Валерий Гергиев: `Мы можем быть несносны, но, извините, мы все же сделали себе мировые имена`Назад
Валерий Гергиев: `Мы можем быть несносны, но, извините, мы все же сделали себе мировые имена`
Фестиваль "Звезды белых ночей" стал пиком сезона Мариинского театра, собрал мировых звезд и международную аудиторию. Художественный руководитель фестиваля Валерий Гергиев почти не покидал дирижерский подиум и для интервьюеров был недостижим. Уже после окончания фестиваля корреспонденту Ъ Павлу Гершензону удалось взять у Валерия Гергиева эксклюзивное интервью.
- Как вы можете описать модель фестиваля и каков ваш личный взгляд на его итоги?
- Я не хочу думать о модели. Мне кажется, это не столь важно. Мы не Зальцбург, у нас нет традиций Макса фон Рейнхардта или композитора Готфрида фон Айнема, стоявших у истоков этого фестиваля. Мне ближе то, что делал в Зальцбурге великий дирижер Герберт фон Караян. При этом я понимаю, что режиссер Караян не создавал спектаклей, которые эпатировали публику и бросали вызов общественности. Тем не менее, в зальцбургских страницах биографии Караяна много поучительного. Прежде всего высочайшее качество Венского филармонического оркестра, обеспечившее Зальцбургу успех на протяжении десятилетий.
Объявлять сегодня о намерении создать в России свой Зальцбург легкомысленно. А вот организовать фестиваль, который привлечет к себе внимание и в России, и в мире,- можно. Что мы и сделали, создавая питерские "Белые ночи". Конечно, я ориентировался в первую очередь на уровень оркестра, оперной и балетной труппы Мариинского театра. Что касается эстетических границ фестиваля, то в этом году мы представили публике оперные спектакли в диапазоне от "Силы судьбы", реконструирующей модель оперного театра XIX века на основе старинных декораций Роллера, до дизайнерских визуальных экспериментов в "Пиковой даме" и "Семене Котко". Мы исполняли Моцарта и Вагнера, Чайковского и Беллини, Прокофьева и Верди, Малера, Стравинского, Цемлинского. Вот границы нашего фестиваля.
- Для нормального функционирования фестиваля такого масштаба необходима поддержка города.
- Фестиваль "Белые ночи" - событие, которое в состоянии привлечь гораздо большее внимание даже к такому роскошному туристскому объекту, как Петербург. Конечно, в Петербурге нет античных амфитеатров для устройства оперных представлений, но здесь есть Дворцовая площадь, акватория Невы, изумительные парки.
Просто надо иначе взглянуть на ситуацию и попытаться ее перестроить. Поучиться, как это делается на Западе. Например, "Метрополитен-опера", как и все учреждения Линкольн-центра, освобождены в Нью-Йорке от налогов, потому что это культурное пространство привлекает в Нью-Йорк такое число туристов, что город в целом получает несколько миллиардов прибыли. Я уверен, что и Петербург подобным образом мог бы здорово поправить свои дела. Каждый из туристов в состоянии принести тысячи по полторы долларов. Что-то достанется гостиницам, ресторанам, что-то - Эрмитажу, Русскому музею, что-то - Мариинскому театру.
В результате Петербург сможет заработать тот самый миллиард, который так хочет получить Россия от МВФ. Но мы привыкли считать, что "Росвооружение" - более доходная статья, чем все эти артисты и вся эта культура вместе взятые. Я понимаю, что это общие соображения, но я не раз видел, как эта модель замечательно работает в разных странах.
- В свое время вы сказали: чтобы держать уровень оркестра Мариинского театра, необходимо, чтобы за его пультом стояли Мути, Аббадо, Темирканов, Светланов, Янсонс. Что этому мешает - финансы, проблемы художественного порядка?
- Этот вопрос сейчас не совсем уместен. Я предпочту пригласить Мути с оркестром и хором театра "Ла Скала". Аббадо не будет выступать в Мариинском театре каждый день. Кстати, не секрет, что выступления Берлинского филармонического оркестра во главе с Аббадо в Мариинском театре организовал именно я. Здесь выступал Джеймс Конлон, только что вы слышали известного финского дирижера, руководителя Лос-Анджелесского филармонического оркестра Эса-Пекку Салонена.
В прессе очень любят противопоставлять: давайте посмотрим, сколько Гергиев позволяет дирижировать Джанандреа Нозеде (главному приглашенному дирижеру Мариинского театра.- Ъ) или Салонену... Гергиев очень жадный и никому не дает работать... Все это глупости.
