ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Джоан ВИНДЖ
ПСИОН

ОNLINЕ БИБЛИОТЕКА httр://www.bеstlibrаry.ru

Посвящается Кэрол Пагнер, которая всегда верила в Кота, и Андре Нортон,
духовной крестной матери Кота

АВТОРСКОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ

Жизнь, злоключения, одиночество, отвержение и нужда - это поля сражений,
где имеются свои герои, рыцари мрака, порой более великие, нежели те, кто
увенчан лаврами.
Виктор Гюго. Отверженные.

Это - первый роман в серии, посвященной герою по имени Кот. Это также
самая первая моя книга. Я приступила к `Псиону` в возрасте семнадцати лет;
примерно столько же лет и Коту в начале романа. Я лежала ночами, пытаясь
перекроить бессонницу в создание историй, пока не засыпала, - эта привычка
восходит ко времени моей ранней юности. Однажды новый персонаж возник в моей
личной виртуальной реальности и начал рассказывать мне о себе, и у меня не
было иного выбора, как только слушать его. Я знала, что некоторым писателям
таким образом являются их будущие герои, но со мной это произошло первый и
единственный раз. На следующий день я начала записывать его рассказ.
В это же время, подобно множеству алчных читателей научной фантастики (а
также честолюбивых писателей всех мастей), я `начала писать` огромное
количество романов. Однако, подобно многим только что вылупившимся
писателям, я непременно увязала в своем очередном детище после первой или
второй главы, откладывала рукопись и принималась за другие дела.
Но я никогда не бросала свою первую книгу. Я работала над ней пять лет,
включая исправления, и начинала ее вновь и вновь, пока роман не был
завершен. Я не знала, чем эта книга отличается от всех моих прочих незрелых
начинаний.
Спустя годы я поняла, что дело в персонажах этой книги и в особенности в
Коте.
Вскоре после написания романа, который известен теперь как `Псион`, я
стала печатать короткие фантастические рассказы и совершенно неожиданно для
себя обнаружила, что писательская деятельность - это то, к чему я стремилась
всю свою жизнь. Я приступила к созданию нескольких рассказов и двух романов
(один из них - `Снежная королева` - стал лауреатом премии Хьюго) и затем
вновь вернулась к своему первому детищу - `Псиону`.
В течение многих лет, работая над другими произведениями, я снова и снова
возвращалась к роману, но никогда не была удовлетворена им полностью.
Наконец, после успеха `Снежной королевы`, я всерьез принялась за него. Я
перечитала свою сырую заготовку (которую автор обычно хранит в пыльном
чемодане или в чулане) и осознала две вещи: мне все еще хотелось поведать
историю Кота, а `забавное приключение`, которое я начала описывать будучи
подростком, выглядело гораздо более серьезной и мрачной историей с точки
зрения взрослого человека. (Один мой друг заметил, что `приключения - это
трагедии, которые не произошли`.) В `Псионе`, напротив, происходят большие и
маленькие трагедии. В этом направлении я внесла главные изменения, используя
то, что узнала о писательском ремесле и человеческой природе за прошедшие
годы, чтобы книга стала такой, какой я хотела ее видеть.
Я получаю от процесса создания книги не меньшее удовольствие, чем от
чтения, потому что не имею четкого плана действий персонажей до того, как
сяду за рабочий стол.
Я сама заинтригована тем или иным неожиданным поворотом событий, с
которым могу столкнуться, и именно это рождает интерес к работе, которая
кажется иногда вытягиванием собственного зуба. Переписывая `Псион`, я
поняла, что здесь история Кота не должна заканчиваться, что я хочу написать
о нем целую серию книг и показать его в процессе развития в наиболее важные
моменты его жизни.
Несколько вариантов дальнейшего развития серии о Коте прояснились к
моменту окончания `Псиона` и продолжали занимать меня даже во время работы
над другими романами. (Благодаря причудам фортуны и издательской индустрии
`Псиона` изначально ранили тем, что выпустили под маркой `романа-изгоя`, как
юношеский опыт. Однако эта первоначальная оценка романа была затем поднята
до уровня серьезного взрослого произведения.) Во время пересмотра `Псиона` я
создала новеллу о Коте, названную `Псирен`, для антологии. В середине 80-х
годов написала роман под названием `Кошачья лапа`, вторую книгу серии,
выстраивающую повествование в логическую цепь. В этот момент я не могла
заниматься чем-то еще, так как чувствовала настоятельную потребность
рассказать историю Кота... `Кошачья лапа`, более чем какая-либо другая
книга, писалась на одном дыхании и как бы сама собой.
После ее окончания я принялась за объемный проект - роман `Королева лета`
и пришла к выводу, что по-прежнему не могу расстаться с Котом. В результате
сюжет моего последнего по времени романа о моем любимом герое `Возвращение к
реальности` сразу и полностью возник в моей голове. Однако я приступила к
`Возвращению к реальности` спустя четыре года, и оказалось, что прошло
немало времени, прежде чем закончила его. По иронии судьбы, он стал моим
наиболее трудным детищем, потому что грандиозность замысла диктовала свои
условия.
