ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Алексей КОРЕПАНОВ

РАЗДУМЬЯ АТЛАНТА

Дождь барабанил по корпусу `москвича` с таким остервенением, словно
хотел изрешетить его, добраться до меня и вырвать-таки долгожданное
согласие. Дождь лил неспроста, дождь был орудием врагов, поразившим меня
при возвращении в город. Лобовое стекло уцелело, хотя `москвич`
перевернулся раза три, не меньше, а вот стекла обоих задних дверей были
разбиты; кувыркаясь вниз по склону вместе с автомобилем, я слышал их хруст
о прибрежные камни. Ничего, могло быть хуже. Гораздо хуже. И не только
`москвичу`. Впрочем, каждое мое движение отдавалось резкой болью в боку, а
левую ногу нельзя было повернуть - похоже, там был даже не вывих, а
перелом...
Я, привалившись к дверце, полулежал на переднем сиденье, смотрел в
темноту, сдавившую мой `москвич`, и слушал, как беснуется дождь. Мне
ничего не хотелось. Я готов был сидеть так до скончания веков - что такое
боль? К боли можно привыкнуть, сжиться с ней, перестать ее замечать. К
другому нельзя привыкнуть... Я чувствовал себя беспредельно уставшим. Ни
разу в жизни, ни разу за все тридцать с лишним лет своего существования на
земле я так не уставал. Я был бы рад навсегда слиться с этой темнотой и
этим дождем...
И всего-то, наверное, не больше часа провел я здесь, в своем разбитом
`москвиче`, превратившемся после аварии в простое укрытие от непогоды, но
казалось, что уйма времени прошло с тех пор, как я, ни на мгновение не
забывая о необходимости быть предельно осторожным, тащился со своего
`садово-огородного` участка по знакомой до каждой колдобинки проселочной
дороге. Лучше было бы, конечно, вообще не садиться за руль - но
садово-огородные дела надо делать в срок, их не отложишь на зиму.
Так и тащился я со скоростью катафалка мимо пригородных полей, прямо
навстречу заходящему солнцу, и, выехав на очередной холм, уже разглядел
вдалеке, в низине, зеленые сады и домики городской окраины, когда у
`москвича` вдруг заглох мотор. Поломка была не из самых серьезных, но
все-таки я провозился до сумерек, изрядно покопавшись во внутренностях
своего давно достигшего пенсионного возраста и чиненного уже перечиненного
средства передвижения. (Автомобиль достался мне от отца, и сосед мой по
лестничной площадке величал его за дряхлость `Агасфером`.) А потом вдруг
налетел ветер, и оказалось, что полнеба закрыла незаметно подползшая
сизо-черная туча - и начало лить, сперва потоками, потом потише, но с
таким самоупоением, что можно было смело утверждать: это на всю ночь. С
натужным гулом проплыл мимо, расплескивая жижу, последний рейсовый
автобус, битком набитый возвращающимися в город садово-огородниками, и я
потихоньку тронулся следом, стараясь не допускать ни малейшей доли риска.
Но ни разу не посещали меня вещие сны, и не было у меня никаких
зачатков ясновидения. И я совершенно не был готов к тому, что целый
участок дороги над откосом, спускающимся к заросшей камышами речушке,
участок, по которому только что успешно прокатил переполненный автобус,
вдруг провалится под колесами моего `Агасфера`. Дождь ли был в этом
виноват или что-то другое? Я был уверен, что дело тут отнюдь не в дожде...
Ничего не успел я сообразить, когда мокрая земля в полном смысле
слова разверзлась под колесами и `москвич` нырнул носом в образовавшуюся
промоину. Выскочить я тоже не успел, и ни о чем не думал, оцепенев в
скользящем к откосу автомобиле.
Отделался я все-таки сравнительно легко, и теперь сидел поздним
июньским вечером в помятом своем труженике дорог, который после этих
кувырков въехал в речушку и застрял передними колесами в илистом дне.
Звать на помощь было бессмысленно - некого было звать на помощь в
этой дождливой темноте. Пробираться вдоль речки к городу тоже не имело
смысла, потому что чуть дальше, в излучине, берег превращался в болото; да
и мог ли я пускаться в путь с этой своей то ли вывихнутой, то ли сломанной
ногой? Я ведь не Маресьев... Выбраться на дорогу я тоже вряд ли бы сумел.
В общем, оставалось коротать ночь вдвоем с `Агасфером` и уповать на то,
что все-таки настанет утро и кто-нибудь поедет по этой дороге.
Могло быть хуже, продолжал утешать я себя. Хотя не знаю, можно ли
придумать что-нибудь хуже того положения, в котором я находился с недавних
пор. С очень недавних пор...

В тот день мне на работу позвонила Алена. Было уже около пяти,
производственная деятельность в отделе потихоньку затухала, а я так и
вообще закрыл программу и осваивал новую компьютерную игру, добытую по
бартеру у соседей-конкурентов.
- Привет, Дрюня! - сказал телефонный голос Алены. - Не утомился от
своих компьютеров?
Ничего такого особенного в ее словах не было. Это были обычные слова,
но только их всегда произносил я. `Привет, Алена, - говорил я, позвонив в
ее лабораторию. - Не устала от возни с пробирками?` И мы договаривались о
встрече.
