|
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ Дик Фрэнсис
На полголовы впереди Diсk Frаnsis. Тhе еdgе. - М.: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, 1999
Перевод с английского А. Иорданского
Отсканировала Аляутдинова А.Х.
ГЛАВА 1
Я шел за Дерри Уилфремом, благоразумно держась шагах в пятидесяти по-
зади, когда он споткнулся, упал ничком на мокрый асфальт и остался лежать
без движения. Я остановился. Несколько рук протянулись к нему, чтобы помочь
встать, и я увидел, как на лицах тех, кто оказался поблизости, появились
недоумение, испуг, ужас. Мне же при виде этого пришло в голову только одно
словцо, краткое и крепкое, но вслух я его так и не произнес.
Дерри Уилфрем лежал ничком не шевелясь, а мимо него проехали шагом
четырнадцать жокеев на лошадях: в 3.30 на Йоркском ипподроме начинался оче-
редной заезд. Ежась под холодной октябрьской моросью, промокшие жокеи коси-
лись на него без особого любопытства, целиком поглощенные предстоящей скач-
кой. Нетрудно было догадаться, что они подумали: вот лежит пьяный. Не такое
уж редкое зрелище на ипподроме ближе к вечеру. Погода скверная, неуютная.
Лежит пьяный, ну и пусть себе лежит.
Я незаметно отступил немного назад и продолжал смотреть. Несколько
человек из тех, кто стоял ближе всего к Уилфрему, когда он упал, начали
бочком отходить, поглядывая вслед удалявшимся лошадям: им не терпелось пос-
мотреть заезд. Кое- кто нерешительно переминался с ноги на ногу: надо бы
идти, но как-то неудобно. А один, самый сознательный, кинулся за помощью.
Я не спеша подошел к открытой двери бара рядом с паддоком [Паддок -
огороженная площадка около скаковой дорожки, где перед заездами лошадей го-
товят к скачке. (Здесь и далее - прим. пер, откуда выглядывали посетите-
ли. Внутри бара толпились еще не совсем просохшие зрители, созерцая жизнь
из вторых рук - по кабельному телевидению.
Один из стоявших в дверях спросил меня:
- Что с ним?
- Представления не имею, - ответил я, пожав плечами. - Пьян, должно
быть.
Проталкиваться в бар я не стал, а остался стоять у двери так, чтобы
не бросаться в глаза, словно деталь пейзажа, - просто стоял под выступающим
вперед карнизом, стараясь, чтобы мне не капало за шиворот.
Тот, сознательный, прибежал назад; за ним шел грузный человек в фор-
менной одежде - санитар из Бригады Святого Иоанна [Бригада `Скорой помощи`
Святого Иоанна - благотворительное общество в Великобритании, которое орга-
низует специальные посты во время массовых мероприятий, оказывает первую
помощь пострадавшим и т.п. К этому времени Уилфрема уже перевернули на
бок и развязали ему галстук, но при появлении официального лица все с явной
радостью расступились. Санитар перевернул Уилфрема на спину и решительным
тоном сказал что-то в микрофон своей рации. Потом он запрокинул голову Уил-
фрема и принялся делать ему искусственное дыхание рот в рот.
Я подумал, что ни при каких обстоятельствах не согласился бы приль-
нуть ртом к губам Уилфрема.
Возможно, когда совсем не знаешь человека, сделать это легче. Нет, ни
за что, даже ради спасения его жизни. Хотя я предпочел бы, чтобы он остался
жив. Быстрым шагом подошел еще один человек - худой, в плаще. Я его узнал -
это был ипподромный врач. Дотронувшись до плеча санитара, он велел ему пе-
рестать и сначала приложил пальцы к шее Уилфрема, а потом приставил стетос-
коп к его груди под расстегнутой рубашкой. После долгой дваузы, которая
длилась, наверное, не меньше минуты, он выпрямился и что-то сказал санита-
ру, засовывая стетоскоп в карман плаща. Потом так же поспешно ушел, потому
что вот-вот должен был начаться заезд, а во время заезда врач должен нахо-
диться у самой дорожки, чтобы оказывать помощь жокеям.
Санитар еще немного поговорил по рации, но вдохнуть воздух в замершие
легкие больше не пытался. Вскоре появились несколько его коллег с носилка-
ми, уложили на них тело и унесли, деликатно укрыв одеялом серебристые воло-
сы, мятый темно-синий костюм и остановившееся каменное сердце.
Люди, кучкой стоявшие вокруг, с облегчением разошлись. Двое или трое
направились прямиком в бар. Человек, который раньше спрашивал меня, задал
вновь пришедшим тот же вопрос:
- Что с ним?
- Умер, - лаконично ответил один из них, хотя все было и так ясно. -
Господи, мне надо выпить.
Он стал проталкиваться к стойке, а стоявшие у двери зрители, и я в
том числе, вошли вслед за ним, чтобы послушать.
- Просто упал и умер. - Он потряс головой. - Вот уж поневоле задума-
ешься. - Он попытался привлечь внимание бармена. - Слышно было, как он хри-
пел... А потом взял и перестал. Он был уже мертвый, когда подошел этот, из
`Скорой помощи`. Бармен, двойной джин. Нет, лучше тройной.
- А кровь была? - спросил я.
