ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Анна Китаева, Владимир Васильев, Александр Лайк.
Идущие в ночь

---------------------------------------------------------------
&сорy; Сорyright Анна Китаева, Владимир Васильев, Александр Лайк, 1999
Еmаil: bоха@rusf.ru
Оргинал этого файла находится на
Официальной странице Владимира Васильева httр://rusf.ru/bоха/ ÷ httр://rusf.ru/bоха/
Премия `Интерпресскон-2000` за `Дебют` (Анне Ли)
Dаtе: 12 Маy 2000
---------------------------------------------------------------

Роман о Каменном лесе.

Пролог

Меар медленно клонился к подернутому полупрозрачной голубоватой дымкой
горизонту. Вдалеке виднелись островерхие крыши небольшого городка и
потемневшая от недавних дождей стена. Выпуклые, как панцири гигантских
черепах, створки ворот были сомкнуты.
Путник остановился и утер со лба выступивший пот. Под ногами его темной
лентой лежала дорога; тянулась она, рассекая поле пшеницы синего посева,
прямо к воротам городка.
`Охраны что-то не видно, - озабоченно подумал путник. - Что там у них
творится-то?`
Путник был стар. Но еще крепок - шагал легко и не горбил спину. Морщины
покрывали его лицо, уподобляя кожу коре акации, но глаза выдавали ясность
мысли и недюжинную волю. Поклажи у путника не было.
Шум толпы донесся до него лишь у самых ворот городка. Голоса и топот,
азартные крики и лязг оружия. Прислушавшись, путник зашагал дальше. Ворота
оказались незапертыми, левая створка, сплошь покрытая резными оберегами,
бесшумно подалась легкому толчку. Пройдя ворота, путник по обычаю низко
поклонился.
- Мир вашим семьям, люди, и да не взглянет на вас с небес Тьма!
Голос его никто не решился бы назвать старческим.
Никто не ответил.
Только после обязательного приветствия городу путник обернулся и
некоторым удивлением разглядел пустую караулку. У полуоткрытой двери стояла,
прислоненная к темному дереву стены, ритуальная пика стража. Мощеная
булыжником кольцевая площадь отделяла окраинные дома от городской стены. Шум
доносился откуда-то из глубины квартала и становился все громче.
Вслушавшись, путник неторопливо, как и раньше, направился к мосту через ров,
полный зеленоватой воды пополам с тиной; в тине кишмя кишели тритоны. За
мостом начиналась уже настоящая улица, на которую глядели закопченными
фасадами приземистые, но аккуратные домишки.
- Таверна `Веселый фыркан`, - еле шевеля губами, прочел старик.
Дверь в таверну была заперта на внушительный засов, а засов крепился к
массивному кольцу, ввинченному в дверной косяк, тяжелым висячим замком.
- Рановато закрылись, - проворчал старик. - Или поздновато
открываются...
Впрочем, хозяин таверны мог жить по красному циклу и открывать свое
заведение только с восходом Четтана, красного солнца. Тогда он - законченный
олух и никудышний делец, потому что у умного дельца таверна не закрывалась
бы вообще. Ведь в мире и в этом городке полно людей живущих по синему циклу
Меара, и не меньше, верно, живущих по красному.
Покачав головой, путник свернул на улицу, ведущую к центру, и зашагал в
направлении главной площади. Шум и гомон катились ему навстречу.
Толпу путник заметил спустя несколько минут. Плотное кольцо
разгоряченных людей сомкнулось вокруг нескольких тесно стоящих домов.
Двигались люди стремительно и слаженно, сжимая в руках ножи, копья, топоры,
а то и просто палки. В толпе виднелись лиловые балахоны Чистых братьев.
- Быстрее! Окружайте, не то снова прорвется!
- Хомма, наверх!
- Тьма, не по ногам же!
- Мать, с дороги, затопчут!
- Вон он, вон, за забором!
Громкий разбойничий свист, от которого заложило уши.
Путник уже понял, что происходит, и это его явно не радовало.
Прищурившись, он вгляделся.
Одинокая юркая фигурка перемахнула через невысокую плетеную ограду,
метнулась вдоль ряда приземистых сарайчиков и свернула за угол, исчезнув на
миг из поля зрения. Всего на миг, потому что почти сразу она показалась
вновь: за углом, очевидно, поджидали охваченные охотничьим азартом
загонщики. Затравлено озираясь, фигурка вернулась к сараям и едва не
наткнулась на такую же источающую ненависть шеренгу.
Ненависть толпы путник ощутил даже на расстоянии.
Фигурка, вышибив с неожиданной легкостью дверь сарая, канула в
синеватый полумрак - в сарае, конечно же, не было окон.
- Хомма, давай факелы!
- Не могу, они внизу, - крикнул человечек с крыши соседнего дома,
взмахнув кривым хадасским клинком.
- Вот, вот факелы!
- Огня!
Две шеренги сомкнулись перед сараем с отворенной дверью. Беглец
оказался в кольце. Несколько человек с пылающими факелами в руках сунулись в
сарай, но свирепый рев перекрыл гомон толпы, и их вышвырнуло наружу, словно
пробку из бутылки с игристым джурайским вином.
- Тьма! Поджигай, поджигай, Рута!
Пронзительный женский голос с нотками истерики выплеснулся из толпы:
- Ой, миленькие, не жгите, это ж мой сарай!
- Отстань, мамаша, построим новый...
- Там же мука! И курта вся там, у меня ж дети с голоду помрут!
Пламя уже лизало бревенчатый бок сарая. Обезумевшую женщину, кинувшуюся
прямо в огонь, подхватили под руки, она все продолжала вырываться и
голосить, но стенания ее заглушались ревом толпы и гулом пламени.
Беглец внезапно появился на крыше сарая; толпа взревела с новой силой.
Жадные языки освобожденного пламени рвались в небо, окрашивая его в
красноватый цвет. Как раз вовремя - навстречу восходящему красному светилу.
Бесцельно покружив по крыше, беглец вдруг разогнался и, перемахнув
через языки пламени, взвился в воздух. Прыжок его был вызван отчаянием и
болью.
Толпа выдохнула. Припечатавшись к резному карнизу, беглец повис над
толпой; на секунду показалось, что он вот-вот сорвется и упадет, и тогда его
разорвут на части сотни людских рук. Но он удержался и ловко полез на крышу.
Путник подумал, что это лишь отсрочка, потому что дом все равно окружен
толпой. Здоровенные мужики из охраны и особо ретивые добровольцы,
вооруженные и нет, гурьбой перли в дом, толкаясь и матерясь у крыльца.
Беглец вскарабкался к самому скату, влез на кровлю и с ненавистью
посмотрел вниз, на теснящихся внизу людей. В тот же миг из слухового окна на
черепицу выбрался первый из преследователей. За ним - второй, третий...
Беглец безнадежно захрипел и застыл, словно изваяние, беспомощно
растопырив руки. Полтора десятка охотников, вытянув вперед пики и копья,
теснили его к краю. Внизу бесновалась толпа, обратив к небу искаженные
ненавистью лица. Ревело пламя, пожирая сарай несчастной горожанки, и готово
было перекинуться на соседний, но никого это сейчас не интересовало.
Одновременное `Ох!` - и затравленный беглец сорвался с крыши. Всего миг
он оставался свободным, в падении, а потом грянулся о камень.
Он был еще жив, когда первая пика вонзилась ему в грудь, и он успел
увидеть пустые глаза людей.
- В огонь! В огонь его, Тьма в селезенку! - надсаживался на соседней
крыше Хомма.
Близился пересвет, охотники торопились.
Путник, наблюдавший за этим со стороны, тяжело вздохнул. Впрочем, такое
он наблюдал не в первый раз. К сожалению.
Оборотня сожгли еще до того, как одно солнце на небе сменило другое. Он
умер до пересвета - и, значит, восходящий Четтан его не исцелит.
Теперь он мертв. Мертв навсегда.

