Они сделали петлю, прежде чем приблизились к еловому лесу. В сторонке от
него мелькнула среди осота подернутая рябью вода пересыхающего Орефьева
озера.
Сержант заглушил мотоцикл, повел Зимина к лесу. Чуть не доходя, сказал:
- Вот здесь заимка был... Я ж говорил, ничего нет.
- М-да. - Зимин не мог скрыть разочарования. Они стояли по пояс в траве.
- Лучше б вам с дедом Мусатовым повстречаться.
- Кто это? - спросил Зимин.
- Единственный живой участник боя, который здесь был. В Пихтовом, по
крайней мере, единственный, - поправился сержант.
- А возраст? Сколько лет ему? - спросил Зимин.
- Да в памяти он, хоть и за восемьдесят, - сказал Коломников.- Как
Аркадий Гайдар, прибавил себе годы, пошел воевать.
- Конечно, хорошо бы увидеться, - сказал Зимин.
- Тогда к Мусатову?
- Да.

Ветеран Гражданской войны, бывший чоновец и продразверстовец Егор
Калистратович Мусатов жил в самом центре Пихтового в однокомнатной
благоустроенной квартирке-панельке.
Среднего роста, голубоглазый и горбоносый, со щеточкой седых усов он
открыл дверь гостям, впустил. К вещам хозяин жилища был равнодушен. Диван,
телевизор, трехстворчатый шифоньер, стол да несколько стульев - вся
обстановка.
- Вот, дед Егор, - сказал Коломников, - привел к тебе человека. Из самой
Москвы приехал. Интересуется историей Гражданской войны в Сибири,
соучастниками.
Зимин назвался.
- А-а, ну садись,- хрипловатым громким голосом предложил Мусатов.
На экране включенного телевизора мелькали кадры хроники времен
коллективизации. Мусатов углушил звук.
- Хорошо, что не забыли, - сказал, - но рассказывать-то что? Про меня уж
все написано.
- Так уж и все.
- Все. А если что не написано, теперь о прошлом подругому...
- Вон ты про что, - Коломников догадался о причине стариковой
неприветливости. - Да ну, дед Егор, тебето на что обижаться. Ты у нас
человек уважаемый.
Мусатов при этих словах сержанта смягчился.
- Ладно.- Он достал из шифоньера потертую кожаную папку, подал Зимину.-
Вот. Нового не скажу, поди-ка.
В папке были вырезки из газет; с десяток вырезок, сколотых скрепкой.
Некоторые уже пожелтели от времени.
Зимин просмотрел заголовки, не отличавшиеся оригинальностью: `Рядовой
революции`, `Рядовой боец революции`, `На той далекой на Гражданской`, `В
то тревожное время`... Выбрал одну из самых давних публикаций, довольно
большую.
Прочитав первые два столбца, нашел строки об интересовавшем его бое.

`Отряд ЧОНа, в котором служил Егор Мусатов, только с января по декабрь
1920 года ликвидировал в районе четыре крупных группировки белобандитов,
возглавляемых ярыми врагами Советской власти, такими, как колчаковский
полковник-каратель Зайцев, богатый купец Шагалов, старообрядческий
священник Леонид Соколов.
Особенно запомнился Егору Калистратовичу Мусатову бой с белобандитами
полковника Зайцева. В этой банде насчитывалось около 140 человек. Бандиты
засели в доме, бане и конюшне на заимке у Орефьева озера. Они находились в
более выгодном положении, чем чоновцы, которым с одной стороны озеро, с
другой - густой непроходимый лес, мешали осуществить стремительную атаку.
Пришлось ждать удобного момента. Через несколько часов атака осуществилась.
Бандиты были перебиты. Чувствуя, что за их зверства пощады им не будет,
сдаваться в плен большинство не хотели, отстреливались до последнего.
Некоторые пытались уйти, но удалось немногим. В банде при ее ликвидации
было изъято несколько пудов золота и серебра...`
Дальше говорилось о месяцах, проведенных в продотряде, о работе на
железной дороге.