Воображение автора способно влиять на восприятие мира героя или героини,
но обратное влияние еще больше. К концу романа я поставила точку в
автобиографии Кота, и у меня сразу возникли проекты двух или трех романов с
его участием.
В течение многих лет я до конца не могла понять, что же в этом герое
побуждает меня писать о нем. В связи с этим я часто высказывала мнение, что
он, видимо, принадлежит к герою-архетипу и поэтому всерьез завладел моим
воображением. Лишь около трех лет назад на эту загадку пролился свет - в
одном радиоинтервью я высказала догадку о том, что `Кот - это
персонифицированное выражение моего социального сознания`.
К своему немалому удивлению, я поняла, что это и есть ответ. Кот появился
в моем воображении именно в тот период, когда я начала ощущать бесконечное
разнообразие и величину боли, которую люди причиняют друг другу. Его история
- это рассказ о предубеждении и несправедливости, представленный с точки
зрения жертвы. Борьба за выживание, которую ведет мой герой, - это
своеобразная исповедь, свидетельство несгибаемости человеческого духа.
Обладая врожденной добродетелью, он доказал, как важно оценивать человека по
его душевным качествам, по отношению к другим, а не по расовым, половым,
религиозным признакам, цвету кожи или сексуальной ориентации. (Злодей в
`Псионе` имеет бисексуальную ориентацию, однако я подчеркиваю, что не хотела
создать впечатление, будто данный фактор повлиял на его душевные качества;
просто он относится к тем людям, которых слишком ранило прошлое и которые
ослеплены стремлением к власти. Секс - это лишь одно из средств достижения
власти над окружающими. Таким образом, его следует оценивать как
индивидуальность - что он представляет собой как личность, как он относится
к окружающим. Впрочем, это справедливо и для оценки каждого.) Я знаю, что в
определенной степени `чужая кровь` Кота воспринимается как метафора всего
того, что ксенофобы очерняют в понятии они - в противоположность понятию мы.
Телепатическая способность Кота в мире твердолобых - метафора того,
насколько трудно людям общаться открыто. Мы до мозга костей боимся их,
потому что те, кто отличен от нас, думают иначе, чем мы, следовательно, они
- это не мы, они могут причинить нам боль; может быть, мы сможем ударить их
первыми.
Осознав ту роль, которую играет Кот в моем подсознании, я поняла, что эта
тема является той причиной, по которой Кот преследует меня всю лучшую часть
моей жизни.
В то же время в каком-то плане я была немного разочарована в Коте, потому
что он слишком много значил для меня как личность. Есть черта, которая
делает его для меня (и, судя по почте, для моих читателей) живым и реальным
человеком, - это его противоречивость. Трудно назвать его однозначно героем
или негодяем - его внешность и действия создают о нем одно впечатление,
тогда как внутри он совершенно другой. Он получает извращенное удовольствие,
переворачивая мнение окружающих о себе. Внутри его души происходит масса
конфликтов - с одной стороны, он сообразительный, верный, нежный, с другой
стороны - ориентирован на улицу, подозрителен, циничен и направлен на
саморазрушение. Его представление о нормальном положении вещей - это боль и
отвержение, потому что ничего другого он не знал.
Однако созидательный процесс затрагивает те области сознания, к которым
мы не имеем доступа и которые не можем контролировать. Темные глубины этого
магического водоема вдохновения иногда рождают образы и картины, которые
пугают и ужасают. В результате мы совершаем поступки под влиянием многих
факторов, а такой герой, как Кот, подвержен двойственности. Как и все мы, он
либо осознает, либо не осознает реальную причину того или иного действия,
даже если считает, что она ему известна.
Подобные вещи могут испугать людей, никогда не пробовавших себя в ремесле
писателя; но герои, живущие в виртуальной реальности воображения автора,
становятся живыми людьми. Писатель может изображать из себя Господа Бога, но
не в состоянии отнять у своего героя свободного волеизъявления. Тот восстает
и заявляет: `Нет, ты не можешь заставить меня сделать это!` - или неожиданно
для тебя он проникается неприязнью к другому герою; или появляется на арене,
где разыгрывается действие, в самый неподходящий момент и уводит
повествование в непредсказуемом направлении. Однажды я спросила у мужа
(Джеймса Френкеля, издателя), будет ли абсурдным утверждение, что я провела
психоанализ одного из героев. Он ответил, что нет, потому что хорошо
обрисованный персонаж должен быть настолько реален, чтобы его можно было
подвергнуть такому исследованию.
Во всяком случае для меня Кот - это нечто гораздо большее, чем
совокупность черт характера, и всегда останется таким. Можно лишь гадать,
сколько времени понадобится, чтобы рассказать его историю до конца. Я
уверена лишь в том, что согласна жить и состариться вместе с ним.