Я практик и привык смотреть реальности в глаза. Риккардо Мути - замечательный дирижер, мало где дирижирует: в "Ла Скала", в Венской филармонии. Он не дирижирует многими очень хорошими оркестрами. У человека своя жизнь: ему совершенно не интересно, что происходит, скажем, в той же России, или там, где кто-то в кого-то стреляет, или меняют премьер-министров. Он хочет дирижировать и держать на уровне театр "Ла Скала", который ему доверен.
А мне доверен Мариинский театр, и мне надо сделать так, чтобы при бюджете, который в сто раз меньше бюджета театра "Метрополитен" и в семьдесят - театра "Ла Скала", здесь производилось что-то достойное традиции Мариинского театра. Десять лет назад я для себя решил: вот такая ситуация, надо работать в тех условиях, которые есть. В свое время я многократно приглашал к сотрудничеству Мстислава Ростроповича. По многим причинам это не произошло. В конце концов я принял решение: если Ростропович не может продирижировать в Мариинском театре оперу Шостаковича "Катерина Измайлова", я продирижирую ее сам.
- А теперь Ростропович, очевидно, не скоро появится в России. И хотя он объяснил, что причиной этому - расписанные на пять лет вперед планы, но музыкальная общественность была взбудоражена ситуацией, сложившейся между ним и критикой после его самарского проекта.
- Ни один из пишущих о Ростроповиче не сделал для российской культуры столько, сколько Ростропович. Он - фигура историческая. Его достижения - и не только в исполнительской сфере - общеизвестны. И когда какое-либо из СМИ пытается встать над Ростроповичем, а молодые журналисты и даже их более респектабельные коллеги переходят на фривольный (а иногда и хамский) тон - это возмутительно. Я ясно высказался? Пинать артиста с мировой славой - смешно. Смешон тот, кто его пинает. Если и возникали ситуации, в которых Ростропович с кем-то не находил общий язык,- что ж, у всех нас есть трудные стороны характеров, мы иногда можем быть даже несносны, но, извините нас, мы все же сделали себе мировые имена.
Артистов с мировыми именами в России на самом деле не так много. Очень мало. И когда мы здесь, на внутренних тусовках даем друг другу какие-то значки, премии и кажемся при этом значительными и замечательными - это одно. А завоевать мир - совершенно другое. Я бы очень сожалел, если бы Ростропович перестал иметь отношение к российской художественной жизни. Это было бы обидно.
- Фестиваль "Звезды белых ночей" давно уже стал пиком сезона Мариинского театра. В этом году он в некотором смысле стал "сезоном" в том понимании, которое ввел в мировую практику Сергей Дягилев. Вы не боитесь, что двухнедельный фестиваль задвинет девятимесячный театральный сезон на периферию зрительских интересов?
- Дягилев - слишком крупная фигура, и не дай Бог, если я начну сравнивать Дягилевские сезоны и "Белые ночи": все подумают, что я окончательно сошел с ума... Фестиваль фокусирует годовую деятельность Мариинского театра. Но двухнедельный фестиваль не смог бы состояться без девятимесячного сезона.
А потом, простите, в этом сезоне до начала фестиваля театр показал "Сомнамбулу", которая стала колоссальной школой бельканто для наших певцов, "Свадьбу Фигаро", "Аиду", "Дона Карлоса", вечер новых балетов Алексея Ратманского, премьеру "Спящей красавицы", при подготовке которой был выполнен беспрецедентный объем работ по реконструкции хореографии, декораций, костюмов. Вы считаете, что этого мало для театра, существующего в финансовой ситуации "после 17 августа"?
С начала сезона 1998/99, имея на банковском счету практически ноль, мы все же осторожно приступили к новым постановкам. Сколько было разговоров о том, что мы не так сделали "Аиду". Но мы не ставили задачу сделать авангардистскую "Аиду". Возобновляя сценографию Шильдкнехта, мы хотели поддержать замечательную традицию театральной живописи, которая сохранилась только в Италии и России. В этом спектакле уже спели Дядькова, Бородина, Галузин, Григорян, Путилин, Гордей, Алексашкин, Никитин, Огновенко. У нас школа молодых певцов, и им обязательно надо петь "Аиду". А я, директор театра, решаю, когда и в каких декорациях. В этом году балет не принял в фестивале подобающего участия, потому что в эти же сроки должны были состояться гастроли в театре "Метрополитен". Тем не менее публика увидела и Лопаткину, и Зеленского, и Рузиматова, и Вишневу. Кстати сказать, меня в целом радует состояние балетной труппы. Рядовые спектакли классического репертуара прокатываются на высоком уровне. Но с новой хореографией дело обстоит не блестяще.