Нового, касающегося боя у Орефьевой заимки, Зимин не нашел и в других
материалах.
- Вы не помните, Егор Калистратович, сколько именно пудов золота было,
сколько - серебра? - спросил Зимин.
- А нам и не говорили, - ответил Мусатов. - Командир после боя выстроил,
объявил, что среди трофеев, кроме оружия, много драгоценностей - серебра и
золота. Пуды веса.
- Неизвестно, откуда у банды оказались такие ценности?
- Спрашивали меня об этом сто раз, в слитках золото было, или еще как. А
я в глаза не видел.
- А пленные что говорили?
- Они удивлялись, что в банде так много золота. В плен сдавались бандиты
только из рядовых, главари от них скрывали, а сами все были перебиты.
- Полковник Зайцев тоже был убит?
- Тоже. У заимки...
Мусатов опять подошел к шифоньеру. На сей раз вынул из шифоньера
массивные карманные часы на цепочке и с крышкой. Некогда блестящий корпус
никелированных часов потускнел, от частых прикасаний стерся, кое-где
проступили мелкие черные точечки.

`Въ День Ангела п-ку Зайцеву` выгравировано было на внутренней стороне
крышки. Дальше была гравировка на латинском: `Vаlе, Viсtоr! Еt vivаt
Viсtоriа! V.VII.МСМХIХ аnnо`. Зимин изучал латынь, без труда перевел: `Будь
здоров, Виктор! И да здравствует победа! 5 июля 1919 года`.

Ниже даты было и еще что-то приписано, однако тщательно, почти незаметно
стерто. Очевидно, дарители сочли первоначальную надпись чрезмерно длинной и
попросили гравера убрать лишнее.
- Это что же, часы того самого колчаковского полковника?! - невольно
вырвалось у Зимина.
- Они самые. - Мусатов улыбнулся, довольный произведенным эффектом.-
Трофейные. И награда за то, что не дал уйти полковнику.
- Значит, вы лично?
- Да. Резвый, верткий был, удалось прошмыгнуть к избе, где полковник со
свитой сидел. Дверь открыл, кинул гранату. Вбежал, думал, всем конец.
Гляжу- рама выбита, а золотопогонник бежит к лесу. Я догонять. Он выстрелил
в меня, промазал. Ну, а я не промазал. Обшарил его, вдруг какие важные
бумаги при нем. И нашел эти часы. Командир сказал: храни, заслужил. До сих
пор вот и храню.
- В газетах ни о часах, ни о конце полковника Зайцева нет.
- Печатали много раз. Просто все газеты не храню. Кому это нынче нужно, -
старик вяло махнул рукой.
- Нужно, Егор Калистратович, - сказал Зимин. - Кого-нибудь из членов
семей чоновцев, цотомков командира отряда я в Пихтовом найду? Не
подскажете?
- У нас - нет. Отряд почти весь из уральцев состоял. А командир погиб,
когда я в продотряде служил. Холостой он был.
- Жаль...
Стали прощаться.
- Так из какой газеты-то будешь ты? - спросил у Зимина старик.
- Андрей Андреевич не из газеты, дед Егор, - напомнил Коломников. - Он
историк.
- А-а, - вспомнил Мусатов. - Даже лучше, что не из газеты. А то
теперешние газеты до чего докатились: уж и Терентия Засекина прославлять
взялись...
- Не в духе нынче что-то дед Егор, - сказал Коломников, когда Вышли на
улицу. - Я его раза три школьником слушал. Интересно рассказывал. Снимки
показывал нам.
- А кто это Терентий Засекин? - спросил Зимин.