Глава первая. Четтан, день первый.

Я никогда не видела синего солнца.
Говорят, это дивно прекрасное зрелище - синий восход. Небо еще тлеет
багровым жаром, закат красного дня последними каплями крови стекает за
горизонт, и вдруг... Ослепительная вспышка! Из-за восточного края небес
выхлестывает первый синий луч. Еще один! Еще! Темно-голубое зарево всползает
на небосклон, а следом величественно выкатывается Меар. И начинается синий
день.
Так описал мне однажды появление синего солнца Унди Мышатник. Надо было
заодно спросить его про красный восход, было бы с чем сравнить. А то ведь
набрехал, небось, старый Унди - да упокоит Тьма его нетрезвую душу. Ну не
может синее утро так уж отличаться от красного.
А красное что? Розовеет себе потихоньку небо над крышами, потом в
комнате вдруг становится немного светлее. А потом - уж и вовсе светло, и
сразу видно, какая наша конура грязная, и сколько в ней ненужного хлама.
Плюнуть хочется. Вот тебе и весь восход.
Вообще-то такие, как я, долго не живут, так что и Четтана, красного
солнца, толком разглядеть не успевают. На вторые или, скажем, третьи сутки
после рождения приходят Чистые братья и уносят поганое отродье. А то и прямо
на месте кончают младенца. Бывает, что и роженицу тоже - если она сдуру
сопротивляется.
Вот не знаю, защищала бы меня мать, или нет. Я про нее вообще мало что
знаю. Когда я подросла настолько, чтобы поинтересоваться ее судьбой, в шайке
Беша уже толком и не помнили, куда она делась. Третий круг моей жизни
выдался на редкость засушливый и голодный. В синий урожай почти ничего с
полей не собрали. То ли померла моя мать, не дождавшись красного урожая, то
ли продали ее северянам за жратву вместе с другими лишними женщинами. Она
вообще-то совсем молодая была - моложе, чем я сейчас. Унди говорил,
невзрачная такая белобрысая девчоночка, и вспомнить-то нечего. Ну и ладно.
Она, если до сих пор жива, тоже, наверное, обо мне и не вспоминает.
Надо полагать, был у меня и отец. Беш сначала думал, что это кто-то из
своих - может, даже он сам. Но таких огненно-рыжих, как я, в шайке ни одного
нет. Значит, кто-то из заезжих гостей подарок оставил. В наших краях рыжих
вообще мало. Если девчонка рыжая, считается, что счастья ей в жизни не будет
- ни ей, ни ее семье. Ну, я-то не человек, эта примета меня как раз не
касается.
Что же до счастья... Замнем, а?
То, что я осталась жить, целиком и полностью заслуга Беша. Или вина -
это как посмотреть. Беш, которого в шайке за глаза называли Душегубом, а в
лицо величали не иначе, как Хозяином, с первого же синего дня моей жизни
стал мне мамочкой, папочкой и доброй динной в одном лице.
Я думаю, в этот день все началось с того, что закричали женщины.
Женщины у Беша вместо сторожевых шавок. Сразу поднимут вой, если что-то
стряслось...

