Сегодня главный вопрос стоит не `Кто Путин?` или `Где Путин?`. И даже не `С кем Путин?`, а скорее так - `Зачем Путин?`. Иногда говорят, что `Путин пришел как человек, которому было суждено остановить революцию`. Да, остановить революцию - но не остановить время! Считается, что он должен (нам осталось узнать - кому?!) оставить в наследство `электорально воспроизводимые институциональные рамки`.
Зачем же нужны эти `рамки`, пусть и воспроизводимые электоральными кролами? Почему это должна быть трансформация президентской в парламентскую республику? Чтобы вслух сказать миру, что мы читали Токвиля и знаем пути конституционного развития?! На деле вопрос заключается в эффективности статуса политического народа, то есть в ежедневном доказательстве существования государства перед лицом текущей мировой ситуации.
Павловский как-то сделал важное замечание, оставшееся без должного внимания: `Путин родился из демократического взрыва, взрыва общественного доверия`. Взрыва, вполне способного учредить новую рес-публику. Однако сам выбранный медиа-механизм (как механизм политической коммуникации в условиях недоверия) предполагал лишь наличие гаранта, а не суверена. Отчасти этот механизм был сродни известному из социологии феномену виртуального решателя : кто-то должен появиться из области сгущенного поля коллективных ожиданий и сделать долгожданное. Или, на худой конец, проговорить табуированное: `Старуха, дверь закрой!`.
О впечатляющих свойствах медиа-машины уже писали не раз. Возможно, это был остроумный способ преодолеть тотальную аномию и недоверие в обществе. Но надо понимать, что, деполитизируя элиты и переводя массы в ступор ожидания, машинка по производству `стабильности` девальвировала социальное пространство. В этой логике `цена вопроса` состоит `всего лишь` в разрушении наличного социального порядка. Карл Шмитт как-то заметил, что `общество существует как rеs рubliса, как общественность, и оно ставится под вопрос, если в нем образуется пространство необщественности, которое действенно дезавуирует эту общественность`. Тем самым под вопрос ставились будущее страны и сама возможность учреждения государства.
Пусть Путин, как сказал кто-то из присутствующих, - `парень не нашей мечты`. Но он - не просто единственный символьный олигарх, а наглядный для всех принц ожиданий. Это ожидание государства не может тянуться вечно - оно требует разрешения бремени: нельзя долго сидеть на чемоданах или жить в зале ожидания. И рано или поздно необходимо нарушить молчание о главном - тот самый молчаливый консенсус элит.
Этот консенсус по умолчанию связан с правовым статусом государства, в котором нет принятой народом конституции, а есть лишь переходная процедура, обозначенная только для элит. Ведь субъект суверенитета по конституции - сама власть, пусть репрезентованная неким `ее многонациональным народом`. `Носителем суверенитета и единственным источником власти... является ее многонациональный народ,` - гласит Основной закон, и не правы те, кто видит здесь юридическую неряшливость. Субъект конституции - именно некий `народ Власти`, тот самый, в чью пользу были (по эфемеизму Грызлова) `незаконно изъяты активы`. Правительство выбрало себе другой народ - теперь это уже не риторика, а уникальный конституционный факт! Такую конституцию `ограниченного действия` или `переходного периода` можно пересказать кратко - `отобрать и поделить`. Но потом, когда не без выгоды распродается чужое на сторону, должно быть не до будущего территорий.
Бытует простое объяснение. Некогда было воспринято (или навязано) мнение, что элита не может удержать пространство - и до, и после Урала. Это и породило стремление все перевести в оффшор или прикрыться гарантиями транснациональных компаний. Отсюда, условно говоря, стратегия Абрамовича. Эта стратегия совершенно рациональная, а потому очень успешная. Ему осталось купить только Альпы. Или Гималаи, в том случае, если Альпы ему вдруг не продадут. А для бесповоротного входа в мировой истеблишмент - жениться на английской королеве или принце Чарльзе. Однако жизнь несколько сложнее иронии прохановских передовиц.
Негативистская консолидация элит, как `многонационального народа власти`, состоялась вокруг внешней точки сборки. Но последующего сплочения масс вокруг навязываемых `либеральных ценностей` не случилось. После всей массовидности пропаганды этих `ценностей` и дрессировки жизненными практиками `свободного рынка` проявился очевидный предел: всего 10-12 процентов от остающегося пока населения. `Можно даже утверждать, что в `ядре` либеральной части общества присутствуют элементы субэтничности, настолько `матрица` этнической идентичности отличается от традиционной `матрицы`.1 Это было равносильно образованию нового субэтноса, но со старым девизом: `Как сладостно Отчизну ненавидеть!`. Тем самым ценой негативистской консолидации стала потеря идеи государства как пространства локализации и даже утрата самого понятия границы.
