Михаил Шемякин: У нас карьера не голливудскаяНазад
Михаил Шемякин: У нас карьера не голливудская
Михаил Шемякин - один из самых известных у нас современных художников, хотя не скажешь, что любимый. Его памятники - Петру Первому в Петербурге и "Детям - жертвам пороков взрослых" - ставились со скандалом. Его сценография к "Щелкунчику" Мариинского театра вызвала у журналистов острый приступ зубоскальства. Но есть одно произведение художника, которое вызывает уважение даже у его недоброжелателей, - это цикл "Воображаемый музей Михаила Шемякина", который канал "Культура" начал показывать в прошлом сезоне и продолжит в нынешнем. Вопросом об этой завораживающей зрителя чередой образов программе и начала беседу с Михаилом ШЕМЯКИНЫМ обозреватель "Известий" Ольга КАБАНОВА.
- В каждом выпуске вы представляете несколько тем: "Шар в искусстве", "Рука", "Смерть", "Гримаса" и иллюстрируете их собранными за многие годы материалами из всей истории мирового искусства. Но ведь это безграничные темы.
- В том-то и дело. Их можно исследовать до конца мира. Потому что каждый день художники где-то в разных уголках земного шара создают что-то, что...
- Но это все равно что систематизировать саму жизнь. Вам не кажется, что вы занимаетесь невозможным делом - материал поступает быстрее, чем вы успеваете его осмыслить?
- Я занимаюсь делом бесконечным. И очень сложным. Объять необъятное невозможно, как говорил один известный персонаж.
- А вы это делаете, несмотря на завет Козьмы Пруткова?
- Каждый исследователь, и первопроходец, и художник должен быть отмечен энным количеством безумия, как говорили советские психиатры. Но я занимаюсь нужным делом. Я думаю о ребятах в России, которые маются, оттого что наше изобразительное искусство плетется где-то сильно в хвосте. И это не зависит от таланта. Таланта в России хватает, хватает и изобретательности у молодежи. Но сказываются 70 лет оторванности от арены мирового искусства. Да и сегодня, между нами говоря, много ли художников могут себе позволить пошляться по парижским или чикагским галереям?
Многим ребятам не добраться до Третьяковки, до Эрмитажа. Разные люди - художники, скульпторы - благодарят меня за программу. Все ждут новых тем, спрашивают, будет ли повторение, будет ли CD.
- Но есть мнение, что западный опыт вреден для нашего искусства, что именно мы храним традиции великого искусства.
- Тут остается только развести руками. Все есть в России - страна необъятная. Но молодым художникам без знаний невозможно творить. У ребят колоссальная потенция, но они выстреливают вхолостую. Изобретают велосипед, когда все люди носятся на ракетах. Может быть, оставшиеся от совка отсутствие знаний и беспредельная чванливость и порождают мнение, о котором вы сказали.
- Значит, вы считаете, что мы в искусстве отстаем?
- Это не только я считаю. Конечно, с музыкой, слава богу, все в порядке. Весь мир знает Шнитке, Губайдулину, я не говорю уж о Прокофьеве, Шостаковиче. А что касается изобразительного искусства, то, извините, кроме Кабакова... Он создал определенную нишу - показывает советский социум, модели советской жизни, но сейчас интерес к этому потух. Ну еще Комар и Меламид, их политические карикатуры, картины: Сталин верхом на Ленине, Ленин верхом на Сталине. Больше никто не известен. Говорить о том, что российское искусство знают на Западе или что оно вышло на международный рынок, - просто смешно.
- Вы собрали для своего "Воображаемого музея" огромный материал. Начали собирать его 20-летним юношей. Для чего?
- В Советском Союзе было очень сложно узнать, что происходит в искусстве Запада. Вы знаете, что многие книги были под запретом. Приходилось знакомиться с библиотекаршами в Академии художеств, и когда уходило начальство, мы сидели в библиотеке допоздна. Фотографировали репродукции, обменивались книгами. Кто-то сдавал книги по искусству в аренду, бывало и такое. Таким образом я стал создавать свои первые альбомы как бы для себя. Хотя и многим своим друзьям я тоже показывал свои первые открытия. Вы, наверное, знаете, что была даже создана группа "Метафизический эстетизм" (мною и моими друзьями), и мы занимались вот этими исследованиями, которые очень здорово помогали нам.
- Помогали в чем?
- В нашем направлении. Они помогали находить новые формы и двигаться по тому пути, который мы избрали. Мои ранние метафизические работы, которые выставлялись в Париже еще в 71-м году, как раз результат вот этих поисков.
- А вам не страшно остаться погребенным под этим огромным материалом?
- Мне страшно только за то, что станет с этой библиотекой. И будут ли у меня достойные ученики, которые поймут, как дальше продолжать исследования.
- А есть ученики?
- Очень немного. Я мечтаю, конечно, что их будет больше, потому что библиотека необъятна. Одному мне не справиться. Но очень сложно найти действительно серьезных учеников. Нужно иметь предрасположенность к анализу и решимость отдать такому исследованию часть своей жизни. Это должны быть люди со специальным настроем и складом ума. Аналитики, исследователи.
- Вам под ваш музей выделены помещения. Будут ли в них выставки?
- Мы пытаемся начать уже в этом году тематические выставки с Русским музеем. Первая должна быть в Санкт-Петербурге, это "Шар в искусстве и в архитектуре". Часть материала придет из Америки, будут и оригинальные работы и материалы моей исследовательской лаборатории. Это должны быть постоянные передвижные выставки, которые мы собираемся показывать по всей России.
- С вашими памятниками в России все время что-то происходит. И в Венеции ваш памятник Казанове простоял недолго.
- Памятник Казанове был установлен на 6 месяцев по договору, и сейчас ведутся переговоры, где он будет стоять - вопреки венецианским законам. Вы же знаете венецианские законы, там не ставится ни одной современной скульптуры. А в России одного памятника вообще уже нет. Памятник архитекторам-первостроителям Петербурга разбит до основания. Бронза вся вывезена в неизвестном направлении. На памятнике жертвам политических репрессий разбили крест с надписью, кому посвящен этот памятник. Маленькая деталь отпилена от памятника детям - жертвам пороков взрослых в Москве. Памятник Петру и Екатерине открылся в этом году. Туда публику не пускают - там закрытая зона Константиновского дворца. И, по-моему, памятник Собчаку находится пока под охраной.
- Вас печалит эта ситуация?
- Вандализм остался, что поделать. Можно много говорить о том, что мне нравится и что не нравится в сегодняшней России. Есть много мистиков и скептиков, но я к их породе не принадлежу.
- Вы позитивно настроены?
- А как бы я мог выжить в России? А когда меня вышвырнули из страны в 27 лет с 50 долларами в кармане, как бы я выжил на Западе, если бы был пессимистом и нытиком?
- А вы считаете, что ваша карьера на Западе сложилась?
- Ну как сказать. У нас же карьера не голливудская. Во всяком случае, многие американские или французские художники бьются и иногда не добиваются и двух и трех выставок. А я много выставлялся. Меня интересует, сложилось ли мое творчество. А к нему я пробился благодаря знаниям, которые получил здесь, благодаря музеям, книгам. Я создал много нового, для самого себя много нового открыл.