- Кровь? - Он покосился в мою сторону. - Конечно, нет. При сердечном
приступе крови не бывает... Бармен, джин с тоником... совсем немного тони-
ка... поскорее, если можно.
- А кто он такой? - спросил кто-то.
- Откуда я знаю? Так, бедняга какой-то.
На экране телевизора начался заезд, и все, включая меня, повернулись
и стали смотреть, хотя потом я не смог бы сказать, кто его выиграл. Теперь,
когда Дерри Уилфрем мертв, выполнить задачу, стоявшую передо мной, будет
намного труднее, а может быть, в ближайшее время и вообще невозможно. По
сравнению с этим результаты заезда в 3.30 не имели никакого значения.
Я вышел из бара, когда все начали расходиться после заезда, и некото-
рое время бесцельно бродил вокруг, стараясь заметить еще чтонибудь необыч-
ное и, как бывало чаще всего, ничего такого не обнаружив. В первую очередь
я высматривал кого-нибудь, кто мог бы разыскивать Дерри Уилфрема, и для
этого покрутился у дверей пункта `Скорой помощи`, но никто про него не
спрашивал. Вскоре из громкоговорителей донеслось объявление: всех, кто при-
был на скачки вместе с мистером Д. Уилфремом, просили подойти к секретарю в
управлении ипподрома. Я немного покрутился и там, но на приглашение никто
не откликнулся.
Тело Уилфрема на `Скорой помощи` увезли в морг, и через некоторое
время я на своей скромной `Ауди` тоже покинул ипподром. Ровно в пять я, как
и было велено, позвонил из машины своему непосредственному начальнику Джону
Миллингтону.
- Что значит - умер? - возмутился он. - Не может быть.
- Сердце остановилось, - сказал я.
- Его кто-то убил?
Ни он, ни я не удивились бы, если бы так и случилось, но я сказал:
- Нет, никаких признаков убийства. Я весь день за ним следил. Не ви-
дел, чтобы кто-нибудь его толкнул, ничего такого. И крови, повидимому, не
было. Ничего подозрительного. Просто умер.
- Черт! - сердито произнес он, словно в этом могла быть моя вина.
Джон Миллингтон, отставной полицейский (в чине главного инспектора), а те-
перь заместитель начальника службы безопасности Жокейского клуба, похоже,
до сих пор так и не смог примириться с тем, что меня каким-то непонятным
образом негласно зачислили в штат его отдела, хотя за три года моей работы
там мы с ним выдворили с ипподромов немало мерзавцев. `Какого дьявола, он
же не профессионал! - запротестовал он, когда меня представили ему в качес-
тве свершившегося факта, а не просто идеи. - Что за нелепая затея!`
Теперь он больше не говорил, что это нелепая затея, но близкими
друзьями мы так и не стали.
- Спрашивали про него? - поинтересовался он.
- Нет, никто.
- Вы уверены?
Как всегда, мои способности явно вызывали у него сомнения.
- Да, безусловно.
Я рассказал о том, как сторожил под разными дверями.
- Ну а с кем он встречался? До того, как отдал концы?
- По-моему, ни с кем, разве что рано утром, еще до того, как я его
засек. Во всяком случае, никого не разыскивал. Сделал пару ставок в `тотош-
ке`, выпил несколько кружек пива, а потом разглядывал лошадей и следил за
скачками. Сегодня дел у него было немного.
Миллингтон произнес вслух то самое крепкое словцо, которое я раньше
оставил при себе.
- И теперь нам начинать все сначала, - сердито сказал он.
- Да, - согласился я.
- Позвоните мне в понедельник утром, - приказал Миллингтон.
- Хорошо, - ответил я и положил трубку. Сегодня суббота. Воскресенье
- мой законный выходной, и понедельник тоже, если только не происходит ни-
чего серьезного. Я понял, что в этот понедельник мне выходного, похоже, не
видать. Миллингтон, да и вся служба безопасности вместе с правлением Жокей-
ского клуба, до сих пор никак не могли пережить неудачу, которую потерпели
в суде, лишившись верного шанса упрятать за решетку, вероятно, самого гнус-
ного из негодяев, подстерегающих свою добычу за кулисами скачек. Джулиус
Аполлон Филмер был обвинен в преступном сговоре с целью убийства помощника
конюха, который имел неосторожность в пьяном виде заявить во всеуслышание в
одном из пабов Ньюмаркета [Город к северу от Лондона, где расположен извес-
тный ипподром], будто знает коечто про этого такого-сякого мистера Филмера,
за что этого сукина сына могут вышибить со скачек еще быстрее, чем Шергар
выиграл дерби. Два дня спустя незадачливого помощника конюха нашли в канаве
со сломанной шеей и полиция (при содействии Миллингтона) предъявила Джули-
усу Филмеру, казалось бы, неопровержимое обвинение, установив, что убийство
было заказано и спланировано им.