- Пасечник у нас в районе был, умер давно. Не знаю, с чего дед Егор
решил, что газета его хвалила. О сыне его, тоже пасечнике, писали. И сын,
на вопрос, кто для него в жизни примером служил, назвал отца. Дед Егор по
инстанциям забегался, возмущался: как может быть примером человек, с молоду
запятнавший себя службой у белых? Хотя служба у белых - громко сказано:
подобрал в лесу раненого офицера, от гибели спас. Вот уж кто точно имел
отношение к колчаковскому кладу.
- А это откуда известно, да еще точно? - спросил Зимин.
- Ну, это-то в Пихтовом каждый знает.
Довод сержанта был просто-таки замечательный по своей наивности. Невольно
Зимин улыбнулся, вспомнив нетесовское: `Все об этом кладе знают вс╗, и
вразумительно - никто ничего`.
- Тогда съездим к сыну-пасечнику? - предложил сержанту.
- Не удастся, - отказался Коломников. - Он в лесу на Подъедьниковском
кордоне живет, не проехать нам. Я вас лучше в Кураново свожу, с его
двоюродным братом познакомлю. Он на кордоне часто бывает. Согласны?
- Согласен.
От Пихтового до Кураново было всего десять километров.
Пятистенок Николая Засекина стоял на окраине поселка немного особняком.
Перед прибытием нежданных гостей он вернулся с конефермы, едва успел
распрячь и пустить на волю лошадь. Сухощавый и низкорослый, с морщинистым
темным от загара лицом, стоял и курил папиросу в ожидании, пока прибывшие
приблизятся. Прежде чем пожать руки гостям, обтер шершавую ладонь о пиджак.
- Вот, дед Николай, гость из Москвы к нам, - почти так же, как у
Мусатова, начал сержант.
На сей раз Зимин счел за лучшее самому сразу повести разговор:
- Николай Григорьевич, говорят, будто дядя ваш во время Гражданской
подобрал в тайге раненого офицера, спас ему жизнь. Правда?
- Вроде как, - ответил Засекин.
- Расскажите.
- Так, а я что знаю?
- Так уж и ничего, - вмешался Коломников. - Он же золото прятал, этот
офицер.
- Ну, может быть... Вам Василия лучше поспрашивать.
- Лучше-то лучше, но он же на пасеке.
- Ну.
- На все лето. И не проехать туда.
- Плохая летом дорога, - согласился Засекин.
- Ты, дед Николай, навещаешь брата?
- Бываю.
- Скоро собираешься?
- Послезавтра поеду.
- Вот человека, Сергея Ильича друг, можешь с собой взять?
- Чего ж не взять, пожалуйста. Только ехать верхами. - Конюх
вопросительно посмотрел на Зимина: дескать, приходилось верхом ездить?
Зимин немного умел.
- Тогда, дед Николай, привезу Андрея Андреевича к тебе послезавтра утром,
- сказал сержант.
- Привози, чего ж...
В Пихтовое возвратились затемно.
Нетесов сидел в неярко освещенном дворе за столиком под черемухой,
ужинал. Был он озабочен, не в настроении. На след преступников напасть не
удалось. Больше того, после ограблений в Китате и Малой Серьговке обкраден
еще и магазин вБлаговещенке. За полсуток всего-то и удалось узнать,
что`преступников трое или четверо, все вооружены, разъезжают на `Ниве`
вишневого цвета. Собственно, о `Ниве`, которую можно в любой момент бросить
или сменить на другую машину, и вся существенная информация... А любители
кладов, переменил тему разговора Нетесов, колодец в церковной ограде не
оставили в покое. После ухода пожарных и милиции ковырялись там, нашли
мельхиоровый подстаканник и тарелку. Подстаканник из тех, какие у
проводников пассажирских поездов в каждом вагоне есть, до недавнего времени
были, поправился Нетесов, а вот тарелка, хоть и простенькая, но
дореволюционная: на донышке ее, на оборотной ли стороне, двуглавый орел и
корона... Самое забавное насчет монет из чугунка. По меньшей мере у
пятидесяти человек на глазах Лукин высыпал монеты на землю. Рубли да
копейки все до единой серебряные, а по Пихтовому слухи упорные: монеты
золотые, и вес их под два килограмма.
