Именно столько исполнится в это воскресенье легендарному советскому карикатуристу, народному художнику СССР Борису Ефимову
На столе Бориса Ефимовича Ефимова, знаменитого карикатуриста, человека, который родился еще в ХIХ веке, всегда стоят открытые баночки с гуашью, лежат карандаши. Работа продолжается каждый день - и всю жизнь.
- Борис Ефимович, как вам работается в вашем возрасте?
- На все сто процентов: рисую, пишу, диктую, выступаю, отвечаю на вопросы. В общем, пока на печи не лежу.
- Как вы оцените состояние сегодняшней карикатуры?
- Кислое. Есть хорошие художники, их немного. Но карикатура сегодня не та, которой мы придерживались много лет и считали ее серьезным искусством. Сегодня карикатура в значительной мере потеряла качество искусства, превратилась в подсобный газетный материал, который ни у кого не вызывает никаких особых эмоций, мыслей, раздумий.
- У вас есть ученики?
- Карикатуре нельзя научить. С этим талантом надо родиться. Хотя, помню, еще до войны я прочитал небольшую лекцию молодым карикатуристам из Китая, даже нарисовал им мелом на доске карикатуру на Чемберлена. Так что, можно сказать, ученики у меня были. Возвращаюсь к вашему вопросу: карикатура, несомненно, возродится, потому что она не может исчезнуть. Это жанр, который существует в любой стране и который не может не возродиться и не существовать в нашей стране.
- Кто был ваш `любимый` персонаж?
- У меня были `любимыми` те персонажи, которыми следовало заниматься в данный момент и в данной политической обстановке. Ими были в свое время и Гитлер, и Черчилль, и Эйзенхауэр, и де Голль - все те политические фигуры, которых события выдвигали на передний план.
- Вы прожили довольно сложную жизнь в сложную эпоху. Сумели избежать репрессий, которым подверглись ваши родные и друзья, а между тем не один раз встречались с Троцким? Что вас связывало с Троцким?
- В 1924 году в издательстве газеты `Известия` вышел в свет первый и весьма объемистый альбом моих политических карикатур и юмористических рисунков. И так случилось, что с версткой этого альбома в руках я случайно встретил на улице хорошо известного в ту пору публициста, искусствоведа, критика Вячеслава Полонского. Я, конечно, не преминул показать ему свой готовый к печати альбом. Полонский сказал: `А что, если показать это Льву Давидовичу?` - `Троцкому?! - воскликнул я. - `Не пугайтесь, - засмеялся Полонский. - Троцкому будет интересно. Он любит карикатуру. Хотите, я с ним поговорю?` И дня через три я уже входил в огромный кабинет председателя Реввоенсовета республики. Троцкий любезно встретил меня в своем кабинете: `О, да вы совсем молодой!` На это я не замедлил ответить: `В моем возрасте, Лев Давидович, за вами было уже два побега из ссылки`. Мой ответ явно ему понравился, и, улыбнувшись, он сказал: `Что ж, а за вами много хороших рисунков`. Мы сели за его огромный письменный стол, и он неторопливо, страница за страницей стал разглядывать рисунки, сопровождая это и одобрительными, и критическими замечаниями... Не прошло и двух дней, как фельдъегерь из Реввоенсовета привез мне статью, которая начиналась словами: `Борис Ефимов - наиболее политический среди наших рисовальщиков. Он знает политику, любит ее, проникает в ее детали...` Нельзя не подивиться тому, что Троцкий нашел время и охоту заниматься моими карикатурами и писать к ним предисловие в дни, когда вовсю кипела ожесточенная борьба между `троцкистской оппозицией` и `сталинским аппаратом`. Я очень охотно ходил на открытые партийные собрания и с интересом слушал острые словесные баталии. С неизменным ораторским блеском выступал Троцкий, и мне хорошо запомнились отдельные его эффектные фразы: `Лениным никто не может стать, но ленинцем должен быть каждый!` Эта красивая сентенция вызвала дружные аплодисменты аудитории, и я видел, как и Сталин небрежно и снисходительно похлопал в ладоши. Выступления самого Сталина являли собой разительный контраст с яркими речами Троцкого. Довольно монотонно, невыразительным глуховатым голосом он перечислял: `Первая ошибка товарища Троцкого состоит в том... Вторая ошибка товарища Троцкого состоит в том... Четвертая ошибка... Шестая ошибка...` Конечно, он не мог сравниться с Троцким в красноречии, но в то время как Лев Давидович блистал и гремел на собраниях, Иосиф Виссарионович в тиши своего кабинета на Старой площади занимался более практическим делом: он заботливо подбирал кадры, на которые он мог надежно положиться при любом голосовании.
- Кажется, вы были знакомы и с племянницей Троцкого, известной впоследствии советской поэтессой Верой Инбер?
- Наше знакомство и дружба состоялись задолго до вышеизложенных событий. О том, что она бывала у своего знаменитого родственника в бытность его председателем Реввоенсовета республики, она не преминула поведать даже в стихах: `При свете ламп - в зеленом свете/ Обычно на исходе дня/ В шестиколонном кабинете/ Вы принимаете меня...` Шли годы. Вера Инбер много писала в стихах и прозе и постепенно из скромной и застенчивой она становилась маститой, авторитетной и самоуверенной. Мне как-то рассказывал Корней Иванович Чуковский, что на его даче в Переделкино что-то делал садовник, который до того работал на участке у Веры Инбер, и поделился с Чуковским своими впечатлениями: `Сам Верынбер - хороший мужик. Душевный. Но жена у него... Не дай Боже!` Одно время `Верынбером` состоял некто Чайка, окололитературный и околотеатральный деятель. Он попал в довольно злую эпиграмму Эмиля Кроткого: `И не смешно, и не остро,/И дамская видна манера./ Сие писала Инбер Вера,/ Из Чайки выдернув перо`.