А теперь вдруг позвонила она.
- Могу угостить шампанским, - заговорщицки продолжала Алена. - Если
пригласишь, конечно. Или у тебя какие-то планы?
- Жалованье, наконец, выдали, что ли? - сообразил я.
- Ага, - подтвердила Алена.
- Счастливая! - позавидовал я. - А в нашей конторе жалованьем пока и
не пахнет, так что угостить не могу. А твое распивать... Я же не сутенер
какой-нибудь. И не альфонс. Я простой котяга. - (`Котяга` - это наше
производное от нашего же определения собственной специальности:
`компьютерный работяга`.)
- Дурак ты, Андрюша, а не сутенер, - ласково сказала Алена. - С
получки отдашь. Ну так что?
В общем, мы договорились, и по окончании рабочего дня, заскочив в
магазин за хлебом, я поехал забирать Алену. Обгоняя меня, с презрительным
шелестом проносились мимо изящные мощные `иномарки` с мордастыми парнями
за рулем и их златовласыми спутницами. Я не испытывал зависти. У меня был
мой `Агасфер` и меня ждала очаровательная Алена.
Уж не знаю, что такое неотразимое нашла Алена в давно пережившем
сезон молодости и к тому же разведенном котяге. Ситуация, в которой мы
познакомились, не отличалась необычностью; я не вытаскивал ее из морских
глубин, и не спасал от пьяных хулиганов, и не вызволял с балкона пятого
этажа охваченного пламенем дома - мы просто однажды оказались соседями по
купе, как в старом кинофильме. Ничего необычного. Необычным для меня было
то, что Алена, кажется, не собиралась упускать меня из виду, и намерения у
нее, по-моему, были самые серьезные. Миновала зима, и миновала весна, а мы
продолжали встречаться, и совсем неплохо проводили время в моей квартире;
это было уже нечто большее, чем рядовая развлекаловка, я все чаще ловил
себя на том, что мне как будто бы уже и не хватает Алены... И все-таки не
решался переступить черту перемен - имел уже печальные уроки и побаивался
их повторения. Алена тоже не форсировала события, наверняка понимая все
женским своим чутьем. Так пока что и шли мы с ней - вроде бы и рядышком,
но вроде бы и не вместе...
Я затормозил возле скверика, не доезжая до автобусной остановки, и
начал высматривать Алену. Толпа там собралась порядочная, но Алена
выскочила откуда-то сбоку, из-за буйно разросшихся кустов, и быстро
забралась в машину, проскользнув в предусмотрительно открытую мною
переднюю дверцу.
- Привет, - сказал я и поцеловал ее. От ее щеки слабо повеяло
незнакомыми духами. - За тобой гонятся поклонники?
- Ага, целая орава, - подтвердила Алена, перебрасывая на заднее
сиденье довольно плотно загруженный полиэтиленовый пакет.
- Духи зачем-то поменяла, - ворчливо сказал я, отруливая от тротуара.
- Бережешь, что ли?
- Почему берегу? - не поняла Алена.
Я взглянул на нее. Она была чертовски привлекательна, за ней
действительно не грех было погнаться не то что сквозь кусты, но и по
болотищу нехоженому; светлые, в меру подкрашенные чем-то золотистым
волосы, серо-зеленые глаза, умеющие смотреть с какой-то особенной
нежностью... Желтая полупрозрачная блузка в обтяжку давала возможность
убедиться в прелести линий тела, а вот брюки Алена, по-моему, носила
совсем зря - с ее-то ножками! (`Я от ног твоих, Алена, делаюсь
умалишенным`, - сам сочинил!)
- Я подарил - потому и бережешь, - ответил я, мимолетно удивившись ее
непонятливости и тут же забыв об этом.
- Ой, берегу, Дрюнечка! - улыбнулась Алена. - Кто знает, когда еще
подаришь, и подаришь ли?
Ничему я тогда, конечно, не придавал значения, да и не мог придавать.
Неожиданный Аленин звонок. Наша встреча не возле ее работы, как обычно, а
у совсем другой остановки. Чуть ли не спринтерский рывок из сквера в
машину. Эти новые духи. А до того - визит сухощавой леди по поводу
анкетирования для `Вечернего вестника`. Ни о чем я не подозревал, и только
потом... Случалось, я мог прервать неприятный или просто страшный сон, но
как вынырнуть из вот этого затянувшегося сна - я не знал.
Перебрасываясь фразами о том, о сем, мы оставили позади оживленный
центр, прокатили по мосту, и `Агасфер`, кряхтя, полез в гору, упорно
сокращая расстояние до моего жилища, доставшегося мне от родителей; бывшая
моя жена ни словом не обмолвилась о дележе и размене жилплощади, и еще до
развода, забрав дочку, ушла к своей маме, в такую же двухкомнатную
квартиру.
Результатом активной получасовой деятельности Алены на кухне оказался
очень даже неплохой ужин. По телевизору шла очередная серия чего-то
латиноамериканского, мы попивали шампанское - и вдруг одновременно
посмотрели на мой широкий, уже хорошо знакомый Алене диван...