Но потом, в день суда, с четырьмя свидетелями обвинения произошло
что-то странное. У одной свидетельницы случился нервный припадок, и ее в
истерике отвезли в психиатрическую больницу. Один вообще исчез - впослед-
ствии его видели в Испании. А двое по непонятной причине начали путаться в
своих показаниях относительно фактов, которые до того помнили абсолютно
точно. Защита вызвала в качестве свидетеля некоего симпатичного молодого
человека, который под присягой заявил, что мистер Филмер и близко не подхо-
дил к отелю в Ньюмаркете, где, как предполагалось, состоялся сговор, а
вместо этого всю ночь провел в деловых переговорах с ним за пятьсот кило-
метров оттуда, в мотеле (счет из которого был предъявлен суду). Никто не
сообщил присяжным, что этот молодой человек с прекрасными манерами, негром-
ким голосом и в безупречном костюме без единого пятнышка в этот момент уже
отбывал срок за мошенничество и прибыл в суд в тюремном фургоне. Почти все
остальные, кто находился в зале суда - адвокаты, полицейские и даже сам
судья, - знали, что этого симпатичного молодого человека в тот вечер отпус-
тили под залог и что, хотя убийцу еще не нашли, убийство помощника конюха,
вне всякого сомнения, организовал Филмер.
Джулиус Аполлон Филмер с самодовольной ухмылкой выслушал вердикт `не
виновен` и крепко обнял своего адвоката. Правосудие было посрамлено. Роди-
тели помощника конюха проливали горькие слезы на его могиле, а члены Жокей-
ского клуба в полном составе скрежетали зубами. Миллингтон поклялся, что
рано или поздно, так или иначе, но доберется до Филмера, и теперь это стало
для него сродни кровной мести: погоня за этим мерзавцем вытеснила у него из
головы почти все остальное.
Он потратил массу времени, обходя пабы Ньюмаркета, хотя до него там
уже побывала полиция, пытаясь выяснить, какими именно сведениями, порочащи-
ми Филмера, мог располагать Пол Шеклбери - так звали убитого помощника ко-
нюха. Этого никто не знал или же не хотел говорить. А можно ли винить чело-
века, если он не хочет идти на риск, что его найдут мертвым в канаве?
Больше повезло Миллингтону со свидетельницей, у которой случилась ис-
терика, - она к этому времени была уже дома, но ее все еще время от времени
начинало трясти. Она работала горничной в том отеле, где состоялся сговор.
Она слышала - и первоначально была готова показать под присягой, что слыша-
ла, - как Филмер сказал какому-то неизвестному мужчине: `Если он умрет, те-
бе светят пять кусков, и еще пять - тому, кто его замочит. Так что иди и
все устрой`. Она вешала в ванной чистые полотенца, когда эти два человека,
разговаривая между собой, вошли в номер из коридора. Филмер тут же выпрово-
дил ее, и разглядеть второго она не успела. Эти слова она запомнила точно,
хотя, конечно, только потом догадалась, что они могли означать. Догадалась
по слову `замочит`, которое ей особенно запомнилось.
Через месяц после суда Миллингтон сумел добиться от нее неохотного
признания, что ее угрозами заставили не давать показаний. Кто ей угрожал?
Какой-то неизвестный мужчина. Но она будет это отрицать. Она будет отрицать
все, у нее снова случится припадок. Этот человек пригрозил, что ее шестнад-
цатилетней дочери не поздоровится. `Не поздоровится...` Он во всех жутких
подробностях описал, что именно ее ждет. Миллингтон, прекрасно умеющий ула-
мывать людей, когда нужно, с помощью множества заманчивых обещаний (которые
необязательно намеревался выполнить) уговорил ее провести несколько дней на
ипподроме, в служебных помещениях, расположенных в различных местах с хоро-
шим обзором, откуда она, находясь в полной безопасности, должна была смот-
реть в окно. Она будет сидеть со всеми удобствами, в тени, никому не види-
мая, а он укажет ей на нескольких людей. Она очень боялась и поехала в па-
рике и темных очках. Очки Миллингтон заставил ее снять. Усевшись в кресло,
она оглянулась на меня - я молча стоял сзади.
- Не обращайте на него внимания, - сказал Миллингтон. - Это просто
предмет обстановки.
В дни скачек мимо этих окон проходила вся публика - поэтому, разуме-
ется, окна и были расположены там, где они были расположены. За три долгих
дня, проведенных на протяжении одной недели на трех ипподромах, Миллингтон
указал ей почти на всех известных нам сообщников и приятелей Филмера, но
каждый раз она отрицательно качала головой. Во время четвертой попытки, на
следующей неделе, мимо прошел сам Филмер, и я подумал было, что у нее снова
начнется истерика. Но хотя горничная задрожала, заплакала и принялась умо-
лять нас еще раз поклясться, что он никогда об этом не узнает, она осталась
на своем посту. И вскоре после этого повергла нас в изумление, указав на
проходившую мимо группу людей, о связи которых с Филмером мы до сих пор и
не догадывались.
- Это он, - задыхаясь от волнения, сказала она. - О господи... Это
он. Я узнала бы его где угодно.
- Который? - быстро спросил Миллингтон.
- В темно-синем... с такими седыми волосами. О господи... Только бы
он не узнал...
В голосе ее звучала паника. Миллингтон принялся ее успокаивать, но я
слышал только начало, потому что быстро выскочил на улицу и тут же замедлил
шаг, влившись в поток зрителей, которые возвращались от паддока на свои
места перед очередным заездом. Человек в темно- синем костюме с серебристы-
ми волосами шел не спеша вместе с толпой. Я осторожно следил за ним до са-
мого вечера, и за это время он только однажды вступил в контакт с Филмером,
да и то как будто случайно, словно они были незнакомы. Внешне это выглядело
так, будто человек в темно-синем костюме всего лишь спросил у Филмера, ко-
торый час. Филмер взглянул на часы и что-то сказал. Темно-синий костюм кив-
нул и отошел. Все ясно, темно-синий костюм - человек Филмера, но никто не
должен этого заметить: точь-в-точь как у нас с Миллингтоном.