- Еще одной колоритной фигурой советского времени был Демьян Бедный. Как вы думаете, в чем заключался его феномен?
- Он был, конечно, не бездарным человеком. Писал бойко, доходчиво - стихи, так сказать, невысокого интеллектуального уровня. Но во время Гражданской войны был популярен как никто другой из поэтов.
- Даже Маяковский?
- Демьян Бедный был популярнее. Хотя сравнивать их нельзя: Маяковский - великий поэт, а Демьян - рифмоплет. В первые годы советской власти и Гражданской войны частушки и песни Демьяна Бедного распевались по всей стране и на всех фронтах, на которых он появлялся с большой помпой. Отдельным приказом Троцкого он был награжден боевым орденом Красного Знамени. Популярность его росла. Его именем стали называть фабрики, заводы, колхозы, целые города... Между прочим, довольно странно звучит для пролетарского писателя фамилия Придворов. Фамилию эту объясняли тем, что мать Демьяна, женщина дородная и статная, работала на кухне в Царскосельском дворце и пришлась по душе Александру III, `царю-миротворцу`. Кстати сказать, я никогда не слышал, чтобы Демьян когда-нибудь и что-нибудь говорил о своем отце. А о матери отзывался весьма нелестно. Я слышал своими ушами, как на каком-то праздничном собрании рабочих типографии приглашенный почетным гостем Демьян, рассказывая свою несложную биографию, изрек простодушно, `по-мужицки`: `А мать моя, дорогие товарищи, была б...ща`, что вызвало, помню, некоторую растерянность у аудитории... Не раз и я рисовал карикатуры на его сюжеты, и, наоборот, он сочинял тексты под моими рисунками. Происходило это приблизительно так: у меня звонил телефон. Я сразу узнавал этот баритон, густой и сочный: `Это Ефимов? Але-але. Говорит Демьян Бедный. Але-але. Слухайте внимательно. Вот какое дело. Але-але. Вы слухаете меня?` - `Да, да! - кричу я. - Здравствуйте, Ефим Алексеевич! Слушаю!` - `Так вот. Я сегодня сдаю в `Известия` стихотворение ко дню МОПРа. Хочу, чтобы вы сделали к нему рисунок. Сейчас я вам его прочту. Слухайте внимательно:
Прощался сын с отцом, со старым, мудрым греком.
Прижавши юношу к груди,
Сказал ему отец: `Клеон, мой сын, иди
И возвратись ко мне - великим человеком!`
Неторопливо и вкусно скандируя строки, время от времени перемежая их вопросительным `але-але?`, Демьян прочел мне все стихотворение. Оно представляло собой изложение древнегреческой легенды.
`Але-але, - сказал Демьян, закончив чтение легенды. - Как?` - `Очень здорово, Ефим Алексеевич, - ответил я немного растерянно. - Сильная вещь. Но... Как бы вам сказать... Это ведь не сатира. К этому карикатуру не нарисуешь`. - `И не надо карикатуры, - сказал Демьян. - Зачем? Надо сделать красивую, хорошую иллюстрацию...`
Я понял, что сопротивляться бесполезно. Иллюстрацию к легенде я с невероятными муками осилил. Рисунок вместе со стихотворением Демьяна под названием `Великий подвиг` был напечатан на первой странице `Известий` 18 марта 1927 года.
Сила и влияние Демьяна неимоверно возросли, когда после смерти Ленина у кормила власти стал Сталин, весьма благоволивший литератору. О благосклонности к нему Сталина Демьян даже оповестил всенародно в одном из стихов: `...Мне знаком не понаслышке/Гигант, сменивший Ленина на пролетарской вышке!` Припоминаю, как Демьян увлекся собирательством книг. На этой почве он приблизил к себе известного тогда эстрадного артиста Николая Смирнова-Сокольского, книголюба, обладателя одной из лучших в Москве библиотек. Мне рассказывал сам Николай Павлович, как он, не скрывая гордости, показал Маяковскому свою палку с прикрепленной к ней серебряной дощечкой с надписью: `Подарена Демьяном Бедным`. `Да-а... - протянул Маяковский с видом глубокого потрясения. - Здорово!` И прибавил задумчиво: `А мне кто подарит? Шекспир-то умер...`
- И все-таки Сталин благоволил Демьяну Бедному...
- Как вам нравится такой эпизод? В железнодорожном ведомстве как-то сочли целесообразным отобрать персональные спальные вагоны у частных лиц. Это вполне разумное решение коснулось и Демьяна. Возмущенный поэт пожаловался Генеральному секретарю партии. Сталин отреагировал в характерном для него стиле: `Отняли у Демьяна вагон, согласно общему положению? Что ж, тут ничего не поделаешь. Но знаете что? Отдайте ему мой вагон. Зачем мне вагон? Если понадобится куда поехать, попрошу предоставить. Авось, не откажете...` Надо ли уточнять, что персональные вагоны остались у обоих...
- Мы с вами беседуем накануне вашего дня рождения. Что вы пожелаете себе на 103-летие?
- Благополучия для себя и для всей нашей страны!
- А что бы вы пожелали своим читателям, тем, кто продолжает смеяться над вашими карикатурами?