...В полутемной комнате, где запах немытых тел смешивался со стойкой
вонью дешевого самогона и курительной травы, заплакал младенец. Одна из
женщин, спавших на куче тряпья в углу, что-то промычала во сне и пихнула
соседку в бок. Та беспокойно зашевелилась, но продолжала спать.
Свет синего дня просачивался в комнату через щели в скособоченных
ставнях. Младенец заплакал громче и заворочался в колыбели, подвешенной к
балке низкого потолка.
- А, чтоб тебя Тьма забрала! - послышалось из дальнего угла.
Кряхтя и охая, встала со своей лежанки старая повариха Фонья -
единственная женщина в шайке, которую звали по имени, а не `эй, ты!` В синем
полумраке старуха подошла к столу, взяла какую-то тряпку, окунула ее в
кружку с недопитым пивом. Младенец заскулил и захныкал с подвыванием.
- Сучки ленивые,- пробурчала Фонья, глядя на спящих женщин.
Отжимая тряпицу, она шагнула к колыбели и, не глядя, сунула пропитанный
пивом жгут ребенку в лицо.
Острые зубки впились старухе в ладонь.
Фонья от неожиданности даже не заорала. Она коротко, полузадушенно
ойкнула, отдернула руку и склонилась над колыбелью.
Выпроставшись из старой юбки, которая должна была служить младенцу
пеленками, в колыбели лежал новорожденный котенок карсы. Рыжая шерстка была
влажной, крошечные ушки плотно прижаты к голове. Как известно, кошки
рождаются слепыми, но зубастыми - и маленькая карса не была исключением.
Веки детеныша были плотно сомкнуты, зато в розовой пасти виднелись мелкие и
острые зубки. Наверное, взрослая самка карсы сочла бы малышку
очаровательной.
Старая Фонья громко икнула и выпучила глаза.
На шее звереныша болтался деревянный оберег, призванный сохранить дитя
от оборотней.
Звереныш снова заскулил, разевая крошечную пасть и поводя мордочкой в
разные стороны. Его плач и впрямь легко было спутать с криками человеческого
младенца - тем более, что причина была одна и та же. Ребенок хотел есть.
Кто-то из женщин завозился в углу:
- Что ты там стоишь, дура старая? Дай ей воды!
Фонья закричала. Это был вопль ужаса - животный вопль без слов.
Испуганный младенец тут же ответно завыл в полный голос.
Женщина в два прыжка оказалась рядом, заглянула в колыбельку и
завизжала пронзительно:
- А-а! Оборотень! Спасите! Оборотень!
Тут уж проснулись и заголосили все остальные.
Когда хлопнула дверь и на пороге возник Хозяин, женщины даже не сразу
его заметили. Небрежно отвешивая тем, кто подвернулся под руку, пощечины и
подзатыльники, Хозяин пересек комнату и одним рывком сорвал ставню с петель.
Свет Меара хлынул в комнату, словно призрачный голубой ливень.
- Тихо,- сказал Хозяин.- В чем дело?
Женщины молча расступились, открывая взгляду Хозяина колыбель. Лишь
одна из них, худая и белобрысая, чуть помедлила, прежде чем шагнуть в
сторону.
Хозяин пошарил в колыбели и извлек рыжий попискивающий комочек. Он
долго смотрел на маленькую карсу, покачивая ее на ладонях - словно взвешивал
покупку. Потом поднял голову и обвел женщин тяжелым взглядом.
- Кто на стороне вякнет - нос отрежу. Мне нужен этот зверь! Понятно?
Женщины молчали.
Хозяин кивнул белобрысой:
- Твое?
Не дожидаясь ответа, сунул детеныша ей в руки и пошел прочь. Уже на
пороге Хозяин обернулся, бросил через плечо:
- Фонья! Корми девку, как трех мужиков. Зверю нужно молоко...
Он хлопнул дверью, и закончил фразу, разговаривая уже сам с собой:
- ...пока я не приучил его к мясу.