Джоан Д. Виндж
Мэдисон, Висконсин
Сентябрь 1995 г.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КОТ

ПРОЛОГ

Окрашенная в жемчужные тона мечта рухнула, оставив мальчика один на один
с улицей. Задерганный прохожими и подавленный окружающим его уродством, он
судорожно глотал влажный ночной воздух. Мечтания, за которые он сполна
заплатил своему последнему надзирателю, ушли навсегда, и он услышал, как
где-то запели:
`Действительность - это сон, который никто не хочет видеть...`
Богато одетый клиент игорного дома самоубийц `Последний Шанс` толкнул
мальчика на ребристую стену и даже не заметил этого. Парнишка устало
выругался и дошел до угла. В тяжелых полупрозрачных плитах мостовой
вспыхнула реагирующая на давление лампа, когда он ступил в переулок,
напоминающий длинный тоннель.
Страдая не только от голода, он забрался в темный уголок, чтобы поспать.
Один из трех наблюдавших за ним вербовщиков из Контрактного Труда кивнул:
`Пора`.
Мальчик устроился в щели между грудами старых коробок, где негаснущий
свет мостовой был похоронен под слоями мусора, скопившегося по краям
переулка. Ему не было дела до грязи, он даже не замечал ее. Грязь выкрасила
в серый цвет его изношенную одежду, пряди светлых волос, теплую смуглость
кожи. Грязь стала частью его жизни так же, как вонь, как неумолкающий звук
канализационных труб.
Где-то в темноте этот звук просачивался сквозь крышу его мира из Куарро,
нового города, живьем похоронившего Старый город.
Вода, звонко ударявшая по металлической трубе, звучала, как нескончаемый
колокольный звон в каждой клеточке его больных нервов. Он поднял трясущиеся
руки, чтобы закрыть уши, пытаясь остановить мучительные звуки льющейся воды
и злобной ругани в комнате прямо над ним. Он ощущал доносящийся издалека
ритм музыки и... тяжелые шаги по переулку... Они приближались к нему.
Парнишка замер, охваченный внезапно нахлынувшим предчувствием. Его глаза
медленно открылись - ярко-зеленые глаза с длинными, вытянутыми, как у кошки,
зрачками. Зрачки расширились, и глаза стали двумя омутами, поглотившими
темноту и улавливающими малейшую частицу света, отражая с четкостью,
недоступной человеческому глазу, троих молодчиков в черных униформах. Это
были черные вороны Контрактного Труда - влиятельная банда, рыщущая в ночи в
поисках `волонтеров`. Они пришли за ним. `О Господи!` Тяжелое онемевшее тело
вздрогнуло, мальчик подался вперед и встал на колени, ощупывая руками мусор.
Пальцы сомкнулись на гладкой прохладной поверхности бутылочного горлышка.
Он потянул бутылку к себе в тот момент, когда его окружили люди в черном.
Они схватили мальчика за одежду, подняли над землей и пару раз ударили.
Хватая ртом воздух, не в силах вздохнуть или предпринять ответные
действия... он вспомнил про свою руку с зажатой в ней бутылкой. Мальчик
замахнулся - внезапно и резко.
Тяжелое небьющееся стекло с тупым звяканьем обрушилось на голову одного
из нападающих; вербовщик упал, а удар опрокинул мальчика на осклизлую стену.
Двое других яростно набросились на него, готовые отомстить. Он метнулся
влево, вправо, уворачиваясь от их ударов, внезапно сделал выпад и сам нанес
молниеносный удар. Еще один из нападавших с воплем упал на колени.
Когда мальчик уже почти освободился, третий вербовщик оттащил его назад,
пытаясь повалить. Мальчишке удалось вскарабкаться на груду ящиков,
изворачиваясь, как змея, в тисках вербовщика. Ящики покачнулись,
накренились... и обрушились. Мальчик уже был на ногах и бежал, а ящики
продолжали падать, и ругань преследователей неслась вдогонку: не сразу
кто-то из них сможет подняться, чтобы продолжать погоню...
- Эй, парень!
Беглец услышал этот окрик уже в конце переулка. Он продолжал бежать,
зная, что вербовщики не вооружены. Что-то ударило его сзади по голове: он
выругался, когда от боли в глазах зарябило и потемнело. Теплая влага потекла
по волосам, поползла по шее, насквозь пропитывая короткую куртку. Он поднял
руку, провел ею по лбу, смоченному фосфоресцирующим оранжевым красителем:
это была не кровь.
`Черт!` Он снова выругался, отчасти успокоившись, отчасти вновь
испугавшись.
Этой дурацкой краской помечали преступников, чтобы полиции было легче их
схватить. На ходу он сдернул с себя куртку, ускорил бег и ворвался в
полуночную темноту на площади Божественного Дома. Однако краситель уже
впитался в кожу, и даже толпа не могла скрыть несчастного. По ночам богачи
из Куарро появлялись в трущобах, чтобы облагодетельствовать их жителей и на
недолгое время погрузиться в греховность Старого города. Объединенная Служба
Безопасности сопровождала их для защиты от бедных. Он расталкивал локтями
воров и попрошаек, музыкантов, сводников и жонглеров, а также лощеных
господ, которые кормили эту толпу и выкачивали из нее же последние деньги.
Большую часть жизни парню приходилось воровать; в другой обстановке он бы
обрадовался этой толпе. Но сегодня на него оборачивались испуганные лица,
раздавались злые окрики, в воздухе мелькали руки, указывая на меченого,
хватая его. Вот-вот чья-то рука в сером поднимет парализующий пистолет.