- На пресс-конференции перед фестивалем вы заговорили о новом "Щелкунчике". Кто будет хореографом и дизайнером этого спектакля?
- Я не хотел бы сейчас подробно говорить об этом. Пока все в стадии проекта. Скажу лишь, что мы не собираемся отказываемся ни от "Пиковой дамы" Юрия Темирканова, ни от "Спящей красавицы" Константина Сергеева, ни от "Щелкунчика" Василия Вайнонена. Гергиев не покушается на наследие Кировского-Мариинского театра. Хотя должен сказать, что в мире давно посмеиваются над нашим "Щелкунчиком". Да и в 1995 году в Лондоне он провалился. Не надо считать себя единственными в мире знатоками искусства. Это глупейшая позиция, которой я страшно боюсь.
- Есть два взгляда на Мариинский театр: иностранные наблюдатели предпочитают видеть Мариинский театр воплощением местного колорита и причудливой экзотики ("русский репертуар", что-то подобное Пекинской опере или индийскому классическому танцу). Российские аналитики хотят видеть его частью мирового оперно-балетного процесса (то есть видеть и слышать в Мариинке то, что можно видеть и слышать в Нью-Йорке, Лондоне, Париже, Зальцбурге). Это - противоположные устремления. Намечаете ли вы движение к какому-то из этих полюсов, или ваша задача - примирить обе точки зрения?
- Я не стремлюсь ни к одному из этих полюсов. События в последние десять лет развивались, отчасти следуя программе, которая у меня была, отчасти спонтанно. Например, возникла возможность разработать программу совместно с театром "Ла Скала". Пригласить сюда Дзеффирелли с "Аидой". В конце концов "Аида" сюда попала, Дзеффирелли не попал. Мы не можем платить Дзеффирелли, как ему платят в Нью-Йорке. Нет денег - и точка. Даже если бы и были, я пустил бы их на спектакли, подобные "Лоэнгрину", "Пиковой даме" или "Семену Котко". Тем не менее сотрудничество с миланским театром "Ла Скала" пошло очень активно, поскольку Дзеффирелли был не целью, а следствием этой программы.
Дальше: я не думаю, что наши любители оперы должны очень уж сетовать на Мариинский театр за то, что он отрывает их от мировой музыки. На кого же тогда ориентироваться? Неужели вокруг нас в России десятки процветающих могучих театров, со сцен которых не сходят Барток, Берг, Яначек, Монтеверди, Рихард Штраус, Вагнер, Стравинский, за пультами стоят Баренбойм, Ливайн, Арнонкур, Хайтинк или Саймон Рэттл, балеты сочиняют Форсайт, Килиан, Эк,- а мы здесь, в Петербурге, что-то не так делаем? Вы считаете это неуместной иронией? Но я не иронизирую.
Я бы рад работать в такой России, в которой оркестры, хоры, балетные труппы ушли далеко вперед от того, что делает сегодня Мариинский театр. Вот только когда это станет реальностью? Как я рад тому, что вокалисты Мариинского театра регулярно (и совсем неплохо) поют в Зальцбурге. Раньше там практически никто из русских не бывал.
Российские журналисты не должны думать, что раз у них появилась возможность бывать в Зальцбурге или Нью-Йорке, значит, надо пинать ногами Большой, Мариинский театры за то, что они не Зальцбург. Мы действительно не Зальцбург. Но при этом я ни на секунду не забываю, что в Зальцбурге я желанный гость.
Там тоже есть критики, которые много чего в своей жизни видели и слышали. И они приходят на наши спектакли и судят очень жестко. Но им как-то удается в целом избежать тона, который в российской прессе считается едва ли не единственно возможным: иронично похлопать по плечу, немного потоптать ногами. Нам от этого не больно. Но были времена, когда кто-то реагировал болезненно: Ольга Бородина, например, отказывалась здесь выступать после того, как в газетах ее стали учить петь. Сегодня те же люди вынуждены признать, что Бородина петь все же умеет - доказала всему миру. Я никого не хочу учить, это было бы глупо. Люди вольны делать все, что им угодно, но если вы хотите иметь серьезный разговор - пожалуйста. Если разговор будет фривольным и развязным - ни я, ни театр не вступят в него. Потому что особого желания разговаривать нет, как нет особого желания давать интервью.