До сумерек было еще далеко, из раскрытого окна доносились со двора
крики резвящейся малышни и идиотский гогот подростков, ежевечерне
оккупирующих ими же искалеченную и заплеванную беседку. Я лежал на диване,
на паласе рядом с диваном белели Аленины трусики, а сама Алена голышом
прохаживалась по комнате, оправляя свои длинные волосы цвета летнего
солнца. Я любовался ее стройной фигурой и накапливал силы для нового
штурма.
Алена остановилась у письменного стола (за этим столом отец всегда
писал и просматривал свои конспекты, готовясь к лекциям), начала водить
пальцем по корешкам книг, которыми была битком набита полка над столом. Я
продолжал смотреть на нее, на ее оттопыренную попку, на белые мячики
грудей; их упругость до сих пор словно бы ощущали мои пальцы. Алена
передвинулась вдоль стола, притронулась к висящему на стене небольшому
темно-зеленому блюду (это уже осталось от мамы) и, кажется, слегка
вздрогнула, как будто блюдо было наэлектризовано. Обернулась, увидела, что
я смотрю на нее - и, улыбнувшись, направилась к столу с остатками нашего
незатейливого пиршества.
- Ты неплохо устроился, - заявила она, подходя к дивану с двумя
наполненными фужерами. - Рыбка золотая желания его выполняет, шампанское в
постельку подает...
- На то и рыбка, чтобы попасться в сети, - многозначительно
ответствовал я, принимая фужер. - По-моему, рыбкам без сетей было бы
просто неинтересно.
Она присела рядом, и мне, конечно же, сразу захотелось ее обнять, и я
слегка сжал кончиками пальцев ее сосок, но все-таки выпил свое шампанское
- а вот она свое допить не успела...
Потом мы лежали рядом, и я перебирал ее волосы и внезапно понял,
только после второго раза понял, что у меня с ней сегодня как-то не так.
Не то, чтобы хуже или лучше - а просто чуть-чуть по-другому. Впрочем,
подумал я об этом вскользь, мимоходом, не утруждая себя анализом
собственных ощущений. Потому что и `чуть-чуть по-другому` было более, чем
хорошо.
- Сережа, домой! - раздался зычный голос моей соседки со второго
этажа. Это она с балкона звала свое малолетнее чадо, которое обычно по
вечерам так носилось и прыгало по квартире над моей головой, играя то ли в
войну, то ли в индейцев, что у меня с потолка сыпалась побелка.
Побелка давно уже нуждалась в замене, да и вообще квартиру желательно
было привести в более-менее божеский вид (ремонт мы с Людмилой делали на
заре супружества, когда еще была жива моя мама), и я вспомнил, что
собирался вечером позвонить насчет относительно дешевой облицовочной
плитки - дали мне один телефончик. Дело было неотложным, потому что плитка
могла подорожать (как чуть ли не ежедневно дорожало все вокруг), поэтому я
чмокнул утомленную расслабленную Алену в ямочку под горлом и направился в
прихожую, к телефону.
Но телефонная трубка не подавала никаких признаков жизни. С полминуты
я тщетно хлопал по рычагам и теребил шнур, а потом вернулся к Алене.
Разлил по фужерам остатки шампанского и устроился на диване возле нее.
- Теперь бутылка с меня, - напомнил я и поцеловал ее в шею. - Или
даже две. А телефон, зараза, вырубился. Провожу тебя и придется звонить от
соседей, не то идея ремонта погибнет в самом зародыше.
- Мр-р... - разнеженно мурлыкнула Алена. - Ты меня уже выгоняешь?
- Что ты, Алена! Оставайся хоть до утра.
Я всегда отвозил ее домой не позже одиннадцати. Алена давным-давно
была совершеннолетней, но ее папа и мама имели свое мнение относительно
времени возвращения дочери с вечерних прогулок. И представляю, какую тихую
Варфоломеевскую ночку они бы мне устроили, если бы узнали, чем мы с Аленой
занимаемся в часы досуга...
- Мр-р... - вновь промурлыкала Алена. - А шампанское считай моим
подарком.
- Мерси. - Я погладил ее по бедру. - Значит, за мной ответный
подарок.
- Да? - Алена заинтересованно распахнула глаза. Повернулась ко мне,
обняла, прижавшись всем телом. - А если я попрошу не духи, а что-нибудь
другое?
- Но только в пределах разумного, - улыбнулся я.
Алена разжала руки, легонько оттолкнула меня и отодвинулась к краю
дивана. Сказала со вздохом:
- Вот наконец ты и показал свое истинное лицо.
Все это, конечно, было шуткой, но я вдруг почувствовал себя жлобом и
скрягой. И ведь даже цветы, сукин сын этакий, дарил уже не при каждой
встрече. Эх, рыцарь и кавалер наших дней, котяга занюханный - лишь бы
потрахаться ему! Не котяга, а котяра...
Я притянул ее к себе, забормотал, зарывшись носом в ее волосы:
- Прости дурака, Аленушка! Это мне шампанское по мозгам вдарило, а
они у меня и так набекрень... Подарю все, что пожелаешь.
- Ты это серьезно? - Голос Алены внезапно прозвучал очень строго, но
я все-таки надеялся, что она просто развлекается и не будет требовать луны
с небес и прочих недоступных вещей.
- Серьезно, Алечка. Говори, чего твоя душа желает?