Формально смысл границы территориального государства состоит в разделении сферы внутренней и внешней деятельности. Однако сегодня индивид может являться акционером отечественной компании, которая оказывается подразделением ТНК; он может находиться под защитой или угрозой полиции своей страны или Интерпола. При этом как-то забывается не менее важное второе значение границы - разделять области внутренне и внешне неполитического.2
Сейчас различие между внутренним и внешним стирается; нарастает деполитизация не только масс, но и элит. Однако различие между политическим и неполитическим сохраняется, отсюда и отчетливое требование консерваторов даже не возврата в политику, а реконструкции политического по его имеющимся останкам. Разумеется, не в примитивном смысле призывов к президенту `определиться и начать действовать `решительно`. В первую очередь, определиться нужно самим - в существенном. И оценивать очевидные на первый взгляд компромиссы, исходя из главного.
Ведь вне политического такие важные характеристики современных государств, как их территория и границы, - все больше оказываются размытыми. Между тем сама идея либерального государства предполагает наличие сферы неполитического как внутри его границ, так и вне их. Потому деполитизированный индивид все больше и больше совершает свои коммуникации помимо государства.
`Казус Ходорковского` - как президента не ТНК или даже Фонда, а будущей `Открытой России` - состоит в следующем. В его исполнении лозунг `Да здравствуют политические амбиции!` означает отсутствие таких амбиций у всех остальных, не обладающих близкими по силе ресурсами. Если у вас нет подкрепленных амбиций, у вас не будет суверенитета, не будет границ, не будет самого будущего. Из открытого мешка России посыпаются не только активы, но и ставшие ненужными для сетевой структуры индивиды.
Это не только консерваторы, как бы боящиеся `потерять рабочее место в системе чудовищной популярности Путина`. Это и любящая поговорить либеральная аудитория `Эха`. В опросах которой президент Ходорковский набирает восемьдесят процентов, а чекист Путин всего двадцать, против обратного соотношения 20 на 80 в остальной `немытой жизни`. Трагедия `говорливых либералов` состоит в том, что, образно говоря, редакция выедет, а слушатели (не имеющие таких подъемных) останутся со своей вредной привычкой звонить на радио.
Путин однажды (как всегда, раздраженно!) сказал: `У нас уже как-то была элита, говорившая по-французски`. Верхи уже бежали от Царства, как великий князь Николай Николаевич сбежал от России в уютный домик жены на мысе Антиб. Потом деполитизированный Главнокомандующий часто повторял себе в полном одиночестве: `Это никого не касается!` Что ж, один из вариантов конца гражданской войны и есть территориальное размежевание.
Когда раскол мировоззрений и культур непреодолим, может быть, есть смысл рассмотреть предложения гражданина Надеждина (`валить vs. свалить`) под другим углом. Вспомнить идею Балтийской республики, бывшую в ходу на волне предвыборного испуга 1996 года. Недаром до сих пор предлагают вывезти отдельно либеральные 1.5 миллиона в калиниградский анклав, тем более что он уже почти в Евросоюзе. И построить там Либеральную Россию. (Остальная часть, видимо, будет называться Единая Россия.) Это все же лучше, чем когда люди сами мучаются и нас мучают своей патологической неспособностью интегрироваться ни в какую среду...
Нарисованная выше утопия `великого раздела`, безусловно, иллюстрирует не пользу механистического разделения. А скорее тот подзабытый факт, что `дух народа` не менее реален, чем пресловутый `дух капитализма`. Поэтому содержательным выходом из ситуации `перманентной` гражданской войны является не разделение царства, а учреждение нового государства на данной территории. Здесь территория выступает как самоценность, интегрирующая общество и нивелирующая противоречия между стратами. Однако утрата Целого (находящая выражение и в описанном выше разделении) не позволяет ныне развить легитимную политическую идентичность, как об этом писал в ряде своих работ Карл Шмитт3.
Как справедливо было сказано, `актуализация вопроса об идентичности как в России, так и в Европе, приведет к необходимости решения вопроса политического - где, собственно, провести границу`. Тем самым вопрос об идентичности и границах - это вопрос прежде всего политический, он в первую очередь требует наличия политики. Фразу Балибара: `Либо следует изобрести границы и сакрализировать их, либо изобрести политику, для которой открытость была бы фундаментальным измерением,` - следует перевести на язык Шмитта так. Либо нам предстоит перейти в состояние политического и утверждать свой суверенитет, ведя войну по границам. Либо создать такую `удобную` политику, где уже нет друзей и врагов. Но сегодня выбор стоит не между войной и миром, а между войной и войной: выбор между пограничными конфликтами разной интенсивности и войной на уничтожение.