Беш Душегуб всегда знал, что делает. Иначе не быть бы ему столько
кругов главарем.
Всем известно, что карсу приручить невозможно.
То есть можно, конечно, добыть котенка карсы - хотя не каждый охотник
пойдет на такое опасное дело. Можно затем вырастить его, и три-четыре круга
молодая карса будет вести себя миролюбиво и послушно. Будет мурлыкать и
тереться об ноги хозяина, как обыкновенная домашняя кошка - только раз в
пять побольше размерами. Будет играть с тряпичным мячом и упоенно ловить
бабочек. Будет уютно сворачиваться в клубок и засыпать, положив голову на
лапы, и остроконечные уши с пушистыми кисточками на концах будут смешно
подрагивать, когда зверю приснится сон.
А потом придет время зрелости. И однажды хозяин карсы обнаружит, что
желтые глаза с вертикальными зрачками смотрят на него холодно и оценивающе,
как на добычу.
Скорее всего, он останется в живых - потому что зверь посчитает добычу
слишком жалкой. Карса уйдет без лишнего шума. Пара небрежных ударов
когтистой лапы - и дверь сарая, которая считалась вполне надежной, слетит с
петель. Огромная кошка сожмется в комок и, распрямляясь в прыжке, бесшумной
тенью перемахнет через забор. Взрослой карсе место в лесу, так же как
росомахе, кабану или вулху. Это звери-убийцы, и они не бывают ручными.
Зверь-убийца пришелся Бешу очень кстати.
Пусть это и глупо звучит, но я до сих пор не знаю, как он добился
послушания от моего звериного `я`. Может быть, все дело в том, что
человеческий детеныш взрослеет куда медленнее звериного. Я росла не быстрее
обычного ребенка. И потому карса, в которую я превращалась каждый синий
день, оставалась котенком не три и не четыре круга, а целых двенадцать. У
Хозяина было время с ней поладить...
Наверное, если в подробностях описать мое детство, оно покажется
восхитительным. Такое детство, пожалуй, бывает лишь у детей самых богатых и
знатных вельмож.
Я всегда ела досыта, потому что так приказал Беш.
Меня никто никогда не бил. В первые круги моей жизни потому, что так
приказал Беш, а после - потому что боялись.
Я могла заниматься чем угодно и болтать с кем угодно. Учиться чему
попало или ничему. Весь красный день был в моем распоряжении от восхода и до
заката.
Но я ничего не знала - и по сей день не знаю! - о том, как я провожу
синие дни. Одно время это доводило меня до бешенства. Когда мне было кругов
девять или около того, я стала называть свою звериную половину Карсой с
большой буквы, и попыталась сделать вид, что это вообще не я, а совсем
постороннее существо. Но после того случая...
Я привычно провела пальцем над правой бровью и дальше, по виску.
Гладкая, ровная кожа, на которой нет и не было шрама от зарубцевавшейся
раны. В общем, я тогда поняла, что и в зверином облике я - это все равно я.
Я продолжаю любить тех, кого люблю, и ненавидеть тех, кого ненавижу.
Душегуба Беша я в детстве любила, как папочку, мамочку и добрую динну,
вместе взятых. Хотя и не особенно слушалась - когда была человеком. А он и
не настаивал. Бешу было важнее, чтобы ему повиновался зверь. Карса, которая
должна была со временем стать самым надежным оружием и самым верным
телохранителем Хозяина.
Не то, чтобы у кого-то из людей, знающих Беша, повернулся язык назвать
его добрым - хоть спьяну, хоть в бреду пятнистой горячки. Но мне он всегда
делал только добро... и мне, и Карсе. И мы честно платили ему тем же.
Когда мне исполнилось пятнадцать кругов, Карса вымахала в здоровенную
рыжую зверюгу, даже крупнее обычных карс. Я видела отпечатки ее лап в грязи
нашего двора и отметины когтей на деревьях. Старый пьяница Унди, с которым я
без страха разговаривала обо всем на свете, сказал, что теперь Душегуб
заживет вообще отлично, потому что ему ничего не грозит. Так оно и было.
Целых шесть кругов.
Проклятье!
Хотела бы я узнать, что же случилось вчера, незадолго до захода Меара?

Как всегда, я очнулась вместе с первыми лучами красного солнца. Одежды
на мне не было, зато был ошейник с шипами. С добрым утром, как говорится.
- Темное небо! - прошипела я.- Сколько раз говорила...
Тут мой взгляд упал на то, что валялось у меня под ногами, и я сразу
заткнулась.
Под ногами у меня валялись три свежих трупа, один из которых при жизни
был Бешем. Двое других были мне, кажется, незнакомы. Точно утверждать не
берусь, потому что от их лиц осталось не так-то много.
У Беша было в клочья разодрано горло, и оттуда еще продолжала тонкой
струйкой сочиться кровь.
Вдруг у меня в животе возник отвратительный горячий комок и рванулся
вверх, к горлу. Я едва успела добежать до ведра в углу - иначе меня бы
вырвало прямо на трупы.
Я стояла на четвереньках над вонючим ведром и ругалась самыми черными
словами, какие могла вспомнить. Перед глазами плавали желтые пятна, и я не
спешила их прогонять, потому что они мешали мне разглядеть подробности.
Впрочем, к джерхам подробности! Главное я уже видела.
Все три покойника были исполосованы клыками и когтями крупного зверя.
Скорее всего, карсы. Даже наверняка карсы.
Когда у меня хватило сил подняться на ноги, я старательно осмотрела
свое тело. Разумеется, на мне не было ни царапинки. И, разумеется, я ничего
не помнила о распроклятом прошедшем синем дне.
Что же такого сделали или пытались сделать эти трое, что я их убила?
Я перестала ругаться, когда обнаружила, что повторяюсь в выражениях.
Вся моя жизнь пошла к свиньям в корыто. Надо было немедленно выбираться
из комнаты Беша, из дома, из наших кварталов, из...
В Айетоте мне больше не жить.
Эта мысль ударила меня, как мешком по голове. Айетот - грязный,
гнусный, унылый городишко. Что-то вроде постоянного мусорника на перекрестьи
двух большаков, один из которых ведет от южного Латского моря к Северным
горам и дальше, а второй соединяет западные земли за рекой Юбен с
Запредельным княжеством на востоке. Сколько себя помню, я всегда ненавидела
Айетот. Но до сегодняшнего утра у меня здесь было... ну, что-то вроде семьи.
Насколько у таких, как я, вообще может быть семья.
Ни на юг, ни на север, ни в Запределье мне дороги нет. Сколько времени
я продержусь в чужом городе, прежде чем выдам себя - неважно, проговорившись
в человеческом обличье или показавшись в зверином? А тогда начнется охота на
оборотня, в которой я буду дичью, а все остальные - охотниками. В городе без
помощи людей от людей не скрыться.
Значит, остается одно: заречные Дикие земли.
Я бросила последний взгляд на Беша. Кровь из разорванного горла
перестала течь и уже запекалась бурой коркой. Скверная смерть.
Впрочем, смерть - это всегда скверно.
Я бы заплакала над телом того, кому была обязана жизнью, если бы
кто-нибудь объяснил мне, чем это поможет. Вместо этого я тихонько заурчала,
как урчит опечаленная карса. Кругов шесть назад в Айетоте надолго
остановился передвижной зверинец, и я каждый красный день ходила туда, чтобы
научиться рычать, ворчать, шипеть и мурлыкать, как карса. Когда владелец
зверинца сказал, что у меня врожденный дар к подражанию речи зверей, я
промолчала.
- Прощай, Хозяин,- сказала я,- и прости меня. На всякий случай я тебя
тоже прощаю. Да упокоит тебя Тьма!
Я тихонько вышла из комнаты Беша и пробралась к себе. Там я оделась
по-дорожному, прицепила к поясу хадасский кинжал и кошель, в который
пересыпала монеты из тайника, а ошейник расстегнула и бросила под кровать.
Больше я никому не принадлежу - вот, пожалуй, единственное, что меня
обрадовало.
Вот и я наконец повзрослела, и ухожу в леса, как мои звериные сородичи.
Дикой карсе, зверю-убийце, самое место в Диких землях.