Мальчик вырвался на улицу Мечтаний, которая поглотила его глоткой золотых
огней, манящих соблазнительных ароматов и громкой ритмичной музыки. Раньше
ему никогда не приходилось бегать по этой улице. Он тысячи раз стоял на ней
разинув рот, глядя по сторонам, едва удерживаясь от соблазна войти вот в эту
дверь... и в эту дверь... и в эту... Но ни одна из тех дверей не позволила
ему войти, чтобы дать убежище, приглашая и даже узнавая его. Сегодняшний
вечер не был исключением. Он прорывался сквозь причудливый хаос реальной и
голографической плоти, чувствуя, что толпа истощает его силы, подстегнутые
паникой. Оранжевый пот застилал глаза, ослепительная атака улицы изматывала.
Раздался крик, и мальчик сквозь ночной кошмар увидел на этот раз серую
униформу. Он вновь побежал. Он знал улицы города лучше, чем собственное
лицо.
Инстинкт помог ему, и он юркнул в узкую щель под темной аркой. Он
пробежал вниз и вверх по ступенькам, с грохотом преодолел полосу внезапного
света на металлическом тротуаре, ведущем в другой переулок. Он бежал сквозь
ряды безмолвных стальных опор, ориентируясь по созвездиям отдаленных уличных
огней.
Шаги и окрики по-прежнему преследовали мальчишку, но они стали глуше. Он
замедлил бег, едва не проскочив лазейку между пустующими зданиями: в
разрушенной стене было достаточно места, чтобы проскользнуть сквозь нее под
бурлящим чревом Куарро. Мальчик вскарабкался на упавшую балку, его дыхание
вырывалось короткими всхлипами. Он изогнулся и прыгнул, пытаясь дотянуться
до пролома в стене. Однако силы были на исходе. Ему удалось зацепиться, но
пальцы соскользнули с каменного уступа. Он сорвался с четырехметровой высоты
в груду щебня. При падении треснула лодыжка; организм, долгое время
работавший на пределе, наконец изменил ему. Бедняга согнулся, тихо проклиная
жгучую, точно каленым железом исторгнутую боль, и тут появились они. Беглец
вновь съежился под лучом желтого света, грубые руки схватили его и поставили
к стене. На этот раз у них были пистолеты, и он не пытался сопротивляться.
Мальчик жалобно заскулил, когда пнули его больную ногу; заставили стоять на
одной ноге, руки за спиной, пока не подошла патрульная машина.
Преследователи знали, кто его пометил, - люди, которые работали на
Федеральное Транспортное Управление. Эта компания заботится о своих людях.
Им были прекрасно известны повадки этого звереныша и его послужной список.
После последнего подвига ему уже не избежать наказания.
- Привыкай, парень. Для тебя все уже позади. Но они ошиблись. Все только
начиналось.

Глава 1

Начиналось все там же, где и окончилось, - в Куарро. Куарро - главный
город на Ардатее, зеленом оазисе Галактики, в Центре, в Сердце, в Короне
Федерации. Почему-то мне этот город всегда напоминал мусорную свалку, но это
потому, что я жил в его старой части.
Меня зовут Кот. Это не настоящее имя, но оно мне подходит и нравится. Я
не знаю своего настоящего имени. Меня всегда звали Кот - из-за моих глаз,
зеленых глаз, видящих в темноте, глаз, не похожих на человеческие. Природа
дала мне лицо, которое осложняет мои отношения с людьми. Если вы хотите
узнать историю моей жизни, вот она: я стоял в одном из переулков Старого
города, мне было тогда, наверное, года три или четыре. Я плакал, потому что
мучивший меня голод не утихал и мне было так холодно, что посинели пальцы, и
потому, наконец, что я страстно желал, чтобы кто-нибудь изменил все это.
Какой-то человек вышел из двери, сказал, чтобы я заткнулся, и стал избивать
меня, пока я не замолчал.
Никогда в жизни я больше не плакал. Но чаще всего я был голоден и
замерзал. И предавался сладким мечтам, когда хватало денег на наркотики, -
тем самым мечтам, которые можно купить на улице. И только таким.
Иметь собственные мечты - единственный способ выжить, но все мои мечты
убил Старый город. Реальность стала сном, который никто не хочет видеть...
У меня не было повода думать, что такая жизнь когда-нибудь изменится. Ни
сначала, ни в тот момент, когда прошлое и будущее встречаются и захватывают
тебя в середине пути, чтобы создать впечатление новой точки отсчета.
Вначале меня вытащили из центра заключения Объединенной Службы
Безопасности Старого города. Я не знал точно, что меня ждет, я хотел лишь
поскорее выбраться оттуда. Меня продержали под арестом пару дней за драку с
тремя вербовщиками Контрактного Труда. Тамошние молодчики сделали все, чтобы
показать мне мое истинное место. Потом, когда уже казалось, что дела мои
совсем плохи, они предложили мне добровольно согласиться на `проект
исследований пси`.
Совершенно лишенный сил, в ожидании самого худшего, я пошел бы на что
угодно, что я и сделал.