- Хорошо, - быстро ответила Алена, и я по-прежнему не уловил даже
намека на игривую интонацию. Она подняла руку и показала на стену. - Тогда
подари мне свое блюдо.
Я замер. Слова Алены оказались для меня полнейшей неожиданностью.
Блюдо было семейной реликвией. Я помнил его с детства, с тех еще
времен, когда мы жили в старом доме с высокими потолками, сырыми стенами и
очень холодными полами; тогда оно стояло в кухонном буфете, подпертое
горкой тарелок. Иногда я вынимал его оттуда и рассматривал причудливые
узоры, покрывающие слегка вогнутую поверхность. По словам мамы, блюдо
переходило из поколения в поколение в мамином роду и его всегда передавали
последнему наследнику. Откуда оно взялось и в чем, собственно, заключалась
его ценность, мама не знала. Никаких преданий на сей счет до наших времен
не дошло, но от своего отца (моего деда, умершего, когда я еще не появился
на свет) мама слышала, что за сохранность реликвии можно не беспокоиться;
были в прошлом случаи, когда блюдо похищали вместе с другими вещами, но
потом оно непременно возвращалось к владельцу.
Все это, конечно, являлось устным народным творчеством чистой воды,
но нисколько не уменьшало значимость реликвии - ведь не зря же мои
прапрадедушки и прапрабабушки завещали своему младшему сыну или своей
младшей дочери не продавать и не отдавать блюдо. То же самое говорила мне
и мама... Конечно, никакой такой особенной ценности блюдо не имело
(показывал я его разбирающимся в этих делах людям), и было оно, скорее
всего, самым обыкновенным ширпотребом восемнадцатого или девятнадцатого
века - но чем измеряется ценность вещи? Что более ценно: новенький
`мерседес` в твоем гараже - или чудом сохранившийся плюшевый медведь с
оторванным ухом, без которого ты в детстве не ложился спать?.. Реликвия
есть реликвия - и кто знает, не хранит ли она частицы душ предков, не
приносит ли счастье в дом? Хотя какое там счастье... Отец умер от
сердечного приступа, не дожив до пятидесяти, мама болела долго, угасала
мучительно... И угасла... Дочка моя единственная больше не живет со мной в
этой квартире...
Алена ничего про блюдо не знала. Она вообще никогда им не
интересовалась, принимая, наверное, за простое украшение, этакую
декорацию, призванную хоть как-то оживить неприглядный вид давно
нуждающихся в замене обоев. И надо же такому случиться, что именно сегодня
она случайно обратила на него внимание, а тут как раз получился у них этот
разговор...
- Понимаешь, Аленушка, - смущенно начал я, - это у меня от мамы
осталось. Оно должно всегда оставаться в нашем роду...
Алена внезапно обхватила меня за шею обеими руками, привлекла к себе,
и моя голова оказалась на ее груди.
- А разве я против, Андрей? - Она опять говорила очень серьезно. -
Тут ведь многое и от тебя зависит.
Намек был, как говорится, налицо. Не намек даже - только последний
идиот не догадался бы, что имеет в виду Алена, а я себя идиотом не считал.
Во всяком случае, последним. И было бы совершенно неуместно отделаться
здесь какой-нибудь шуточкой.
Да, действительно, я мог подарить это блюдо Алене и все-таки потом
оставить его у себя. У нас с ней. Для этого нужно было сделать Алене
предложение - срок, отпущенный мне на сомненья и раздумья, кажется,
истекал...
Она молча лежала и ждала моего ответа. Я поднял голову, сел. Разыскал
свои трусы под скомканной простыней, надел и подошел к письменному столу.
Алена продолжала молчать. Что ж, она свое сказала. Теперь дело было за
мной.
Я снял блюдо с гвоздя и в который раз всмотрелся в его узоры и
бегущие по кругу полустертые знаки-закорючки - то ли орнамент, то ли буквы
неведомого мне языка. Однако в комнате уже сгущались сумерки и я
направился к распахнутому окну, как будто именно в этот раз должно было
открыться мне значение этих узоров и закорючек. Пора, пора было
решаться...
Держа прохладное блюдо на ладони, я отодвинул штору и машинально
бросил взгляд во двор - как там мой `Агасфер`? И чуть не выронил реликвию.
В следующее мгновение я по пояс высунулся из окна, уставившись на ту, что
направлялась к ступенькам подъезда и замедлила шаги, увидев меня.
- Алена!.. - сдавленно воскликнул я, потому что это была именно она;
я ощутил вдруг, что со мной или с миром вокруг меня творится что-то
неладное. - Алена...
Как?.. Откуда?.. Почему?.. Что за фокусы?..
Чувствуя, что в голове моей все пошло наперекос, я стремительно
съехал с подоконника назад, в свою комнату, слыша там какие-то звуки, и
повернулся к дивану. И, кажется, вновь просипел:
- Алена...
Она, голая, пробежала через комнату, задев стул со скомканной желтой
блузкой, и выскочила в прихожую. Там раздался непонятный громкий треск - и
все стихло. Я, совершенно сбитый с толку, все ждал, что вот-вот хлопнет
входная дверь - но она так и не хлопнула.
А потом в прихожей простучали каблучки и в комнату вошла Алена.