- Чудесное превращение одного в другое, - засмеялся Зимин.
- Да. Откуда что берется, - Нетесов со сдержанной улыбкой покачал
головой.
- А вообще объяснимо, - Зимин посерьезнел. - Люди устали от будней,
хочется необыкновенного. Сами себе придумывают чудо.
- Возможно, - сказал Нетесов. - Ну, а вы? Какой клад на Орефьевой заимке
нашли?
- А-а, - Зимин махнул рукой. - Никогда бы не поверил, что там бой шел,
если б еще Мусатов не рассказал.
- У Мусатова были?
- Были.
- И как тебе старик?
- Нормально. Только он, по-моему, обижен, что внимания к нему теперь
меньше стало.
- Да нет, - возразил Нетесов. - Славы и почета ему пока хватает. По нашим
временам особенно. Тут другое.
- Что?
- Сам не знаю толком. Кажется, больше всего злится, что выступать, как
прежде, не может.
- Не зовут?
- В том и дело, зовут. Отказывается. После одного случая. Неприятные были
минуты для Калистратыча. Выступал перед школьниками месяцев семь-восемь
назад, рассказывал о Гражданской, и тут одна наша старая учительница встала
и оборвала его. Сказала, что стыдно ему должно быть в его возрасте лгать,
тем более детям.
- Что она имела в виду?
- Не уточняла, сразу ушла. Но что-то она знает про Калистратыча такое...
- Нетесов бегло посмотрел на часы.- Анна Леонидовна- дочь священника
Соколова. Той церкви, где мы были сегодня.
- Серьезно?
- Вполне.
- Дед Мусатов называет его активнейшим участником банды полковника
Зайцева.
- Я бы теперешним мусатовским воспоминаниям не шибко доверял. Но его
хвалят в губернской газете тех лет. А поп Соколов фигурирует в числе убитых
вожаков банды.
- А что, церковь старообрядческая была?
- Нет, про старообрядчество - это чушь, для страшноты, так сказать, -
Нетесов бегло посмотрел на часы. - А остальное - я бы не сказал.
- Тем не менее его дочь обвинила Мусатова во лжи?
- Да. И вся штука в том, что я честнее и порядочнее Анны Леонидовны
человека не знаю. Вот так.
- Спросил бы у нее.
- Хм. - Нетесов усмехнулся. - Мне как раз сложнее, чем другим, заниматься
этим. Думаешь, поймут меня? Начальник уголовного розыска выясняет, не
искажает ли чего в рассказах детям о старине почетный гражданин города,
герой Гражданской войны Мусатов, и в чем его обвиняет
учительница-пенсионерка Непенина? Но главное, будет ли ей приятно? Я ведь у
нее еще и учился...
- Она в Пихтовом живет?
- Жила. Сейчас снова уехала. К внуку.
- Это где?
- Недалеко. Шахтерский городок. Два часа езды электричкой. - Нетесов
обернулся, заслышав шаги жены.
Полина подошла с термосом и свертком в руках. Тут же как раз `уазик` с
брезентовым верхом остановился на дороге перед домом.
- Все, мне пора, извини.
Нетесов живо поднялся, взял из рук жены сверток и термос.
- Секунду, адрес учительницы? - торопливо спросил Зимин.
- Полина знает, они вместе работали. - Нетесов быстро зашагал к машине.
Хлопнула дверца, и `уазик` помчался по асфальту в темень августовского
позднего вечера.
Первая электричка в шахтерский городок отправлялась в шесть, а в девять
Зимин уже видел перед собой Анну Леонидовну Непенину. Старческое ее
морщинистое лицо, обрамленное седыми гладко зачесанными волосами, светлело
в полумраке просторного коридора квартиры.