Когда все начали разъезжаться с ипподрома, я последовал за темно-си-
ним костюмом и из машины позвонил Миллингтону.
- Он едет на `Ягуаре`, - сказал я. - Номер А-576-РОО. Он говорил с
Филмером. Это тот, кто нам нужен.
- Правильно.
- Как наша дама? - спросил я.
- Кто? А, эта? Мне пришлось послать Гаррисона, чтобы он проводил ее
до самого Ньюмаркета. Она опять наполовину в истерике. Ты все еще видишь
нашего человека?
- Да.
- Я позвоню позже.
Гаррисон был одним из штатных сотрудников Миллингтона - бывший поли-
цейский, грузный, добродушный, ему оставалось всего несколько лет до пен-
сии. Я никогда не имел с ним дела, но хорошо знал его в лицо, как и всех
остальных. Мне пришлось долго привыкать к такому положению, когда я вошел в
состав команды, а все остальные этого не знали; я чувствовал себя каким-то
призраком. Я всегда был человеком незаметным. Двадцать девять лет, рост -
метр восемьдесят два, вес - семьдесят шесть килограммов, волосы каштановые,
глаза карие, особых примет, как пишут в протоколах, не имеется. Я всегда
был частью бурлящей ипподромной толпы - изучал программку, слонялся, раз-
глядывал лошадей, смотрел заезды, время от времени делал ставку-другую. Это
не составляло труда, потому что множество других людей постоянно были заня-
ты тем же самым. Я был всего одной из овечек в пасущемся стаде. Каждый день
я приходил иначе одетым и никогда ни с кем не знакомился, так что мне час-
тенько становилось одиноко, но все равно было интересно.
Я знал в лицо всех жокеев и тренеров и очень многих владельцев лоша-
дей, потому что для этого достаточно иметь только хорошее зрение и програм-
мку. Но я знал еще и много чего из их биографий, потому что немалую часть
детства и юности провел на ипподромах, куда меня брала с собой помешанная
на скачках пожилая тетя, которая меня вырастила. Благодаря ее познаниям и
острому языку я стал настоящим ходячим банком данных. А когда мне было во-
семнадцать, она умерла, и я семь лет бродил по свету. Вернувшись, я уже не
был похож на прежнего зеленого юнца, и те, кто меня когда-то немного знал,
скользили по мне безразличным взглядом.
Окончательно вернулся в Англию я потому, что в двадцать пять лет стал
полноправным наследником и тети, и отца - их душеприказчики ждали моих рас-
поряжений. Раньше я время от времени переписывался с ними, и они довольно
часто переводили мне деньги в разные глухие места, но когда я вошел в ти-
хий, весь в книжных полках кабинет старшего партнера фирмы `Корнборо, Кросс
и Джордж`, Клемент Корнборо хмуро поздоровался со мной, не вставая из-за
стола.
- Вы случайно не... э-э-э... - произнес он, глядя через мое плечо,
как будто ждал кого-то другого.
- Ну да, это я. Тор Келси.
- Господи боже! - Он медленно встал и, наклонившись через стол, подал
мне руку. - Но вы изменились. Вы... э-э-э...
- Вырос, возмужал и потолстел, - сказал я, кивнув. - И к тому же еще
и загорел, потому что некоторое время провел в Мексике.
- Я... э-э-э... заказал обед, - с сомнением в голосе сказал он.
- Прекрасно, - отозвался я.
Он повел меня в такой же тихий ресторан, заполненный такими же пове-
ренными в делах, которые сдержанно кивали ему. За ростбифом он сообщил, что
зарабатывать на жизнь мне никогда не будет необходимости (это я уже знал),
и тут же спросил, чем я намерен заниматься, - вопрос, ответить на который я
не мог. Я семь лет учился жить, а это совсем другое - формально никакой
профессии у меня не было. В канцеляриях у меня начиналась клаустрофобия, и
ни к каким наукам я склонности не проявлял. Я разбирался в механизмах и
неплохо работал руками. Особым честолюбием не отличался. Предприниматель-
ской жилки от отца не унаследовал, но, с другой стороны, было маловероятно,
что я пущу на ветер оставленное им состояние.
- Что вы делали все это время? - спросил старый Корнборо, мужественны
пытаясь поддержать разговор. - Вы ведь побывали в разных интересных местах,
правда?
Нет ничего скучнее, чем рассказы о приключениях, подумал я. Самому их
переживать гораздо интереснее.
- Большей частью имел дело с лошадьми, - вежливо ответил я. - Австра-
лия, Южная Америка, Соединенные Штаты, да мало ли где еще. Скаковые лошади,
пони для поло, много занимался родео. Поработал и в цирке.
- Господи.
- Но теперь отрабатывать проезд куда-нибудь уже не так легко и стано-
вится все труднее. Слишком много стран это запрещают. И я сам не хочу к
этому возвращаться. С меня хватит. Не те годы.
- И что же дальше?
Я пожал плечами:
- Не знаю. Осмотрюсь. Я не собираюсь встречаться с родственниками ма-
тери, так что не говорите им, что я здесь.