Которую я только что видел из окна. Одетая. Я почти ничего не соображал,
лишь мелькали в моей голове какие-то обрывки мыслей о галлюцинациях и
выпитом под видом шампанского отвара из мухоморов. Я продолжал стоять у
окна в одних трусах и таращиться на Алену в красном жакете и черных брюках
(точно такие же лежали на стуле), а она мгновенно осмотрела комнату с
остатками ужина на столе, фужерами на полу, желтой блузкой и диваном с
разбросанными подушками - и, кажется, покачнулась, увидев белые женские
трусики на паласе. Не успел я и слова сказать, как она подлетела ко мне и
с размаху влепила пощечину.
- Ах ты гад! Значит, Маринка не ошиблась! - Глаза ее сверкали и были
уже полны слез. - А я-то, дура, думала...
Она с ненавистью толкнула меня в грудь, так что я чуть не сел на
подоконник, и бросилась из комнаты. И на этот раз входная дверь хлопнула.
Очень громко.
Это, наконец, вывело меня из столбняка и я, выпустив блюдо из рук,
устремился вслед за ней.
И в прихожей обнаружил еще один сюрприз. Дверь квартиры была
приоткрыта, а планка врезного замка валялась на полу, со щепками вырванная
из дверной коробки. Теперь я понял причину недавнего громкого треска: судя
по всему, Алена... (`Алена?.. Алена ли?..` - холодея, подумал я), в общем,
та, что покинула квартиру первой, не стала возиться с замком, а просто,
ухватившись за сквозную ручку, рванула дверь на себя и буквально выдрала
щеколду из прорези вместе с привинченной четырьмя длинными шурупами
планкой...
Только что по спине моей бегали ледяные мурашки, а тут мне сразу
стало жарко. Это какой же силищей надо обладать, чтобы вот так, с ходу, с
одного раза - и вырвать с мясом?! Обдумывать этот факт мне было просто
страшно, и я выбежал на лестничную площадку. Спустился по ступенькам к
двери подъезда, напоролся босой подошвой на что-то колючее и остановился.
Отбросил ногой острый камешек и только тут сообразил, что собираюсь
показаться во дворе чуть ли не в костюме нудиста.
Все-таки я решил высунуться из подъезда - но Алены уже не было видно.
И той, другой, - тоже. Куда же она могла подеваться... голая?..
Прихрамывая, я вернулся в квартиру, стараясь не думать о чудесах с
замком, и начал поспешно натягивать брюки. Нужно было прыгать за руль,
догонять Алену и попытаться ей все растолковать...

- Андрей, мне страшно, - поежившись, сказала Алена и обхватила себя
руками за плечи.
Она стояла в углу, прислонившись к шкафу, а я сидел возле стола с
неубранными тарелками, и мне тоже было страшно. С кем же это я провел весь
вечер, с кем миловался на диване? С призраком, порожденным собственным
моим воображением? Нет, это был не призрак, а, напротив, очень даже
материальное существо... С воплотившимся в силу каких-то неведомых причин
образом, выплеснувшимся из подсознания? Или я стал персонажем новой
компьютерной игры, самой новейшей реальности из всех реальностей? Может
быть, это та самая игра, которой я развлекался совсем недавно, в конце
рабочего дня? Но разве персонаж должен осознавать себя персонажем?.. Я
чувствовал, что ум мой, кажется, начинает заходить за разум...
Алену я догнал в трех кварталах от моего дома и буквально силком
затолкал в `москвич` (прохожие смотрели, но не вмешивались). Попытка
обрисовать ей действительное положение дел стоила мне, наверное, десятка
лет жизни, но все-таки увенчалась относительным успехом. Кажется, она мне
поверила. Мы вернулись в мою квартиру, и теперь Алена знала обо всем
случившемся, пожалуй, не меньше меня. Хотя...
- Послушай, - сказал я, чувствуя, как холодеет в груди, - она
интересовалась маминым блюдом.
- Каким блюдом?
Я посмотрел на опустевшую стену и мне стало совсем скверно.
Растерянно пошарив глазами по комнате, я, наконец, заметил блюдо на полу,
возле тумбочки с телевизором, и вспомнил, что выронил его перед тем, как
покинуть квартиру.
- Вот этим. - Я поднял блюдо и подошел к Алене. - Это наша семейная
реликвия, ему лет триста, а то и больше. Ты ведь на него не обращала
внимания?
- Да нет, помню, - неуверенно сказала Алена. - Оно вон там висело,
возле полки. Я думала - из худсалона, там что-то такое постоянно
продается.
- Ну вот, ты внимания на него не обращала, а она обратила. Понимаешь?
Тут что-то...
Я замолчал на полуслове. Я вспомнил о недавнем визите сухопарой дамы.
Дама заявилась под вечер, отрекомендовалась членом группы по изучению
общественного мнения при городской газете `Вечерний вестник` и сунула мне
анкету. `По телефону не все соглашаются отвечать, поэтому приходится
ходить по домам, - объяснила дама. - Анкетирование анонимное, так что свою
фамилию можете не указывать`. Я читал вопросы, касающиеся разной
политической-экономической белиберды, проставлял крестики и нолики, а дама
сначала расхаживала по комнате, а потом принялась рассматривать блюдо. Да,
она довольно долго рассматривала блюдо - но тогда я, конечно же, не придал
этому никакого значения; надо же ей было чем-то занять себя, пока
респондент (кажется, так это у них называется?) пытается сообразить,
устраивает или не устраивает его темп приватизационных процессов в
масштабах города и по душе ли ему партия любителей сала? Потом дама
забрала анкету и, сдержанно поблагодарив меня, удалилась.