В доме, который я еще вчера считала своим, всегда кто-нибудь спит и
всегда кто-нибудь не спит. Так что не было смысла пытаться уйти
незамеченной. Надо было только вести себя, как ни в чем не бывало.
У самых ворот меня окликнул долговязый Пакинна, которого Беш взял к
себе только пару дней назад.
- Эй, киска! Пошли в сарай, поиграем!
Я остановилась и одарила его самой дружелюбной улыбкой, словно
ненароком показав клыки. Пусть человеческие, но острые и крепкие.
- Ну, если это у тебя отрастает, как у ящерицы хвост - почему бы и нет?
- мурлыкнула я.- А то ведь могу и заиграться...
Пакинна шарахнулся в тень, так ничего и не ответив. Храбрый парень. Или
дурак. Впрочем, какая мне теперь разница?
Я зашагала по улице ленивой, неспешной походкой. В голове у меня были
сплошные сумерки, и бестолковые мысли метались там из стороны в сторону, как
летучие мыши в пересветном небе.
Куда теперь? Наверное, надо купить коня. Или украсть. Или пристроиться
к какому-нибудь каравану, идущему к переправе.
У меня забурчало в пустом животе. Для начала было бы неплохо поесть. И
выпить.
Я чуть было не свернула в первую же харчевню, но вовремя спохватилась.
В ближайших пивных и тавернах прекрасно знают, кто я такая - в смысле,
знают, что я женщина из шайки Беша. Первым делом мне нужно уйти подальше от
кварталов, где меня знают.
В конце концов я нашла то, что меня устроило - суетливую обжорку при
постоялом дворе, где было полно приезжих и никто никого не знал и не
интересовал. Толстая хозяйка принесла мне сухарей, сыра, большой кусок
сильно перченого и еще круче посоленного мяса и две кружки темного пива.
Нехитрая, но беспроигрышная игра: мясо требует к себе еще пива, а пиво - еще
мяса...
Наверное, у меня все-таки что-то повредилось в голове сегодня утром. Да
и пиво подсобило - хорошее пиво, горькое и крепкое. Уже не единожды
сменились посетители, мне давно было пора уходить, а я все сидела,
прихлебывая из очередной глиняной кружки, и размышляла о всяких глупостях.
О синем восходе, например. Или о собственной матери. Или о диких
карсах, запертых в клетках передвижного зверинца. Когда владельца зверей не
было поблизости, я прижималась лицом к железным прутьям, и хищные карсы с
мурлыканьем лизали мне щеки и лоб. Они понимали, что я тоже не человек. И
тоже не свободна. От шершавых языков у меня на коже делались ссадины, но на
следующий красный день от них не оставалось и следа.
Есть такое присловье: `заживет, как на оборотне`. Какие бы раны не
получил оборотень в человеческом обличьи, они исчезнут, когда он превратится
в зверя. Если же его ранят в зверином виде, человеческое тело после
превращения окажется целехоньким. Для того, чтобы расправиться с оборотнем,
надо убить его до захода солнца.
Хорошее свойство. Но я бы отдала его, не раздумывая, в обмен на память
о моих синих днях. Только кто мне предложит такой обмен?
Тьма и все демоны Ночи!
Я хочу знать, что случилось вчера в комнате Беша. Знать хочу!
- Не, вот этого не знаю,- прозвучал чей-то голос из облака мути перед
моими глазами.- Кто такой? Ну... посетитель и все.
Я вскинула подбородок и сосредоточилась. Передо мной с недвусмысленной
ухмылкой на лице стояла толстая хозяйка.
- К-кто?
- Ну ты же спрашивала, кто этот старик. Я и говорю, что впервые его
вижу.
- Какой старик?
- Который хочет с тобой поговорить и все такое.
- А-а...
- А деньги у него есть,- обнадежила меня хозяйка.- Ну?
- Пошла вон! Я т-те кто - шлюха?!
Хмель с меня слетел, и вместе с ним пропало настроение размышлять джерх
знает о чем. Хватит, засиделась я тут. Пора идти.
Я легко отодвинула дубовую скамью и поднялась из-за стола. И тут
незнакомый, въедливый старческий голос пропел мне в самое ухо:
- Не спеши, госпожа Тури.
Я обернулась. На меня смотрел незнакомый старикашка совершенно
пакостного вида. Плешивый, с клочковатой бороденкой, торчащими в разные
стороны усами и маленькими раскосыми глазками. Смотрел и улыбался ехиднейшей
из улыбочек. Как будто знал обо мне что-то такое, чего не знаю я сама.
Настроение у меня было в самый раз, чтобы надавать старикашке по шее.
Не взирая на почтенный возраст. Или, наоборот, взирая - тогда не по шее
надавать, а плешь начистить.
Но цепкий взгляд его маленьких глазок был серьезен. И я вдруг поняла,
что старик интересовался мной не из похабных соображений, как решила
дура-хозяйка. У него действительно есть ко мне дело.
А кроме того, он назвал меня по имени.
- И о чем ты намерен со мной говорить? - ровным голосом спросила я.
- О синих восходах. Или о красных... какая разница? - развел руками
старик.- Я хочу предложить тебе обмен, госпожа Тури.
О синих восходах? Т-темное небо! Мои мысли он прочел, что ли? Я
удивилась, но - умеренно. За что я люблю пиво, так это за то, что оно
помогает спокойно воспринять самые странные вещи.
- Или я рехнулась, или ты - колдун,- заметила я, опускаясь на
отполированную сотнями задов скамью.
Ехидная улыбочка породила такой же точно смешок.
- Говори лучше `чародей`,- поправил меня старик и грохнул кулаком по
столешнице:
- Хозяйка! Неси-ка еще мяса. И пива. И сыра. И пива...
- Мне до вечера надо выйти из города,- сказала я.
Чародей покачал головой.
- До вечера тебе надо перебраться через Юбен. Ничего, коня я тебе дам
отменного - и выносливого, и быстрого.
Я прищурилась на него поверх кружки с шапкой желтой пены.
- Ты говори, чародей,- насмешливо предложила я.- Рассказывай. А там
посмотрим.