То есть от шмиттовской `войны форм` предлагается перейти к `тотальной` войне, что как раз и характерно для универсалистской доктрины либерализма. И вместо задач собственного выживания как народа на данной территории (требующей определения себя и своих границ!) беззаветно решать поставленные извне задачи сдерживания `новых варваров`. Ведь чем-то надо платить за комфорт деполитизированной детской. Так идеология либерального империализма неминуемо ведет к дегуманизации конкретного исторического пространства народов, к его превращению в абстрактное экономическое пространство или пространство тотальной войны.
Истоки затянувшихся поисков идентичности (политической и этнической) на территории бывшего СССР лежат, как подчеркивалось еще в `Ином`4, `в отсутствии политической легитимности новых социальных порядков, образовавшихся на месте огромной империи`. Как отмечал А.Филиппов, в тех политических решениях, когда `произвольные административные границы стали основанием для самоидентификаций `общности-в-границах``. Когда `люди Беловежья` признали административные границы в качестве межгосударственных. Тем самым `международно-признанные` границы `эРэФии` унаследованы нами от РСФСР в составе СССР. Однако велика ли цена этого `признания`?
Вспомним еще неостывший `парад суверенитетов` или желание одной части общества прирастить территорию за счет `исконно русских земель`, а другой - построить `либеральную империю` вместо `блефа СНГ`. Наконец, само `мировое сообщество` признает сегодня нас в одних границах, а завтра может `увидеть` совсем в других. В настоящее время границы нам дарованы `свыше`, под чутким наблюдением мирового суверена. И еще большой вопрос, сможем ли мы их сохранить в `первозданном` виде в это далеко не мирное время.
Во время, когда генштабы заняты подготовкой к большому военному конфликту на рубеже 2010-2020 года, иногда называемого почему-то `войной за раздел Сибири`. Когда Башкирия и Татария, как смешанные области проживания, уже стали объектами закладки инфраструктуры не национальных государств или халифата, а лимитрофа (Цымбурский) перед китайской границей по Уралу. Или тогда мы спрячемся за формулу великого обмена - `Русский мир в обмен на территории`? Оказывается, что утопия `Русского мира` как надмирного архипелага потребует огромных затрат на создание сетевой структуры из ранее не существовавших русских диаспор. Проще и дешевле реконструировать государство в пространстве историческом, а не в кибер-пространстве.
Однако такого рода проблемы выходят далеко за пределы прагматического рубежа выборов-2003 или даже горизонта планирования выборов-2004. В предвыборных заявлениях и лозунгах `размежевавшихся` партий пугает по-настоящему только одно. То, что нет признаков `образа будущего`, ориентированного на живущих здесь и сейчас. Назад в СССР - это побег в прошлое. Социализм - как в Швеции, или природная рента - как в Норвегии, или капитализм - как в цивилизованных странах, - это все формулы транзита, жизни `только не здесь`. Когда Путин говорит на съезде РСПП: `Я вижу Россию успешную и богатую!` - эти пустые слова проходят мимо сознания. Здесь бурная овация маркирует своевременный уход президента, а не приход символьного образа.
Пока по умолчанию за образ будущего принимается фантазм комсомольцев застоя - исправленный и дополненный `баблом` брежневизм или усиленный идеал чучхе, где `все живут одинаково зажиточно`. Даже полубелогвардейский лозунг `Единой России` (характерно, что слово неделимая здесь опущено!) не связан с принципом `заботы` о национальной судьбе. Между тем образ будущего должен содержать ответ на вопрос: `Где границы того, что мы готовы называть Россией?`. Создание символьного образа будущего аналогично акту возвращения в гербе имперской короны на обе орлиные головы. Именно эта корона делает само существование двух голов, глядящих в разные стороны, осмысленным.
Единство пространства должно быть представлено четкой идеологической формой - образом будущего. Предстоящий `территориальный консенсус` должен выступить как нечто самоочевидное для элит. В таком случае для сохранения страны потребуется создание не медиа-механизмов, а символьных мотиваций для поддержки власти на всей территории. Здесь сами понятия `мост`, `буфер` или `остров Россия` становятся образом жизни, а значит - и являются проектами различного существования или небытия.
Примечания:
1 Бызов Л.. Социокультурная трансформация российского общества и перспективы формирования неоконсервативной субъектности. В сб.: `Базовые ценности россиян: социальные установки. Жизненные стратегии. Символы. Мифы` / Ответ. ред. Рябов А.В., Курбангалеева Е.Ш. - М.: Дом интеллектуальной книги, 2003 - 448с.
2 Филиппов А. Социология пространства: общий замысел и классическая разработка проблемы. `Рутения`, 2000, #2
3 Государство, в отличие от гражданского общества, - это очень специфический исторический феномен, как говорит К.Шмитт, `конкретное, связанное с исторической эпохой понятие`.
4 А.Филлипов. Смысл империи: к социологии политического пространства.// В сб.: Иное. М, 1995 г.
По материалам Консервативного пресс-клуба
Тема заседания (от 19.11.03): Новое политическое размежевание - до и после выборов
