Новая роль Леонида Ярмольника в фильме Валерия Тодоровского `Мой сводный брат Франкенштейн` открывает нам актера, которого считают комедийным, с новой стороны. А впереди еще и встреча с его Руматой - героем романа братьев Стругацких и будущего фильма Алексея Германа `Трудно быть богом`. Я беседую с актером под свежим впечатлением от кинодрамы о далекой войне, которая оказалась близкой и вторглась в обычную московскую семью. Ярмольник здесь играет отца семейства, у которого нежданно обнаружился сын - травмированный Чечней одноглазый парень.
- `Мой сводный брат Франкенштейн` - фильм о нашей общей трагедии, а начинается как комедия, и это, по-моему, делает его особенно драматичным...
- Это Валера Тодоровский придумал. Вот и Гармаш там играет чистую комедию: происходит ужас, но смешно дико. Срабатывает и мой имидж артиста как бы комедийного. В этом Тодоровский и Алексей Герман похожи. Герман давно пользуется этим приемом: снимал Андрея Миронова, Ролана Быкова, Юрия Никулина, теперь меня - `цыпленка табака` и телевизионного шоумена - в роли Руматы. Валера сделал то же самое, но строже и современнее.
- И стало вдруг ясно, как тонка прослойка нашей мирной жизни. Но фильм заканчивается тупиком, вопрос `Что делать?` опять остается без ответа.
- В этом суть картины - никто не знает, что делать. Если бы я знал, как решить эту проблему, я был бы президентом. Он, похоже, тоже не знает, но мы стараемся своим фильмом ему помочь. Ответить на вопрос можно тогда, когда вопрос поставлен точно. А задать вопрос, по-моему, у нас получилось. Потому что фильм так точно сфокусирован на каждую семью. Поставить диагноз - первый шаг к лечению.
- А будут зрители смотреть такую депрессивную в итоге картину?
- Если кто не будет - пусть смотрят блокбастеры. Пусть чешут себе пятки и не пускают ничего в голову и сердце. Таких сейчас много. Мы зрителя хорошего кино почти растеряли, но, я уверен, можно его вернуть. Можно провоцировать людей на труд смотреть такое кино, заставить себя соучаствовать с происходящим на экране. Потому что это кино о тех, кто в зале. На экране муж, жена, дочь, сын, второй сын, есть соседи и друзья - все как у каждого из нас, микромодель общества. И нужно найти в себе силы оказать себе честь смотреть такое кино - вот так бы я это сформулировал.
- А снимался параллельно `фильм о фильме`?
- Нет, мы это считали ненужным. Хотя для картины `Трудно быть богом`, скажем, снимался `фильм о фильме` под названием `Трудно быть Германом`. Картины еще нет, а фильм о ней уже готов.
- Это из-за `Франкенштейна` у вас возник конфликт с Алексеем Германом?
- Чтобы разгорелся конфликт с Германом, повод совершенно не важен. Если ты не так постригся, не так ответил по телефону или снялся в другом кино, этого достаточно. Алексей Юрьевич знал, что мы с Валерой собираемся снимать фильм приблизительно два года назад. Я говорил: мы будем снимать этот фильм тогда, когда вам, Алексей Юрьевич, это будет удобно. Нам нужно для съемок два месяца... И это уже был повод для скептического к нам отношения: что за кино, если его можно снять за два месяца! Скандал был, но на хорошем уровне - это ревность ко мне как к актеру, который снимается еще где-то. Наверное, он решил, что я весь остаток жизни буду сниматься в роли Руматы. А потом умру. Но я человек простой, мне хочется еще услышать после картины и ругань,и похвалу. И неинтересно делать кино как надгробие.
- Так будет картина `Трудно быть богом` или нет?
- Будет-будет. На днях еду продолжать сниматься.
- А много еще снимать?
- Процентов тридцать. Так что в лучшем случае картина будет года через два с половиной. Полгода съемок, монтаж и озвучание. Герман снимает не так, как принято сегодня, - звук непрямой.
- От романа Стругацких ушли далеко?
- Это Стругацкие, очищенные от шелухи, которую они были вынуждены внедрить в роман, чтобы книга была пропущена и напечатана. Герман эту книгу разобрал до скелета, всю суть романа обнажил. Сценарий - замечательный.
- А фирменный туман, которым окутаны его последние картины, он будет?
- Герман точно определил суть своего метода: он снимает средневековое кино средневековым способом. Это будет фильм оригинальный и странный. По изображению, по субъективности камеры. Каждый кадр - фреска. Босх - не Босх, не знаю... но очень красиво. А насколько он будет убедительным и азартным, пока непонятно. Первые пятнадцать минут зритель будет сидеть с раскрытым ртом, не понимая, как это вообще можно так снять. Через двадцать пять минут - уже привыкнет. Через полчаса - боюсь, может заскучать. А через сорок минут начнет спрашивать: ну-ну, а дальше?
- Как это случилось в фильме `Хрусталев, машину!`, где каждый из кадров в отдельности гениален, а в целое они не сложились?
- Если я ошибусь, буду счастлив. Но мне не хватает интриги, действия. Зритель все-таки смотрит историю и должен двигаться по сюжету. Если историю удастся прочертить и зрителю будет за чем следить, все получится. А если фильм останется на стадии красивого средневекового роскошества, то он быстро наскучит.
- Приходя на съемочную площадку, Герман тоже знает, чего хочет?
- Перед тем как снимать сцену, он ее каждый раз переписывает заново. И пока она на уровне кадриков не возникнет в голове, не выходит на площадку. А когда выходит, иногда выясняется, что придуманное им сделать невозможно. И он начинает снова думать. Это процесс очень длинный и тщательный. И фраза `лучшее - враг хорошего` - это как раз про Алексея Юрьевича. Потому что эти сомнения и мучения иногда заходят так далеко, что убивается суть эпизода.
- С ним работать интересно?
- Очень. И невероятно трудно. Режиссер он гениальный, человек - тяжелейший...
Валерий Кичин
Дата публикации 25 октября 2004 г.
1998-2004 `Российская газета`http://nvolgatrade.ru/
Док. 213178 Опублик.: 25.10.04 Число обращений: 262