Пересечь реку - это всегда как будто умереть и родиться заново. Умереть
на этом берегу, родиться - на том.
Я стояла на бревенчатом настиле старенького парома, крепко держа в
поводу вороного жеребца по кличке Ветер, и смотрела на красный шар Четтана,
что уже опустился совсем низко. Золотисто-красные блики протянулись к нам по
воде, словно указывая дорогу. Мелкие волны тихо шлепали о днище парома. Да,
уж кто-кто, а я и впрямь оставляла на восточном берегу свою прежнюю жизнь.
Я машинально поправила ошейник, спрятанный под высоким воротом странной
одежды. Недолго мне довелось пробыть хозяйкой своей судьбы... И на сей раз
ошейник мне придется носить красным днем так же как и синим. Это входит в
условия договора - вместе с конем, незнакомой одеждой, тугим кошельком и
другими вещами.
Всем известно, что за рекой Юбен лежат Дикие земли, где нет торных
путей, лишь тропы и тропинки - потому что каждый путник выбирает свою
собственную дорогу в надежде избежать опасностей. Те немногие, кто
благополучно выбрался из Диких земель, рассказывали разное. Но никто при мне
не вспоминал места под названием У-Наринна, или Каменный лес.
Старый колдун, которого я встретила в харчевне постоялого двора,
отправил меня в далекое путешествие. Далекое, но недолгое, потому что я
должна быть в Каменному лесу не позднее, чем через двенадцать красных дней.
Волна плеснула о борт и обдала нас холодными брызгами. Вороной
укоризненно заржал. Я похлопала его по холке, заглянула в глаза. Потерпи,
скоро уже берег, скоро. Незнакомый берег... Прав мой конь, поскорей бы туда
добраться. Поскорей бы оказаться как можно дальше от Айетота.
Двое паромщиков работали веслами с неторопливой размеренностью людей,
которым спешить некуда. Мне вдруг явилась шальная мысль - что, если паром не
успеет переплыть реку до смены солнц, до пересвета? Рассерженная карса на
плоту посреди реки... мда-а, не завидую. Никому из возможных участников.
Впрочем, вряд ли этого стоило опасаться. Паромщики не торопились, но и не
медлили. Каждый размеренный взмах весла приближал меня к Диким землям.
Мне-то было куда спешить.