- Как скажете.
Моя мать происходила из обедневшей аристократической семьи, увлекав-
шейся конной охотой, - ее родня пришла в ужас, когда она в двадцать лет
вышла замуж за шестидесятипятилетнего богатыря из Йоркшира, который владел
целой сетью магазинов подержанных автомобилей, но не имел ни одного род-
ственника, занесенного в `Книгу пэров` Берка. Они утверждали, будто все де-
ло в том, что он задарил ее лошадьми, но мне всегда казалось, что она дей-
ствительно им увлеклась. Во всяком случае, отец был от нее без ума, как мне
часто говорила его сестра - моя тетя, и утратил всякое желание жить после
того, как она погибла от несчастного случая во время охоты - это случилось,
когда мне было два года. Он протянул еще три года и умер от рака, а пос-
кольку семья моей матери не хотела иметь со мной дела, тетя Вив Келси заб-
рала меня к себе и обеспечила счастливое детство.
Для незамужней тети Вив я стал тем долгожданным ребенком, которого ей
не довелось произвести на свет самой. Когда она меня забрала, ей было, ве-
роятно, около шестидесяти, хотя я никогда не считал ее старой. Она всегда
была молода душой, и мне ее очень не хватало после того, как она умерла.
Голос Миллингтона произнес:
- Эта машина, за которой вы едете... Вы все еще едете за ней?
- Все еще ее вижу.
- Она зарегистрирована на имя какого-то Дерри Уилфрема. Когда-нибудь
про него слыхали?
- Нет.
Миллингтон все еще имел кое-какие связи в полиции и, по всей видимос-
ти, без труда добывал компьютерную информацию.
- Его адрес - Паркуэй-Мэншнз, Мейда-Вейл, Лондон, - сказал Миллин-
гтон. - Если потеряете его, поезжайте туда.
- Хорошо.
Дерри Уилфрем оказал мне любезность, направившись прямо в Парку-
эй-Мэншнз, и позже кому-то из подручных Миллингтона удалось установить, что
это действительно он. Миллингтон предъявил его фотографию каждому из двух
свидетелей, страдавших провалами памяти, и, как он потом мне рассказывал,
они `наложили в штаны от страха и стали бормотать, что никогда этого чело-
века не видели, никогда, никогда`. Но оба были так основательно запуганы,
что ничего добиться от них Миллингтон не смог.
Миллингтон велел мне следить за Дерри Уилфремом, если я опять увижу
его на скачках, и посмотреть, с кем еще он будет разговаривать, чем я и за-
нимался около месяца - до того дня, когда темно-синий костюм оказался рас-
простертым на асфальте. За это время Уилфрем имел крупные разговоры пример-
но с десятком людей и, по-видимому, приносил им одни только дурные вести,
потому что оставлял их потрясенными, дрожащими и с застывшим в глазах ужа-
сом, - очевидно, ничего хорошего он им не сообщал. А так как у меня был
хитроумный фотоаппарат, вмонтированный в бинокль (и еще один, в виде зажи-
галки), мы заполучили вполне узнаваемые портреты почти всех этих его оше-
ломленных собеседников, хотя опознать удалось пока меньше половины из них.
Люди Миллингтона продолжали этим заниматься. Миллингтон пришел к выводу,
что Уилфрем - вымогатель, которого подсылают, чтобы выколачивать долги. Во-
обще наемный вымогатель, а не только человек Филмера. После того, первого
случая я только однажды видел, как он разговаривал с Филмером, хотя из это-
го и не следовало, что таких разговоров больше не было. В Англии скачки
обычно происходят каждый день не меньше чем на трех разных ипподромах, и
иногда приходилось гадать, куда отправится каждый из тех, кто нас интересо-
вал. К тому же Филмер ходил на скачки реже, чем Уилфрем, - самое большее
два или три раза в неделю. Он имел долю во множестве лошадей и обычно ходил
на те скачки, в которых участвовали они; где это будет, я каждое утро узна-
вал из спортивных газет.
Проблема с Филмером заключалась не в том, что он делал, а в том, как
его на этом поймать. На первый, второй и даже третий взгляд он не совершал
ничего плохого. Он покупал скаковых лошадей, отдавал их в тренинг, ездил
смотреть, как они скачут, и переживал все радости владельца. Только понем-
ногу, лет через десять после первого появления Филмера на скачках, люди на-
чали удивленно поднимать брови, недоверчиво хмуриться и в недоумении поджи-
мать губы.
Иногда Филмер покупал своих лошадей на аукционах через агента или
тренера, но главным образом приобретал их путем частных сделок - процедура
вполне допустимая. Любой владелец всегда имеет право продать свою лошадь
кому угодно. Но у всех приобретений Филмера была удивительная особенность:
никто и предположить не мог, что их прежний владелец собирался их прода-
вать. Миллингтон рассказал мне о нем в первые же недели моей работы в служ-
бе безопасности, но тогда еще просто как о человеке, про которого я должен
знать, а не как об объекте первостепенной важности.
- Он наезжает на людей, - сказал Миллингтон. - Мы в этом убеждены,
только не знаем как. Он слишком хитер, чтобы делать чтонибудь такое там,
где мы можем его увидеть. Не думайте, что сможете его застать, когда он
раздает пачки денег за информацию, - это для него слишком грубая работа.