Теперь я был почти уверен, что даму интересовало не мое мнение
относительно политики и экономики, а мамино блюдо. А спустя несколько дней
появилась... эта... Звенья одной цепи.
Но куда она делась, выбежав от меня? Я уже выяснил, что Алена никого
в подъезде не встретила. Дверь моей квартиры была распахнута настежь и
Алена сразу вошла и направилась в комнату. И так далее...
Я подумал, что вряд ли та, прикинувшаяся Аленой, расхаживает сейчас
голышом по городу, как этакая леди Годива или джайнистский монах-дигамбар.
Можно было предположить, что она побежала не к выходу из подъезда, а
наверх, чтобы потом вернуться и забрать свою одежду. Но она не забрала
одежду.
Мне не хотелось строить никаких предположений. Мне хотелось
проснуться... или очнуться... Вернуться в прошлое, до начала этих
непонятных и пугающих событий...
- Мне страшно, - повторила Алена.
Я успокаивающе погладил ее по волосам, хотя сам чувствовал озноб.
- Не надо, Андрей.
Она отстранилась и выскользнула из угла. Брезгливо отбросила ногой
под диван белые трусики. Поджав губы, принялась рассматривать блузку на
стуле.
- Такая же... - Она растерянно взглянула на меня. - Но не моя. У моей
тут шов разошелся, я сама зашивала. А здесь нет... Андрей, что это за
блюдо?
Я положил блюдо на письменный стол и сел. Пожал плечами.
- Я тебе уже сказал. Старинная вещь - вот и все. Если бы не ты - я
его, наверное, уже подарил бы... тебе... Если бы не ты... - Вдруг я
вспомнил недавние слова Алены. - А что ты там говорила насчет Маринки?
Алена бросила на меня быстрый взгляд и ответила не сразу, словно
сомневалась - нужно ли вообще отвечать на мой вопрос?
- Я и пришла из-за Маринки...
Она рассказывала, а я слушал ее, и открыл для себя, что Алена,
оказывается, ревнива. Она направилась ко мне домой из-за ревности.
Вот как все получилось: на работу ко мне она не звонила и никакого
шампанского не сулила. Пришла домой из своей лаборатории и занялась
выкройками, а потом возникла необходимость проконсультироваться по
белошвейным делам и она позвонила подружке Маринке. Разговор у них
получился примерно такой: `Еще не вечер, а ты уже дома? - удивилась
Маринка. - Поругалась со своим Андрюшей?` Алена ответила, что не имела
счастья встречаться со мной сегодня, на что Маринка возразила: `Да я же
вас обоих из троллейбуса видела, за мостом, у светофора - обшарпанный
такой синий `москвичок`. Махала вам, махала, да все без толку. Троллейбус
стоял на перекрестке, а вы сзади`. Алена предположила, что подруга что-то
путает, а Маринка в ответ заявила, что еще не совсем спятила. А потом,
сообразив, видимо, что Алена просто хочет скрыть ссору со мной, оставила
эту тему и дала консультацию по швейному делу.
Однако Алене было уже не до выкроек. Конечно, Маринка могла
ошибаться... но все-таки Алена была готова заподозрить меня в нелояльном,
так сказать, поведении. Несколько раз она звонила мне, но безуспешно.
Работа валилась у нее из рук и она, наконец, позвонила в бюро ремонта и
попросила проверить мой номер. Там проверили и ответили, что, вероятно,
поврежден телефонный аппарат. И тогда она направилась ко мне...
- Да, телефон у меня не пашет почему-то, - подтвердил я.
И в этот момент в прихожей раздался телефонный звонок.
Мне сделалось как-то не по себе, Алене, кажется, тоже, потому что она
вздрогнула и испуганно посмотрела на меня.
- О! Заработал! - преувеличенно бодро сказал я, поднялся и направился
в прихожую.
- Приглас-сите Олю... пжалс-ста... - сказали в трубке, заплетаясь и
спотыкаясь на словах и шумно дыша. - Пр-рошу...
- Попробуйте правильно набрать номер, - посоветовал я, нажал на
рычаги и послушал: телефон, кажется, был вполне исправен, из трубки лился
нормальный непрерывный гудок.
Алена, нахмурившись, стояла посреди комнаты и смотрела на диван со
скомканной простыней. Выходило так, что я ей невольно изменил... не зная,
что изменяю. С кем же это я ей изменил?..
- Что делать, Андрей? - Алена зябко передернула плечами. - Надо
куда-то заявить. Это же все неспроста...
- Куда заявить? В милицию? Думаю, пошлют они меня подальше с таким
заявлением.
Я попытался сосредоточиться. Кому-то, видимо, очень хотелось
заполучить блюдо (я старался даже не предполагать, кому именно).