До захода Четтана мне нужно добраться к развалинам мельницы чуть ниже
по течению от переправы. А дальше? Колдун сказал мне только то, что хотел
сказать, и не ответил на вопросы. Где-то в пути меня будет ждать меч. И еще
старик посулил мне спутника.
`Вы договоритесь`,- пообещал он ехидным скрипучим голосом.- `Это не
человек, госпожа Тури, это вулх. В таком же ошейнике, как у тебя`.
Он велел мне поменьше удивляться, этот старикашка с пронзительным
взглядом, знающий о моей жизни все. `Тебе будет сопутствовать магия`,-
сказал он серьезно, без обычной ехидцы.- `Понять ты ее не старайся, а
удивляться тоже не надо`. Ну, тут он глупость ляпнул, я ему так и сказала.
Карса-оборотень - самое магическое существо в мире. На кой хрен мне
удивляться магии? Так что всеведущему колдуну тоже случается ошибиться - и я
это запомню.
В общем, сошлись мы на том, что с помощью магии или без оной я за
двенадцать дней доберусь до У-Наринны. А платой за выполнение уговора мне
будет самое ценное - память. Память о том времени, которое я провожу в
звериной шкуре.
Тут кто угодно спросил бы: и как это я поверила старику в том, что он
сумеет наделить меня способностью помнить?
Может, я и не очень поверила. Только что мне оставалось делать?
Красный шар Четтана повис над самым горизонтом. Стало прохладно, на
близком берегу сгустились тени. Ведущая к солнцу дорожка на воде из
золотистой превратилась в червонную. Паромщики уверенными взмахами весел
гнали паром прямо по ней, как будто пытались догнать Четтан, не дать светилу
уйти из мира. Если бы я могла удержать красное солнце! Или уйти вместе с ним
туда, куда оно уходит. Чтобы красный день для меня длился бесконечно...
Плоское днище въехало на песчаную отмель и паромщики одновременно
вогнали весла в песок, останавливая плот.
Оказавшись на берегу, вороной скосил взгляд на паром и коротко,
презрительно заржал. Я поняла, что он хочет сказать. И одним движением
вскочила в седло.
- Да, Ветер, ты поскачешь гораздо быстрее,- шепнула я, склоняясь к
гриве.- Вперед!

Глава вторая. Меар, день первый.