Ищите людей, которые начинают нервничать, когда он оказывается поблизости,
понятно?
- Понятно.
Несколько таких людей я заметил. Оба тренера, которые работали с его
лошадьми, посматривали на него с опаской, а большинство жокеев, которые на
них ездили, подобострастно пожимали ему руку при встрече. Репортеры к ним
почти не обращались, зная, что они все равно ничего не скажут. Девушка,
почтительно сопровождавшая его для антуража, слушалась его, как собачка, а
мужчина, которого часто видели с ним, так и суетился вокруг. Но при этом в
поведении Филмера на скачках, как правило, не видно было никаких признаков
крутого нрава. Он улыбался, когда нужно было улыбаться, кивком головы поз-
дравлял других владельцев, когда их лошади выигрывали, и поглаживал своих
лошадей, когда те его радовали.
Ему было сорок восемь лет. Рост - метр семьдесят восемь, телосложение
плотное. Миллингтон сказал, что это сплошные мышцы: три дня в неделю Филмер
сгонял лишний жир в спортзале. Кроме мышц, у него была правильной формы го-
лова с большими плоскими ушами и густыми черными волосами с проседью. Я ни
разу не подходил к нему настолько близко, чтобы разглядеть, какого цвета у
него глаза, но у Миллингтона было записано, что они зеленовато-коричневые.
К некоторому неудовольствию Миллингтона, следить за Филмером постоян-
но я отказался. Во-первых, в конце концов он бы наверняка меня заметил, а
во-вторых, в этом не было необходимости. Филмер был человек привычки: можно
было заранее сказать, когда он выйдет из машины, когда отправится обедать,
или подойдет к букмекеру, или усядется на трибуне, или появится около пад-
цока. На каждом ипподроме у него было свое излюбленное место, откуда он
смотрел заезды, излюбленный наблюдательный пункт над площадкой для парадов
и излюбленный бар, где сам он пил большей частью пиво, а свою девушку нака-
чивал водкой. На двух ипподромах он арендовал по отдельной ложе, а еще на
нескольких был записан в очередь, причем пользовался своими ложами он,
по-видимому, скорее чтобы побыть в уединении, чем для щедрых приемов.
Он родился на острове Мэн - в тихой оффшорной гавани вдали от Англии,
посреди бурного Ирландского моря, и вырос в местности, населенной миллионе-
рами, которые укрываются там, когда не хотят, чтобы налоговое ведомство
страны драло с них три шкуры. Его отец был прожженный делец, и его умение
стричь этих блудных овечек вызывало у всех восхищение. Молодой Джулиус
Аполлон Филмер оказался способным учеником и по части добывания денег оста-
вил отца далеко позади. А потом он перебрался с острова на более широкие
просторы, и тут, как мрачно сообщил Миллингтон, они потеряли его след. По-
явился он на скачках только лет шестнадцать спустя, представляясь директо-
ром компании и храня полное молчание об источниках своих вполне приличных
доходов. Готовя дело против него, полиция сделала все, что могла, чтобы
раскопать его подноготную, но Джулиус Аполлон прекрасно умел пользоваться
преимуществами оффшорных компаний, и ничего найти не удалось. Местом его
постоянного жительства по-прежнему официально считался остров Мэн, хотя на-
долго он там не задерживался. Во время скакового сезона он проводил большую
часть времени либо в отелях Ньюмаркета, либо в Париже, а на зиму совершенно
исчезал из вида - во всяком случае, из поля зрения службы безопасности.
Скачки с препятствиями, которые проводятся зимой, интереса у него никогда
не вызывали.
В то первое лето моей работы в службе безопасности Филмер, ко всеоб-
щему удивлению, приобрел одного из самых многообещающих в стране скаку-
нов-двухлеток. К удивлению, потому что прежний владелец скакуна Эзра Гидеон
- один из аристократов скачек, очень уважаемый и весьма богатый пожилой че-
ловек - души не чаял в своих лошадях и всегда искренне радовался их успе-
хам. Никому так и не удалось добиться от него, почему он расстаются с укра-
шением своей конюшни и по какой цене: известия о победах скакуна в ту
осень, о его блестящих выступлениях в следующем сезоне, среди трехлеток, а
потом - о продаже его за много миллионов фунтов на племя Эзра Гидеон неиз-
менно выслушивал с каменным лицом.
После оправдания Филмера Эзра Гидеон еще раз продал ему одну много-
обещающую двухлетку. Руководители Жокейского клуба чуть ли не на коленях
умоляли его сказать, почему. Он отвечал только, что это была частная сдел-
ка, и с тех пор его на ипподроме никто не видел.
В день смерти Дерри Уилфрема я ехал обратно в Лондон, в который раз
недоумевая, как часто недоумевали многие, каким крючком воспользовался Фил-
мер, чтобы заставить Гидеона это сделать. В наши дни, когда супружеские из-
мены и гомосексуализм уже никого не волнуют, шантажисты оказались почти не
у дел, а представить себе старомодного и добродетельного Эзру Гидеона со-
вершающим какоенибудь новомодное злодейство, наподобие торговли коммерчес-
кими тайнами или совращения малолетних, никто не мог. Однако он ни за что
не продал бы Филмеру двух таких лошадей, лишив себя самой большой радости,
какую имел в жизни, не будь у него на это какой-то в высшей степени веской
причины.