Офицер Службы Безопасности вывел меня наружу в жаркий зловонный полдень и
втолкнул в летающий модуль с крылатыми знаками Федерального Транспортного
Управления на бортах. Я никогда раньше не летал в модуле; я видел только
воздушные такси, на которых жители верхнего города добирались до Старого и
обратно. Если у тебя на запястье нет специального датчика, на все это можно
только глазеть. Без такого датчика человек не просто беден - его как бы не
существует. Более того, человек без браслета обречен жить без него до самой
смерти, а у меня датчика не было.
Ребята из Службы Безопасности сели впереди и перекинулись несколькими
словами; модуль оторвался от земли и вылетел со двора. У меня перехватило
дыхание, когда мы понеслись над толпами и улицами, возраст которых был лишь
вдвое меньше самой древности. Я провел всю жизнь на этих улицах, но все, на
кого я теперь взирал сверху, были мне чужими. Они старались не смотреть
вверх; я старался не думать почему.
Модуль достиг площади Божественного Дома и стал подниматься выше: эта
площадь Божественного Дома оставалась единственным местом в Старом городе,
где соединялись два мира, старый и новый. Мы направлялись наверх, в Куарро.
Я вжался в сиденье, когда по спирали взлетал в поток света, чувствуя, что
меня подташнивает, и пытался вспомнить, почему мне всегда хотелось увидеть
Куарро.
Куарро стал крупнейшим городом на Ардатее, но так было не всегда.
Множество межпланетных синдикатов, открыв нашу планету, поделили ее между
собой. Затем, когда сектор Туманности Рака был готов для покорения, Ардатея
стала стартовой площадкой для его колонизации. Синдикаты, поделившие
планету, разбогатели на торговле. Наконец, Федеральное Транспортное
Управление также заявило о своих правах. Информационная база была перенесена
сюда, и Управление объявило о своем намерении обосноваться в Куарро. Город
стал Федеральной Зоной Торговли, нейтральной областью, где официально не мог
править ни один синдикат, но все они имели сотни шпионов и осведомителей,
настраивающих обывателей против своих конкурентов. Далеко не все грязные
делишки, которыми славился Старый город, были делом рук преступников. Куарро
стал крупнейшим на планете портом.
Земля утратила свое былое место в Человеческой Федерации, и Ардатея стала
торговым, экономическим и культурным центром. И однажды кто-то решил, что
старая, колониальная часть города представляет историческую ценность и
должна быть сохранена.
Но Куарро был расположен на оконечности полуострова, между глубоководной
гаванью и морем. Приходилось довольствоваться имеющейся территорией, и новый
город разрастался, поглощая незанятую землю, требуя еще и еще, пока не стал
пожирать пространство над Старым городом, погребая его заживо. Грохочущие
коммуникации, из которых постоянно что-то сочилось, и стальные опоры чьих-то
дворцов наверху заменили небо для Старого города. И все, у кого была хоть
какая-то возможность, поспешили покинуть это место. Все это я видел в
стереокино, хотя почти ничего не понял из увиденного, и к тому же мне было
наплевать.
Мы поднимались в океане нежного, расплывчатого, по большей части зеленого
цвета. То были растения - столько растительности сразу я никогда раньше не
видел. Висячие Сады, как сказал мне кто-то однажды. Затем мы поднялись над
садами, ярус за ярусом, двигаясь в свете дня, который мог бы называться
Божьим... Башни, сверкающие и плывущие, пронзающие яркое голубое небо и это
небо отражающие, так что казалось, будто оно проплывало сквозь них...
Я зажмурился, меня трясло, голова кружилась. Через минуту, открыв глаза,
я посмотрел на бесконечно высокое небо, на Куарро, сияющий внизу и похожий
на... на... Я чувствовал, что должны быть слова, чтобы описать то, что
открывалось передо мной, но не мог их найти.
Молодчик из Службы Безопасности сидел молча, опершись спиной о
разделявший нас барьер. Город лежал внизу между заливом и морем подобно
длинной изящной руке, украшенной драгоценностями, которые сверкали сквозь
туман. О Мать Земля, - неужели я здесь живу? Я ощутил, как наручники
врезались мне в запястья.
Мы стали снижаться и опустились на выступ на уровне середины
посеребренной стены здания, где уже стояли два модуля. Вход был заранее
открыт, причем было видно, что им не часто пользовались. Мы попали в
помещение, напоминающее больницу, - я понял это, лишь только мы вошли.
Больница всегда остается больницей, как ни пытайся сделать из нее что-то
другое. Я замер:
- Что это? Что со мной собираются делать?
- Это Институт исследований Сакаффа, - сказал офицер безопасности. - Я не
знаю, что с тобой будет, да мне и наплевать. В конце концов, ты сам пошел на
это!
Он стоял между мной и дверью, и мне ничего не оставалось, как двинуться
дальше. Офицер спросил проходившую мимо служащую, как найти нужную нам
дверь.
Женщина несла пластиковый пакет, в нем плавало в багряной жидкости что-то
похожее на печень. Это не прибавило мне храбрости. Она указала путь, кивнув
головой, и мы прошли по тихому коридору в комнату ожидания. Я осмотрелся.