Я никогда не видел красного солнца. Если честно, то мне никогда и не
хотелось его увидеть. Люди говорят, что оно есть - наверное, это правда. Но
только я-то не человек, а, значит, мой удел - синий свет Меара. На пустые
мечты у меня не хватает ни времени, ни духу.
Иногда мне кажется, что я - трус. Потому что страх не оставляет меня ни
на секунду вот уже двадцать третий круг. По большому счету непонятно вообще
- почему я до сих пор жив? Девяносто оборотней из ста умирают после первого
же дня своей жизни, ибо трудно скрыть звереныша в детской колыбели, а пощады
нам люди не дают. Из оставшейся десятки девять находят смерть в течение
недели, если мать все-таки решается спасти роковое дитя. Тогда Чистые братья
убивают и мать. Уцелевший редко когда доживает до круга, если только
кто-нибудь из знати не решит завести диковинку у себя в замке... Но и там
оборотням не жизнь, ведь как бы жестко вельможа не правил в своем домене,
случайный нож, десяток дюжих стражников с пиками или яд придворного алхимика
в пище уделают и самого оберегаемого.
Тем не менее некоторым из нас удается даже повзрослеть. Но однажды на
такого ополчается весь город, и охоту на оборотня помнят потом еще очень
долго. Кончается охота всегда одинаково - кровью и огнем. Цветом нашей
свободы: багровым оком Четтана, алым пламенем и алой кровью. Я дважды видел
такую охоту - двенадцать кругов назад в Лиспенсе и семь кругов назад - в
Гурунаре. До сих пор стынет в жилах моя проклятая нечистая кровь, едва я
вспомню глаза затравленных парней перед тем, как толпа раздирала их в
клочья... До сих пор я удивляюсь, как у меня хватило выдержки не броситься
прочь, расталкивая разгоряченных погоней людей и воя от ужаса.
От ужаса быть узнанным.
Получается, что я - счастливчик. Я выжил, и скоро мне исполнится
двадцать три круга. Я единственный, кто уцелел после резни в Храггах. И я до
сих пор не узнан людьми... Впрочем, это дорого мне обходится. Никогда я не
жил на одном месте дольше, чем круг-полтора. Я уже не помню всех своих имен
и прозвищ - сейчас соседи меня зовут Одинец, а сам я считаю себя Мораном. До
Дренгерта я жил в Плиглексе, там я прозывался Талгормом, для соседей -
Молчуном.
Я ведь не могу позволить себе роскоши подружиться с соседями... От
этого тоже хочется выть, потому что я всегда наедине со своими страхами и
своим одиночеством - наследием, данным мне родителями-зверьми. Которых я,
кстати, совершенно не помню.
Потом мне рассказали в Храггах - тайной деревне, где жили только
вулхи-оборотни - что однажды утром обнаружили меня в одном из домов.
Хозяева, здоровенный усатый дядька по имени Жош и его жена Накуста,
добрейшие люди, каких я когда либо знал, сразу стали относиться ко мне, как
к сыну. Ну, я сказал - люди, но понятно, что они были оборотнями. Как и я.
Наверное, настоящие родители, увидев, что едва взошел Четтан, младенец в
люльке превратился в волчонка, отнесли меня в лес. А взрослые вулхи
подобрали меня и увели в свою деревню. Мораном меня назвала Накуста. Она с
улыбкой рассказывала, с каким удивлением они с Жошем рассматривали щенячьи
следы у дома в самый первый синий день. А потом нашли меня в доме - сладко
спящим под лавкой, на мохнатой шкуре истинного вулха.
Каждый оборотень страдает от вынужденного беспамятства. У нас ведь, по
сути, отобрана половина жизни, да и ту половину, что остается, жизнью можно
назвать лишь спьяну. Разве это жизнь - вечные прятки и вечный страх?
Однако, что-то я размяк.
В тот день я был угрюм с утра, потому что сосед, увидев меня, радостно
сообщил, что в пригородной деревушке затравили молодого вулха. Радости мне
это не добавило, в Дренгерте я провел уже достаточно времени, и именно тогда
впервые серьезно задумался о переезде в какой-нибудь другой город. Дело было
привычное, я прекрасно представлял, что нужно еще будет основательно
готовиться. А главное - выдумать серьезный повод. Потому что переезд без
повода, да еще вскоре после охоты на вулха тут же заставит задуматься Чистых
братьев, а им только дай повод задуматься. Хмуро выслушав соседа, я побрел в
таверну `Маленькая карса`. Место еще то, скажу я вам, но там всегда подавали
прекрасное пиво, а для меня это много значит. В общем, жую оленину, пью
черное, и размышляю о своей скотской жизни.
Старик возник будто из воздуха, но нельзя сказать, что он застиг меня
врасплох.
- Привет, Талгорм. Привет, Молчун.
Я вздрогнул. Так звали меня раньше, в Дренгерте же я успел привыкнуть к
прозвищу Одинец.
Старик противно хихикнул и добавил:
- Привет, Одинец...
Он знал и нынешнее мое имя. Вообще, он подозрительно много обо мне
знал. Скажу честно, в первую же секунду у меня возник соблазн втихую
заколоть его, облить пивом и оставить за столом в позе захмелевшего гуляки.
Но что-то подсказало мне - это лишь отсрочило бы неприятности.
- Меня зовут Лю-чародей. Слыхал, наверное?
- Нет, - мрачно ответил я, сомкнув пальцы на рукояти кинжала. Кинжал я
всегда прятал под плащом, а плащ вне дома никогда не снимал. Даже в жару.
- Жаль. Тогда мой рассказ был бы короче.
Я молчал.
- Гадаешь, что мне от тебя нужно, так ведь, Моран? Да отпусти ты ножик
свой, не уподобляйся кретину, который режет курицу с золотыми перьями...
Я безмолвно оставил нож и демонстративно положил обе руки на стол.
Впрочем, это не помешало бы мне воспользоваться ножом гораздо быстрее, чем
мог бы предположить любой противник.
Тем временем старику подали пиво и хадасский сыр, не менее знаменитый,
чем хадасские клинки. Старик явно не страдал от недостатка монет, если
заказал его чуть не целую голову. Сыр распространял легкий и пряный запах
плесени.
- Я хочу тебя нанять. Говорят, ты мечом горазд... Да и без меча ловок.
Голос у Лю был на редкость неприятный. Въедливый и скрипучий.
- Кто говорит? - уточнил я на всякий случай.
- В цехе наемников. И в цехе телохранителей.
- Я не состою ни в одном из цехов, - соврал я. - А к телохранителям
вообще не имею отношения. И меча у меня нет.
Второе и третье было правдой.
- В Дренгерте - не имеешь. Но ведь были еще Рива и Торнсхольм, был
Плиглекс. А?
Я нахмурился.
- Не слишком ли ты много обо мне знаешь? - дружелюбия в моем голосе не
нашел бы и пьяный рив, житель первого из упомянутых Лю городов.
- О! - негромко сказал старик, перестав даже жевать. - Я о тебе знаю
больше, чем ты сам. Это правда, вулх...
Кинжал сам оказался у меня в руке и в тот миг я искренне думал, что
старик подписал свой смертный приговор.
- ... чистая правда. Но ты меня не убьешь, потому что я тебе нужен.
Говорил старик тихо, так тихо, что нас не слышал никто. Будь я
человеком, я бы его тоже не слышал, несмотря на то, что сидел с ним за одним
столиком. Но я не человек.
- У меня есть то, о чем ты мечтал много раз.
Лю умолк и взглянул на меня из-под набрякших старческих век. Я ждал,
боясь пошевелиться.
- Я могу пробудить в тебе память о времени зверя, Моран. И еще скажу,
что мне совсем неинтересно отдавать тебя безмозглой толпе. Поэтому спрячь
свой джерхов ножик и слушай.
Вам знакомо ощущение прыжка в бездну? Я почувствовал себя именно так.
- Я не вру, Одинец. Я действительно могу дать тебе память, но не даром,
разумеется. Впрочем, полагаю, ты никакую работу не сочтешь чрезмерной за
такую плату. А, рив?
Тут я удивился. С каких это пор я стал уроженцем Ривы? Жить я там жил,
но уже взрослым и недолго.
- Ну, удивляйся. Могу сказать тебе совершенно точно, что ты рожден в
Риве. А в окрестности Храгг попал позже, круга в три с небольшим.
- Может, ты и родителей моих знаешь? - спросил я мрачно. Как ни

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 121216
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 0