Заполучить его, в принципе, несложно. Меня целый день нет дома. Первый
этаж. Улучи подходящий момент, высади окно (или аккуратненько,
стеклорезом, чтобы не шуметь) - и забирай. К чему же эти необъяснимые
сложности с лже-Аленой?. Стоп-стоп-стоп! По семейному преданию, блюдо все
равно возвращается к владельцу... Значит... значит, владелец должен отдать
его добровольно... Подарить! Именно подарить - чего и добивалась от меня
лже-Алена. Но то же предание запрещало продавать или отдавать его... Что
же из этого следует?
Что из этого следует, я не мог сообразить. Я чувствовал себя
возбужденным и измотанным одновременно. Надо было по возможности
отключиться от прокручивания происшедших событий и постараться хорошенько
выспаться. Хватануть двойную дозу снотворного - и забыться...
- Пойдем, - сказал я подавленной Алене. - Отвезу тебя домой и
попробую отрубиться. Надеюсь, второй попытки сегодня не будет.
Порывшись в ящиках письменного стола, я отыскал ключ от верхнего
замка входной двери. Подумал немного, и все-таки отнес блюдо в мамину
комнату и положил в шкаф, под полотенца.
`Агасфер`, просыпаясь, недовольно заквохтал и потащился по вечерней
улице. Алена сидела очень тихо, и я ласково и ободряюще погладил ее по
плечу. И опять она отстранилась. Что ж, возможно, на ее месте я вел бы
себя точно так же...
- Ты знаешь... я все думала, - с запинкой сказала вдруг Алена. - Ты
спрашивал, не встретила ли я кого-нибудь в подъезде... Я и не встретила.
Только когда вошла, с твоей площадки вверх по лестнице кошка побежала.
- Какая кошка? - тупо спросил я. - Чья кошка? Нет у меня никакой
кошки.
- Не знаю... Обыкновенная, серая.
Я взглянул на бледную Алену, вновь ощутил, как чьи-то холодные
коготки прошлись по спине под рубашкой и подумал: `Обыкновенная ли?..`

Наутро все происшедшее и все страхи мои показались мне внезапным
помрачением сознания; но осталось пятно на выцветших обоях в том месте,
где вчера висело блюдо, и осталась выдранная из дверной коробки
металлическая планка. И лежала на стуле чужая одежда. Я не находил
случившемуся никаких объяснений, но был почему-то уверен, что ничего
хорошего все эти дела, связанные с блюдом, мне принести не могут.
И тут же, за бритьем, принял решение, хотя далось оно мне не без
некоторой внутренней борьбы. Я не очень верил во всякую чертовщину,
вернее, не интересовался ею, но случившееся поуменьшило мой скептицизм.
Что я мог противопоставить приступившим к действиям неведомым силам?
Ровным счетом ничего. А ведь следующая попытка завладеть блюдом может
оказаться не такой мирной... и бескровной... Поэтому я вынул блюдо из
шкафа, положил в старый полиэтиленовый пакет с оборванными ручками и
крест-накрест перевязал веревкой. Посмотрел на мамину фотографию на трюмо
и мысленно сказал: `Прости, мама...`
Я уже допивал чай, когда раздался звонок телефона. Звонила Алена.
- Ну что, Андрюша? - спросила она. - Как ты там?
- Все нормально, Аленушка. Спешу на службу. И думаю принять кое-какие
меры.
- Какие меры? - насторожилась Алена.
- Дабы подобные случаи больше не повторялись.
Она вздохнула, но расспрашивать не стала. В трубке слышался чей-то
заливистый смех - коллектив у них в лаборатории подобрался веселый.
- Кого это там у вас разбирает? - полюбопытствовал я. - Уж не Титову
ли?
- Ее, - подтвердила Алена. - А меня в командировку посылают. До
пятницы. Позвонишь?
- Конечно. Не переживай, все будет хорошо.
Алена опять вздохнула.
- Ладно, Андрюша. Целую...
- Целую, Аленушка.
Захватив пакет с блюдом, я вышел из дому, разбудил `Агасфера`, как
всегда ночевавшего на площадке у погребов напротив моего окна, и поехал на
работу.
Рабочий день я начал с двух телефонных звонков. Сначала позвонил
насчет облицовочной плитки - и услышал в ответ, что плитка уже уплыла.
Потом, разыскав в справочнике номер редакции `Вечернего вестника`,
побеспокоил газетчиков и поинтересовался анкетированием населения. И
узнал, что никакого анкетирования они не проводили и по квартирам никого
не посылали... Впрочем, подобного ответа я и ожидал.
До обеденного перерыва я кое-как дотянул, добросовестно пытаясь
работать, хотя временами совершенно не понимал, что творится на экране
моего компьютера. Не думать о случившемся я просто не мог. Перед самым
перерывом мне пришла в голову одна мысль и я набрал номер Алениной
лаборатории. `Она в командировке, - ответила хохотушка Титова. - Вы что,
Андрей Владимирович, проверяете?` Да, я действительно проверял, с
настоящей ли Аленой разговаривал утром.
Потом я погнал `москвич` на окраину города, к плотине. Остановился у
захламленной лесополосы, протянувшейся над обрывистым берегом, пробрался
сквозь заросли к реке и бросил пакет с блюдом в мутную воду...
Правильный или опрометчивый это был поступок - не знаю, но настроение
мое улучшилось, потому что я избавился от предмета, который мог бы
принести мне немало неприятностей. Дышать стало легче, окружающее вновь
приобрело объемность и многокрасочность, и я перестал ощущать себя
мишенью, попавшую в перекрестие чьего-то оптического прицела.