Бедный старик, подумал я. Дерри Уилфрем или кто-нибудь еще вроде Дер-
ри Уилфрема добрался до него, как добрался до свидетелей, как добрался до
Пола Шеклбери, убитого и брошенного в канаву. Бедный старик - он слишком
испугался последствий, чтобы просить кого-то о помощи. Я еще не доехал до
дома, когда в машине опять замурлыкал телефон, я взял трубку и услышал го-
лос Миллингтона.
- Босс хочет тебя видеть, - сказал он. - Сегодня вечером в восемь,
где всегда. Есть вопросы?
- Нет, - ответил я. - Буду там. А вы не знаете... хм... почему?
- Я думаю, - сказал Миллингтон, - скорее всего потому, что Эзра Гиде-
он застрелился.
ГЛАВА 2
Мой босс, бригадный генерал Валентайн Кош, начальник службы безопас-
ности Жокейского клуба, был небольшого роста, худощав и выглядел настоящим
командиром, от начищенных ботинок до редеющих светлых волос на макушке. Он
обладал всеми организаторскими талантами, какие требуются в армии, чтобы
дойти до больших чинов, был умен и неизменно внимательно, не спеша выслуши-
вал все, что ему говорили.
Впервые я познакомился с ним в тот день, когда старый Клемент Корнбо-
ро снова пригласил меня пообедать с ним, чтобы в подробностях обсудить, как
он сказал, вопрос о прекращении его обязан- ностей по доверительному управ-
лению моей собственностью, которые он выполнял двадцать лет. Это надо
как-то отметить, сказал он. В его клубе. Оказалось, что это клуб
`Хоббс-сандвич` недалеко от крикетного стадиона `Овал` в Суррее - небольшой
особняк в викторианском стиле с погруженным в полумрак роскошным баром и
залами, где отделанные дубовыми панелями стены увешаны бесконечными портре-
тами джентльменов в маленьких крикетных шапочках, широких фланелевых брюках
и - в большинстве своем - в бакенбардах.
`Хоббс-сандвич`, сказал он, пропуская меня в стеклянную дверь, укра-
шенную витражом, назван так в честь двух великих крикетистов из Суррея,
прославившихся в период между мировыми войнами, - сэра Джека Хоббса, одного
из немногих крикетистов, удостоенных рыцарского звания, и Эндрю Сандхема,
который в свое время набрал десять тысяч семьсот очков в первой лиге. За-
долго до моего рождения, сказал он.
Я играл в крикет только в далеком детстве, в школе, да и тогда не
особенно его любил; но Клемент Корнборо, как оказалось, всю жизнь был ярым
фанатиком крикета.
В баре он познакомил меня с другим таким же фанатиком - своим другом
Вэлом Кошем, который потом сел обедать вместе с нами. Про управление моей
собственностью не было сказано ни слова. Минут пятнадцать они говорили
только о крикете, а потом его друг Кош принялся расспрашивать меня о моей
жизни. Через некоторое время я забеспокоился, догадавшись, что он проводит
со мной беседу, как делают обычно перед тем, как взять человека на работу,
но зачем все это, я не понимал. И только потом я узнал, что как-то в пере-
рыве крикетного матча Кош в ходе разговора пожаловался Корнборо, что ему
позарез нужен кто-то, кто хорошо разбирался бы в скачках, но кого на скач-
ках никто бы не знал. Глаза и уши. Молчаливый, никому не известный сыщик.
Муха на стене, которую никто не замечает. Они оба повздыхали по поводу то-
го, что найти такого человека вряд ли удастся. А когда несколькими неделями
позже я вошел в кабинет Корнборо (или, во всяком случае, к тому времени,
когда я оттуда вышел), адвоката осенила счастливая идея, которой он поде-
лился со своим другом Вэлом.
Обед в клубе `Хоббс-сандвич` (где нам подавали все, что угодно, кроме
сандвичей) продолжался чуть ли не до вечера, и к концу его я получил рабо-
ту. Особенно уговаривать меня не пришлось: дело с самого начала показалось
мне интересным.
- Испытательный срок для обеих сторон - месяц, - сказал генерал Кош и
назвал цифру жалованья, услышав которую Корнборо широко улыбнулся.
- Что тут смешного? - спросил генерал. - Это нормально. Мы почти всем
вначале столько платим.
- Я забыл сказать. У этого Тора... хм... - Он замолк. Возможно, ему
пришла в голову мысль - не нарушит ли он адвокатскую тайну, если закончит
фразу, потому что после недолгой паузы он продолжил: - Пусть лучше сам ска-
жет.
- Я согласен на это жалованье, - сказал я.
- Что вы от меня скрываете? - спросил Кош, и в голосе его вдруг заз-
вучали строгие начальственные нотки, а взгляд стал не то чтобы подозритель-
ным, но отнюдь не улыбчивым. Я понял, что мне предстоит иметь дело не с ка-
ким-то добродушным чудаком, помешанным на крикете, а с человеком властным и
целеустремленным, который прежде командовал бригадой, а сейчас намерен ис-
коренить мошенничество на скачках. `Это вам не в игрушки играть` - вот что
он имел в виду, а если я думаю иначе, то ничего у нас не выйдет.
- Мой личный доход, за вычетом налогов, примерно в двадцать раз боль-
ше того жалованья, которое вы мне предложили, - сказал я, усмехнувшись. -
Тем не менее я не намерен отказываться от ваших денег, сэр, и честно их от-
работаю.