Зимин назвался, сказал, что из Пихтового, Друг Сергея и Полины Нетесовых,
прилетел из Москвы навестить их, и что они с Анной Леонидовной коллеги: он
тоже преподает - историю в институте будущим авиаторам. Старая учительница
провела его в гостиную с высоким лепным потолком и круглым столом
посередине, пригласила садиться.
- Анна Леонидовна, вчера я услышал одну историю или легенду, - начал
Зимин, - про клад в районе станции Пихтовой.
Он сделал паузу, ожидая подтверждения или отрицания. Хозяйка, севшая по
другую сторону стола, промолчала. Поневоле пришлось продолжить:
- После Гражданской чоновцы разбили отряд белых у Орефьева озера, взяли
несколько десятков килограммов серебра и золота. Я встречался с участником
того боя Егором Калистратовичем Мусатовым, пытался выяснить, не является ли
захваченное частью клада.
Зимин не мог не заметить, как от одного упоминания фамилии пихтовского
ветерана Непенина поморщилась.
- А потом я услышал, что не так давно вы обвинили его публично во лжи на
выступлении его в школе. Причем так на него подействовало, что он с тех пор
избегает встреч...
- Он не выступает больше? - спросила хозяйка квартиры. В голосе ее
проступило волнение, и выражение торжества возникло на лице.
- Отказывается. Говорит: иные времена, никому не нужно.
- Да, времена иные, - задумчиво сказал Непенина. - Жалко, я не договорила
тогда. Струсила: выскажу все - и упаду, не встану. И жалко, никто после не
приехал, не спросил...
- Ну вот я...
- Это замечательно, молодой человек, - ваш визит.
- Так в чем ложь, Анна Леонидовна?
- Ой, ее так много, так много. - Непенина сокрушенно, даже горестно,
будто речь шла не о чужой, а о ее собственной лжи, покачала головой. - Вот
он показывает часы. Столько обмана с одними этими часами связано. Я вам
сейчас покажу.
Анна Леонидовна встала, сняла со стены большой фотоснимок, наклеенный на
очень плотный картон.
- Градо-Пихтовскаий храм во имя святого Андрея Первозванного, - сказал
она, протягивая гостю снимок.
Зимин взглянул. На фотографии была изображена изумительной красоты
каменная церковь со светлыми маковками, увенчанными восьмиконечными
крестами, с двухстворчатыми рифлеными дверьми под полуаркой, с невысокой
папертью. Светлые купола на тонких кирпичных шейках взмывали ввысь, плыли в
небе, и тени их величественно осеняли узорную ограду, широкие ровные
дорожки, обсаженные молодыми тополями. Во вчерашнее утро Зимин провел
изрядно времени возле церквисклада, но, сказать по правде, у него не
достало бы воображения уловить, признать даже отдаленное родство между тем
Пихтовским обезглавленным зданием и существовавшим на старинной фотографии
храмом.
- Это церковь за железнодорожными путями? - уточнил на всякий случай.
Наклоном головы хозяйка квартиры подтвердила.
- Воинствующие безбожники разрушили. Мы с мамой к тому времени уже уехали
из Пихтового... Да, но мы говорили о часах. - Непенина встала сбоку от
гостя, так, чтобы тоже видеть снимок. Тонкий сухой ее палец приблизился к
снимку. - Замечаете, правее придела между мраморными надгробьями белеет
крестик. Это могила поручика Зайцева. Часы принадлежали поручику, и он
просил перед смертью переправить их родньщ в Тверь.
- Вы не путаете? На часах, которые у Мусатова, гравировка `полковнику
Зайцеву`.
- Нет, молодой человек. Я с детства запомнила. Там в дарственной надписи
не значится - ни поручику, ни полковнику. Просто первая буква `п` и через
дефис - `ку`. Если, конечно, те самые часы.
Зимин попытался восстановить в памяти надпись, и не смог.
- Значит, не было колчаковского полковника Зайцева? - спросил он.
- Помилуйте! Мне ли знать фамилии всех полковников Колчака. В Пихтовском
уезде не было.