Я настолько воспрянул духом, что по окончании рабочего дня оставил
автомобиль во дворе, перекусил и направился на стадион поболеть за родную
`Звезду`. Погода была превосходной, `Звезда` тоже старалась вовсю, забив
гол в конце первого тайма, а в перерыве, в толчее за пивом, я встретил
бывшего однокурсника Валеру Кузнецова, Кузю, с которым когда-то, в молодые
годы, не раз бродил по забегаловкам нашего города. Мне и потом доводилось
с ним встречаться, но все как-то мимоходом, то в магазине, то в
троллейбусе, да и не беспечными студентами мы уже были, а обремененными
заботами отцами семейств.
Кузя был слегка навеселе, и у него оказалась с собой бутылка
самогона, и мы пили его из легких мнущихся стаканчиков, полировали пивом и
говорили `за жизнь`, а рядом пили водку, самогон и пиво еще очень много
других мужиков, чуть-чуть и очень крепко поддатых, потому что посещение
футбольного матча было для них отдушиной... А потом мы с Кузей щелкали
семечки и вместе смотрели игру, и дружно орали, когда `Звезда` наша милая
вколотила соперникам еще один гол.
Мы шли в возбужденном и довольном людском потоке, захлестнувшем
улицу, и Кузя, заговорщицки мне подмигнул, мечтательно сказал:
- Эх, добавить бы... Все равно уже Катерина пилить будет!
- Так пошли ко мне, Кузя, - с готовностью откликнулся я. - Роскошной
закуски не обещаю, а вот по сто грамм найдется.
- Хо-хо! - возликовал Кузя. - По сто грамм - это в самый раз!
Мы дошли до моего дома, и я предложил Кузе пройти в комнату, но он
сразу протопал на кухню, сел у стола и закурил, и решительно
воспрепятствовал моей попытке соорудить яичницу.
- Кусок хлеба и кусок сала - лучшая яичница, старик, - заявил он,
стряхивая пепел в раковину. - Если нет сала - можно и без сала.
Я извлек из настенного шкафа почти полную бутылку `Столичной` (сидели
как-то с Аленой, на Пасху, кажется, и я выпил пару рюмок) и пошел взять с
письменного стола отцовскую пепельницу. И застыл, уставившись на стену.
Мамино блюдо как ни в чем не бывало висело на своем месте.
- Андрюха, ты там отключился, что ли? - раздался из кухни
нетерпеливый голос Кузи.
Я продолжал стоять соляным столбом, чувствуя, как улетучивается
веселый хмель. Кузя показался в дверях, протянул:
- Норма-ально живешь, старик, - и вдруг замолчал. Подошел ко мне,
похлопал по плечу и дернул за рукав. - Пошли на кухню, Андрюха, выпьем, и
я тебе скажу кое-что.
Я молча повиновался. Разговаривать мне уже не хотелось.
- Так вот, слушай, старик, - начал Кузя, занюхав водку хлебной
горбушкой. - Возьмем, к примеру, такой случай: у твоего приятеля есть
телевизор, но без антенны. Работать работает, только ни хрена по этому
телевизору не видно. А у тебя, скажем, наоборот: антенна имеется, а
телевизор отсутствует...
Я выпил свою водку, как воду, и тупо уставился на Кузю, плохо
соображая, что он там такое плетет. Я думал о блюде.
- Отсутствует, значит, телевизор, - повторил Кузя, - и хоть целуйся
ты со своей антенной - толку никакого не будет. Не нужна она тебе. А
приятелю пригодилась бы - ведь телевизор-то у него есть. - Кузя замолчал
и, прищурившись, взглянул на меня, катая по столу недоеденную горбушку.
- Ну? - машинально сказал я.
- А не отдать ли тебе приятелю свою ненужную антенну, старик? -
ласково спросил Кузя. - Зачем она тебе? Подари ее приятелю...
Услышав слово `подари`, я внутренне вздрогнул и протрезвел еще
больше. Кузя пристально смотрел на меня, уже не улыбался, и я вдруг понял,
что он совсем не пьян. В наступившей тишине раздавалось лишь негромкое
урчанье холодильника.
- Подари, а? - Тот, кто сидел по другую сторону стола, внезапно
подмигнул мне. - У тебя не убудет, а приятелю польза.
- И какая же польза приятелю? - срывающимся от напряжения голосом
выдавил я, совершенно отчетливо осознав, что в квартире, кроме нас, никого
нет, и помощи ждать неоткуда; я сомневался, что смогу справиться с тем,
кто сидел напротив...
- Телевизор у него будет работать - вот какая польза! - Мой
собеседник широко улыбнулся, но глаза его отнюдь не улыбались.
- А зачем ему телевизор? Пусть лучше книжки читает.
- Ну-у, старик! - Кузя развел руками и развалился на табурете,
прислонившись спиной к стене. - Не хочется ему книжек, телевизор ему
хочется смотреть.
- А если не отдам? - напрямик спросил я. Мне надоел наш Эзопов язык.
- По башке - и в колодец? Или как?
- Зачем по башке? - Кузя вздохнул. - Поверь, старик, позарез нужно...
- Почему же не заберешь? Не можешь?

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 129535
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 1