Дальняя стена представляла собой сплошное подцвеченное стекло, поток
света, проникающий сквозь него, ослеплял и заставлял щурить глаза.
Офицер указал мне на группу людей, сидящих на мягкой скамье у основания
стеклянной стены. Он размагнитил мои наручники, и они упали ему в руки,
затем ткнул меня в сторону окна и сказал: `Сиди тихо и без фокусов`, - после
чего вернулся в холл. Я знал, что он будет поджидать меня там, если я
вздумаю убежать.
У окна собралось уже несколько человек. Я чувствовал, как они уставились
на меня, когда я, хромая, пересекал залитый солнцем толстый ковер. Я
понимал, что представляю собой любопытное зрелище: измазанный кровью, грязью
и красителем, в хлопчатобумажном одеянии, выданном службистами, чтобы
прикрыть синяки, с повязкой на лодыжке и в штанах настолько ветхих, что
годились они разве что для музея. Меня мучил вопрос, для чего нас здесь
собрали и во что я влип на этот раз. Я пожалел, что у меня нет с собой
камфорной жвачки, чтобы успокоить нервы.
Я остановился перед скамейкой, подыскивая, куда присесть. Сидящие
распределились по всей ее длине, как будто огораживая свою территорию, и
места для меня не осталось.
Две женщины и четверо мужчин... Мужчины, судя по виду, из бедняков, двое
- крепкого телосложения. У одного мочка уха растянута: когда-то он носил
значок-клипсу синдиката - бывший астронавт. Одна из женщин была явно из
богатых, другая - нет и выглядела очень испуганной.
Никто не подвинулся. Одни рассматривали меня, другие - свои ноги. Наконец
астронавт произнес:
- Туда.
Я проследил за его взглядом. Рядом со скамейкой в стене справа от меня
была закрытая дверь с голубым матовым окошком.
- Передовая линия?
- Соображаешь, малыш. - Он полагал, что соображает лучше, чем я. - Один
взгляд на тебя, и они позабудут о нас. - Он засмеялся, и все захохотали
вслед за ним. Напряженный, нервный смех. Я не смеялся. `Неужели ты это
проглотишь?` Я двинулся к нему.
- Слушай, ты, не создавай проблем, - воскликнула богатая. Она была одета,
как те, кто приезжал в Старый город для развлечений. На ее круглое лицо был
наложен узор из мелких камней, красных с золотом, гармонировавших с цветом
ее волос.
- Отлепись, не твоего ума дело. - Я свирепо посмотрел на нее.
Но в ее глазах было написано, что это касалось ее самым непосредственным
образом. И в глазах всех остальных я прочитал такую же обеспокоенность.
Никто не шевельнулся.
- Да ради Бога, малыш, - оскалился астронавт, - тот парень в холле будет
в восторге, если ты попробуешь что-нибудь выкинуть.
Я опустил руки и прошел в начало очереди. Испуганная женщина отодвинулась
от края скамьи - то ли для того, чтобы я мог сесть, то ли из страха, что я
что-нибудь выкину. Я вытянул больную ногу в теплый солнечный свет и плотнее
закутался в хлопчатобумажный клифт, затем повернулся к окну, следя глазами
за медленным движением облаков и воображая, что вокруг нет ни души.
Посмотрел вниз и подумал, каково было бы падать в эту бездну.
Дверь с голубым окошком открылась, и оттуда вышел человек с лицом мрачным
и расстроенным. Он был похож на игрока, упустившего свой последний шанс.
Все, и он в том числе, опять уставились на меня.
- Отлично, кто следующий?
Судя по всему, теперь моя очередь. Я смотрел на дыру, красовавшуюся на
моем колене, и не мог двинуться с места.
И тут встала сидевшая рядом женщина.
- Я пойду, - сказала она. С минуту она разглядывала меня, после чего
обернулась к вышедшему из двери. - Я следующая.
Я во все глаза смотрел на нее. В руках моей спасительницы что-то было, и
она сунула это мне. Легкий шарфик.
Я не успел спросить, что это означает, она уже ушла. Я обернулся на
сидящих на скамье, и до моего уха долетело, как богатая мерзавка обронила
что-то гадкое. Я мрачно взглянул на нее, на что она бросила:
- Ну а ты-то чего уставился?
Я вновь взглянул в окно, но передо мной стояло лицо испуганной женщины. Я
хотел избавиться от ее навязчивого образа, забыть ее, но не получилось. Она
была старше, чем я думал, примерно между двадцатью и тридцатью. Ее длинные
волосы падали до талии, такие же черные, как полночь в каком-нибудь переулке
Старого города. Одежда в темных тонах, необычная черная блузка и черная шаль
как бы закутывали женщину в печальный саван. Она была высока, худа и
выглядела изможденной. Но глаза, серые, как облако, смотревшие ввысь... и
когда она перевела взгляд на меня - опустошенные. Она пошла первой, чтобы
спасти меня, незнакомого мальчишку. Почему? Ее поступок стал чем-то вроде
проявления инстинкта, как отдергивание руки, обожженной пламенем, как
попытка избежать боли. Мне это казалось странным, невероятным. Я не знал,
что думать. Мне удалось вскоре выбросить это из головы. Я не нуждался в
одолжениях от особ с расшатанными нервами. Я посмотрел на шарфик, зеленый и
мягкий, как мох. Он скользил между пальцами, я ощущал его невесомость и
терпкий аромат, напоминавший ладан. Затем я плюнул на него и принялся
стирать грязь с лица.