- Но о ликвидации его банды писали по горячим следам в губернской газете,
- заметил Зимин.
- А вы сами читали?
- Только слышал.
- `Социалистическая новь`. Храню. Ложь об отце в ней, но рука не
поднимается выбросить. Что делать, новая власть составила ему такой
`некролог`...
Анна Леонидовна достала из комода свернутую многократно газету. От
времени она, отпечатанная на скверной бумаге, имела не желтый даже, а
какой-то темно-ржавый цвет.
- Не разворачивайте, пожалуйста, треснет, - попросила.
В разделе `Происшествия` абзац был отчеркнут:
`Еще одна банда ликвидирована на днях в Пихтовском уезде. На Орефьевой
заимке, в 25-ти верстах от станции, отряд ЧОН (командир тов. Тютрюмов)
полностью уничтожил враждебный Советской власти элемент. Ни главарь, ни его
ближайшее окружение поп Леонид Соколов и известный всей Сибири купец-мироед
Петр Шагалов не ушли от возмездия. В этом бою отличился юный
ЧОНовец-комсомолец Егорка Мусатов. Храбро действуя маузером и гранатой, это
именно он навсегда закрыл глаза бандиту - главарю, ненавистным всему
населению уезда и губернии попу и купцу. Кроме оружия, в числе трофеев у
разбитой банды ЧОНом взято - 2 пуда золота и 4 пуда серебра`.
- Видите, имя главаря не называется, - подождав, пока Зимин закончит
читать, сказала старая учительница. - Они имени не знали. Колчаковского
полковника Зайцева во главе крупной банды придумал позднее Мусатов. А на
самом деле был разбойник Скоба. И с ним еще человек десять таких же. Ни
папа, ни купец никогда в банде не состояли. Скоба захватил их. От папы
потребовал ценности храма. Тогда же забрал и часы покойного поручика.
- И вы не пробовали протестовать? - спросил Зимин.
- Протестовать?! Много бы нас слушали. Кто были после революции Мусатов и
его начальник, а кто - мы? Мама - дворянка, жена священника, к тому же
убитого в банде.
- А Мусатов знал, что ваш отец - сам жертва банды?
- Мама пыталась объяснить и ему, и Тютрюмову. Говорила, что отбитые у
шайки Скобы ценности - собственность церкви. Они поняли так, что мама
пришла их востребовать. Посоветовали убираться из города и пригрозили Чека.
- Значит, все без исключения ценности, взятые чоновцами на Орефьевой
заимке, не имеют отношения к колчаковскому кладу?
- Да, я же говорю, это церковные ценности. Вместе с купцом и папой
заложником был еще один человек - Головачев. Он чудом остался жив, видался
потом с мамой. Я вам сейчас расскажу...

ШАГАЛОВ

В распахнутые настежь ворота купец Петр Иннокентьевич Шагалов вышел с
просторного, тонувшего в неубранных сугробах двора бывшего собственного
дома на площадь, остановился. Совсем близко, саженях в двадцати пяти,
белокаменная громада кафедрального собора святой Троицы туманилась в
морозном белесом воздухе. Купола и кресты храма призрачно позолотой
проступали сквозь дымку. Сколько он помнил себя, всегда в пору снегопадов
дорожки к храму были расчищены, выметены; торцовка их либо глянцевито
обнаженно сверкала, либо мягко пушилась молодым инеем. Теперь снежная
целина расстилалась вкруг собора. Ни тропки, ни даже следов хотя бы одного
человека не вело к собору.
- Закрыли. Дров не дают на топку. И службу вести некому, - упреждая
возможный вопрос, сказал спутник, бывший доверенный бакалейно-винного
магазина Пантелеймон Гаврилович Головачев.
Было у Шагалова побуждение подойти к храму - столько раз в долгой отлучке
снился себе молящимся в `его стенах! - он даже сделал вперед шага три, но,
заметив на шпиле здания казначейства по правую руку ел храма красное
полотнище, передумал. Чужое, чужое все - и дом, и казначейство, и храм.