Это, в сущности, означало, что я принимаю на себя некие обязательства
и собираюсь добросовестно их выполнить. Выслушав мое заявление, он помол-
чал, а потом слегка улыбнулся и кивнул.
- Отлично, - сказал он. - Когда сможете приступить?
Приступил я на следующий же день - на скачках в Эпсоме. Мне пришлось
заново изучать действующих лиц, вспоминать то, что я когда-то о них знал, и
в ушах у меня совсем как живой явственно звучал звонкий голос тети Вив:
`Вот это Падди Фредерикс. Я тебе говорила, что это бывший муж Бетси, кото-
рая теперь миссис Гловбайндер? Брэд Гловбайндер был партнером Падди Фреде-
рикса, у них было много лошадей, но когда Падди увел у него Бетси, он и ло-
шадей забрал. Нет справедливости в этом мире... Привет, Падди, как дела?
Это мой племянник Торкил, ты, наверное, помнишь - ты много раз его видел.
Хорошо поработал твой победитель, Падди...` И Падди приглашал нас выпить и
угощал меня кока-колой.
В тот первый день в Эпсоме я неожиданно столкнулся лицом к лицу с
тренером Падди Фредериксом, и он меня не узнал - его взгляд безразлично
скользнул по мне, не задержавшись ни на мгновение. Прошло уже восемь лет с
тех пор, как умерла тетя Вив, а я слишком изменился. И тут я впервые пове-
рил в то, что эта новая и непривычная безликость может себя оправдать.
Поскольку ипподромные мошенники считали своим долгом знать в лицо
всех до единого сотрудников службы безопасности, генерал Кош сказал, что,
если ему понадобится поговорить со мной лично, это будет ни в коем случае
не на ипподроме, а только в баре клуба `Хоббс-сандвич` - там мы и встреча-
лись все эти три года. Он и Клемент Корнборо поручились за меня, и я стал
полноправным членом клуба. Хотя такая склонность генерала к таинственности
казалась мне несколько излишней, я подчинился его желанию, а вскоре полюбил
этот клуб, хотя волей-неволей слышал там о крикете куда больше, чем мне хо-
телось.
Вечером того дня, когда умер Дерри Уилфрем, я вошел в бар без десяти
восемь и заказал себе бокал бургундского и пару сандвичей с ростбифом, ко-
торые мне принесли очень быстро, потому что с окончанием крикетного сезона
здесь уже не толпилось, как обычно, не меньше сотни болельщиков, старающих-
ся перекричать друг друга и с жаром обсуждающих крученые мячи от ноги и
тайны крикетной политики. Правда, посетителей было всеже довольно много, но
с конца сентября до середины апреля здесь вполне можно было разговаривать
весь вечер, не рискуя утром проснуться с ларингитом, и поэтому я хорошо
слышал появившегося вскоре бригадира, который дружески поздоровался со
мной, словно с приятелем по клубу, и тут же стал излагать свои соображения
по поводу сборной команды, которая отправлялась за границу в зимнее турне.
- Зря они не взяли Уизерса, - сокрушался он. - Как они собираются вы-
бить Бэлпинга, если оставляют лучшего нашего подающего кусать локти дома?
Я не имел об этом ни малейшего представления, и ему это было извес-
тно. Слегка улыбнувшись, он взял себе двойное шотландское, обильно разбав-
ленное содовой, и повел меня за один из маленьких столиков у стены, все еще
рассуждая о тонкостях подбора игроков в сборную.
- Так вот, - сказал он потом в точности тем же тоном. - Уилфрем
мертв, Шеклбери мертв, Гиде-он мертв, и вопрос в том, что нам теперь де-
лать.
Я знал, что этот вопрос наверняка риторический. Он всегда вызывал ме-
ня в `Хоббс-сандвич` не для того, чтобы попросить совета, а чтобы отдать
какое-то новое распоряжение, хотя неизменно выслушивал меня и вносил в него
поправки, если я выдвигал какое-нибудь серьезное возражение, что бывало не-
часто. И на этот раз он сделал паузу, словно ожидая ответа, и не спеша, с
удовольствием отпил глоток своего разбавленного виски.
- Оставил мистер Гидеон какую-нибудь записку? - спросил я через неко-
торое время.
- Насколько нам известно, нет. Во всяком случае, не оказал нам такой
услуги и не объяснил, почему он продал своих лошадей Филмеру, если вы это
имели в виду. Разве что на будущей неделе мы получим от него письмо по поч-
те, в чем я сильно сомневаюсь.
Гидеону пригрозили чем-то таким, что страшнее смерти, подумал я. И
эта угроза наверняка касалась оставшихся в живых - угроза, которая останет-
ся в силе навсегда.
- У мистера Гидеона есть дочери, - сказал я. Генерал кивнул:
- Три. И пятеро внуков. Его жена умерла много лет назад - вы, вероят-
но, знаете. Я вас правильно понял?
- Что дочери и внуки оказались заложниками? Да. Как вы считаете, им
это могло быть известно?
- Точно знаю, что не было, - ответил генерал. - Сегодня я говорил с
его старшей дочерью. Приятная, неглупая женщина лет пятидесяти. Гидеон зас- ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ
Док. 126462
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 1
|