Моя спасительница долго не выходила из комнаты. Она, должно быть, читала
чужие мысли, коль скоро догадывалась, что такое же ожидает нас всех. И если
она знала об этом... Наверное, мрачные думы сидящих в очереди сделали ее
глаза такими опустошенными. При мысли о жизни человека, который читает чужие
тайны и которого поэтому все должны ненавидеть, мне стало не по себе. Затем
я задумался, почему службисты решили, что я подойду для этого эксперимента.
Я же нормальный человек. В заключении меня протестировали, после чего
службисты сказали, что я псион. Я будто бы могу читать чужие мысли. Я
ответил службистам, что у них голова набита дерьмом. Они с отвращением
переглянулись и сказали мне:
- Ты родился под счастливой звездой, чокнутый выродок из Старого города.
После этого меня протестировали на детекторе лжи и задали массу вопросов,
на которые я не смог ответить. И последнее, о чем они спросили меня, - хочу
ли я выбраться отсюда.
Но ненормальными были они: я никогда не умел читать чужие мысли. Это
означало, что меня могут не отобрать для участия в эксперименте. Я немного
приободрился, думая о женщине с мертвым выражением глаз и о том, как она
живет, зная, насколько все ее ненавидят, ее, которая знает... Но какая меня
ждет участь, если я не подойду для эксперимента? Эта мысль вновь повергла
меня в уныние.
- Следующий.
Дверь открылась, но читающая мысли не вернулась; появилась рыжеволосая
женщина и кивнула мне, как будто тоже была ясновидящей. Я поднялся, сунув
шарфик в карман. Ноги были как ватные, но кое-как я дошел до двери. Мужчина,
который выходил из комнаты в первый раз, сидел за столом-терминалом. Дневной
свет падал на стол из большого, во всю стену, окна.
Письменный стол, стулья и другие столы были сделаны из настоящего дерева.
Хотелось все это потрогать. Вновь я ощутил нехватку пакетика камфоры.
Стену за спиной сидящего человека украшала настоящая объемная живопись, а не
какой-нибудь дешевый стереодиапозитив. Я повидал на своем веку довольно
краденого добра, чтобы сразу оценить качество. Я уставился на массивную
виноградную лозу, вырезанную по краю его стола, и глубоко вздохнул перед
тем, как перевести глаза на него. Мужчине было около тридцати пяти, может
быть, немного больше. Выражение его лица было страдальческим, как будто он
давно уже болел, но что-то неуловимое придавало ему загадочность; русые
волосы коротко острижены, в них уже проскальзывала седина, но он не пытался
скрывать этого.
Желтая летняя рубашка без воротничка хорошего качества была привезена
очень издалека - таких у него, наверное, целый ворох. На левой руке мужчины
красовались два плоских кольца - на среднем и безымянном пальцах: вдовец? Он
смотрел строго. Я попробовал улыбнуться ему своей лучшей улыбкой. Не
подействовало.
Он перевел светло-карие глаза - карие с оттенком зеленого - с моего лица
на одежду, затем вновь на лицо. Я понял, что это, должно быть, тот, о
котором службисты в Старом городе говорили `доктор Зибелинг`, тот, к кому
меня направили. Нога болела. Я хотел присесть, но его взгляд, критически
оценивающий, остановил меня.
- Пожалуй, слишком молод. Это был не единственный мой недостаток, о
котором он подумал. Он вертел в руках стеклянный шар с каким-то расплывчатым
изображением внутри. Затем он оттолкнул его с отсутствующим видом, как будто
шар помог ему успокоить нервы.
Я покачал головой. Мои руки напряглись. Все думали, что я моложе, чем на
самом деле, мягче, глупее, что мною легко помыкать. Как будто я уже был
рожден жертвой и все чувствовали это. На мне красовалось достаточно шрамов,
чтобы доказать, что они ошибались. Он произнес:
- Заключенный девять два нуля пять семь. - Я кивнул, хотя это еще ничего
не значило. На столе у него лежали бумаги, похожие на доклад Объединенной
Службы Безопасности, он изучал их некоторое время, после чего вновь поднял
глаза. - Здесь написано, что ты замечен в мелких кражах, а теперь тебе
вменяется оскорбление действием трех вербовщиков Контрактного Труда. Далее,
ты напал на одного из них с ножом...
- Так написано? Вот червяк! Да мне не нужен был нож. - Он посмотрел на
меня ледяным взглядом. - У меня была бутылка.
- ...напал на одного из них с ножом, ударил другого и опрокинул ящики на
третьего. После чего бежал и, получив перелом лодыжки во время падения, был
схвачен сотрудниками Службы Безопасности. Ты был тогда под наркотиком? -
Судя по его тону, доктор не верил в то, что прочитал. - Почему ты это
сделал?