- Губкрестком теперь у них, - назвал Головачев бывшему своему хозяину
учреждение, которое разместилось в здании, где так еще недавно - так давно!
- обменивали валюту, выдавали векселя и купчие...
- Губкрестком, - медленно повторил Шагалов.
- Да, Петр Иннокентьевич, - подтвердил Головачев и продолжал прерванный
рассказ о том, как описывали шагаловское имущество:
- Трое их было в реквизиционной комиссии. Жиденок у них заправлял -
верткий, маленький такой, в тужурке. Сперва как будто ладили. А как дошли
до сундука, где шуба соболья, вазы китайские и пистолеты кремневые,
коллекция ваша, - разлад у них пошел. Еврейчик хотел шубу себе забрать,
второй член комиссии, тоже замухрышка мужичок, прикладом двинул еврейчика.
Он взвизгнул, кричал, что будет жаловаться самому товарищу Михленсону, и
звал в свидетели третьего... А потом поладили, куда-то все вещи возили,
несколько раз списки переиначивали. И ни шубы, ни пистолетов, ни белья
постельного, ни монет старинных, какие вы на Ирбитской ярмарке не однажды
выменивали- все исчезло... Мне только дуло под нос, когда я ихнему
начальству докладывал, что целый сундук добра из списка выпал...
Он слушал, а в памяти всплывал день отъезда, студеный ноябрьский день.
Ровно полдюжины сундуков с домашним имуществом, обитых кованым листовым
железом, были приготовлены к погрузке. Запряженные в сани низкорослые
лошади-`нарымки` стояли посреди двора. Оставалось отдать распоряжение- и
прислуга, конюхи приступили бы к перетаскиванию сундуков на сани. Он уже
готов был приказать, как вдруг появился генерал Анатолий Николаевич
Пепеляев. Последние недели генерал квартировал у него, занимая три лучшие
комнаты с видом на Миллионную улицу и на Соборную площадь. Молодой,
неполных тридцати лет генерал, крепко уже бивший большевиков на Урале и тем
прославившийся, тоже снимался с места, уезжал на восток ввиду прорыва
фронта и приближения красных. И специально для Пепеляева и для его свиты
приготовленные лошади тоже стояли в купеческом дворе. Одетый в шинель до
пят, в папахе, генерал, увидев упакованные сундуки, от души рассмеялся,
приближаясь к Шагалову и его супруге: `Петр Иннокентьевич, Анна
Филаретовиа, уж не насовсем ли собираетесь? Оставьте свой скарб на месте,
целее будет. Право слово, недели не пройдет, вернемся`. С такой
убежденностью прозвучало, и так желалось верить: вернутся, отъезд очень
ненадолго, большевики из последних сил наступают, вот-вот звезда их
покатится, что поддался гипнотизирующим словам Пепеляева. Велел
управляющему сундуки не грузить, а прибрать подальше с глаз. Хотел кое-что
из сундуков вынуть, с собой в путьдорогу взять, да времени в обрез, атак
все уложено - не докопаться до нужного.
А и с собой бы забрал - теперь известно, - все одно сундукам, добру
пропасть не миновать было. Верстах в двадцати от Красноярска ночью на
тракте нагнали купеческую чету всадники с подхорунжим во главе (молодой
генерал Пепеляев уже покинул их, своим маршрутом укатил, не сочтя нужным
даже проститься), вытряхнули из кошевы на снег, посадили кого-то своих и
умчали...
В ту ночь, бредя в нестройной и нередкой толпе отступающих войск
Верховного Правителя, понял Петр Иннокентьевич, что если и суждено ему
вернуться в родные пенаты, то не через неделю, как заверил бойкий на слово
бравый коячаковский генерал, и даже не через месяц... Жена, как добрались
до Красноярска, слегла в горячке. На последние деньги, сняв хибарку на

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 120956
Опублик.: 18.12.01
Число обращений: 1