- Потому что я не хотел, чтобы меня притащили в какую-нибудь
канализационную дыру, куда не завлечь нормального человека, я не хотел жить
там вторую половину своей собачьей жизни. Почему вы спрашиваете? Эти вонючие
вороны...
Ему стало скучно.
- Когда тебя арестовали, у тебя в крови был обнаружен наркотик. Это было
два дня назад, а ты до сих пор не лезешь на стенку - разве ты не наркоман?
Я покачал головой:
- Мне это не по средствам.
- Никто из них не может себе это позволить, но не всем так везет, как
тебе. Кстати, я никогда не слышал, чтобы кому-нибудь удавалось не
пристраститься к наркотикам.
Я тоже не слышал о таких случаях и сказал:
- Живой пример перед вами.
Он вновь вернулся к рапорту:
- Здесь также говорится, что ты не читаешь мысли. На тестировании,
однако, ты продемонстрировал широкий спектр телепатических способностей, но
ты их не применяешь. Такое я тоже встречаю впервые. Ты задал нам непростую
задачку - ты демонстрируешь сопротивляемость тестирующему зонду в десять
плюсов. У меня был показатель восемь, и это очень много. У тебя необычные
способности, и ты никогда не использовал их?
Я вспомнил тестирование в отделении Службы Безопасности, повязку из
какой-то жесткой ткани, напоминающую сеть, которой завязали мне лицо,
вспомнил, что я испытывал, когда они стали проникать в мой мозг.
- Ну? Я задал тебе вопрос, паршивый мальчишка. Отвечай же! - Его голос
стеганул меня, как пощечина.
- У меня есть имя, ты, ублюдок. Меня зовут Кот.
Я начинал верить в ненависть с первого взгляда. Его руки, лежащие на краю
стола, сжались в кулаки.
- Не строй из себя умника. Я сыт по горло тобой и всеми остальными.
Какого черта мне присылают только уголовников и наркоманов?
- Хорошо, хорошо. Забудьте про то, что я сказал. - Я поднял руки,
стараясь изобразить сожаление и покорность. Единственное, чего я хотел, -
это чтобы он скорее выставил меня за дверь, к службисту с наручниками в
холле. Я постарался, чтобы мой ответ прозвучал мягко и вежливо:
- Нет, я никогда не знал, что могу читать чужие мысли, пока мне об этом
не сказали сотрудники Службы Безопасности.
Я ни разу не чувствовал - даже не ч-ч...
В это мгновение как будто черная молния полыхнула в самом центре моего
мозга, я услышал чей-то крик... Зибелинг разглядывал меня с интересом. Весь
его гнев как рукой сняло.
- Ну что же?
Я тряхнул головой, протер глаза, чувствуя холод и растерянность.
- Ничего... Нет, я не хочу читать мысли. Кому это надо? - Слова выскочили
сами собой, прежде чем я мог остановиться:
- Все псионы, которых я встречал, были ненормальными. Я не просто так
называю их помешанными. - Я состроил гримасу.
- Что тебе известно о псионике? - Его лицо вновь приняло безразличное
выражение. Он оттолкнул стеклянный шар к краю стола.
- Ничего. Что мне до всех этих ненормальных?
- Исследования по псионике, - он выделил эти слова, - это то, в чем ты
хотел участвовать.
- О! - Я чувствовал, что мои уши горят.
- Это все. Благодарю. - Он встал. Дверь была открыта. Я понял, что
собеседование окончено. И что я его провалил.
Я вышел тем же путем, что и попал сюда, отчаянно желая стать невидимым.
Но этого я, конечно, не мог. Я прошел мимо остальных, как будто только что
упустил свой последний шанс, и увидел их лица. Я почувствовал, что мое лицо
начинает гореть.
- Минуту!
Я остановился и услышал, как Зибелинг спросил у сидящих, есть ли среди
них телепаты. По очереди они отрицательно покачали головами и сказали:
`Нет`.
Я обернулся и вновь посмотрел на него, опасаясь, что он увидит мое лицо.
Он нахмурился и жестом пригласил меня обратно. Неожиданно мне захотелось
быть отсюда подальше. Но вместо того чтоб уйти, я чуть не наступил на него,
торопясь в кабинет, пока он не передумал.
- Не воображай, что это что-то меняет, - сразу сказал он. - Ты здесь
только благодаря своему высокому уровню сопротивляемости. Но я уделю тебе
еще пару минут. Объединение Контрактного Труда потребовало вернуть тебя,
если это тебе интересно.
Я засмеялся, но мне было совсем невесело. Он как будто чего-то ждал.
- Тебе даже не интересно, чем ты будешь заниматься?
Я отрицательно покачал головой, отчасти потому, что он хотел, чтобы я
кивнул, отчасти потому, что мне действительно было все равно:
- Зачем? Кому я здесь нужен... Потому что никто даже не заметит, что меня
нет.
Все было обречено, по крайней мере этот ответ стал моим последним
выбором.
Но он пояснил:
- Эксперименты, которые мы проводим, включают в себя псионику - `разум
над материей`. Главным образом, это будет группа людей с необычными
психическими способностями. Задачей является выработка методов контроля над

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 128843
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 0