Демонтаж
Хвост
Демидов - парк
Потеря
Никифоров
Фирма
Ошибки не было
Антонов, Демидов, Никифоров...
Фридман
Марина

Демонтаж

Странно.

Он ничего не почувствовал.

Четыре месяца Олег находился в подвешенном состоянии. Отгулял текущий отпуск и остатки предыдущего. Съездил к матери, поправил дом, повидался с родней. Отдохнул так, что теперь готов был свернуть горы.

Но жизнь шла своим чередом и почему-то мимо него. На все его телефонные звонки в контору ему отвечали, что все нормально, что вопрос решается. К исходу второго месяца, который является критическим для людей находящихся за штатом он был готов сорваться.

Кадровики опередили и сделав изящный пируэт сначала ввели, затем снова вывели Олега за штат. Отрубать хвост сразу то ли не решались, то ли имели особый расчет. Рубили медленно по кусочкам. При этом номенклатурные радушные на все тридцать два зуба улыбки не сходили с их лиц. За последние годы перестроек и реформ их орда ширилась и крепла, численно превосходя отдельные оперативные подразделения. Любые кадровые перетряски требовали людей, которые эти перетряски будут осуществлять. А с учетом перманентности таковых. Закон Паркинсона стал законом существования конторы.

В штатных перетасовках кадровый аппарат достиг совершенства. Каждая очередная реформа затрагивала кого угодно, кроме них. И всегда за счет этих реформ у них в колоде было шесть тузов. Длинная скамейка запасных из числа руководителей разного рода уровней и квалификации не иссякала. Назначай не хочу!

Олег чувствовал, что его временное место на этой скамейке становится постоянным.

Изредка появляясь на службе и проходя по кабинетам он видел, что ничего без него не изменилось, что все идет (а может не идет)своим чередом. Также как и при нем, несмотря на драконовскую борьбу, громоздятся бутылки в туалетах. Также по коридорам движутся секретарши, также падают разноцветные кубики тетриса на мониторах. Такой же воздух, такие же. И все такие что-то не так, чего-то не хватает. Говорить о том, что не хватает лично его, он не мог. За последние годы пословица о том, что незаменимых людей нет приобрела более выпуклый и потому драматичный для одних и оптимистичный для других смысл. Люди приходили и исчезали. Новые начальники открывали для себя новые и такие старые для местных аборигенов Америки. В столовой появлялись новые лица и Олег все чаще стал ощущать себя чужим, ненужным, лишним. Все сложнее стало дозваниваться до своих знакомых. Новые дежурные в старых приемных уже не узнавали его голос, а потому на свой страх и риск определяли соединять или не соединять его по городскому телефону с шефом.

Сначала это раздражало. Несколько раз на ленивое `Алле!` он драл секретарей и секретарш, как мартовских кошек. `У вас есть должность и звание? Вы что дежурный по скотобазе?!` Но и это наскучило. Нынешние швейки перевоспитанию не поддавались. Начальникам было не до приемных: своих проблем невпроворот.

Мучаясь и надеясь на какое-то чудо, Олег тянул время. Прагматичный и расчетливый по натуре он понимал, что через два-три месяца о тебе не вспомнят, но естественное человеческое желание возможной сказки не покидало. Помучившись в надежде, он принял решение. Выпив рюмку коньяка, он начертал:

`Директору Федеральной службы безопасности.

Прошу уволить меня из органов государственной безопасности в связи организационно-штатными мероприятиями.`

Подумал, словно Ванька Жуков и добавил `От прохождения Центральной военно-врачебной комиссии отказываюсь`. Далее следовала подпись и число.

Удивительно, что визы от руководства он собрал стремительно. Каждый из его старых приятелей, с которым он съел свору собак, читавший рапорт качали головой `Каких людей теряем`, но попыток уговорить остаться на службе не предпринимали.

Последней инстанцией был начальник Управления кадров. Выразив для приличия сожаление по поводу принятого Олегом решения положил рапорт в стопку таких же бумаг. На красном сафьяне было выдавлено золотом `На увольнение`.

Сколько раз он пытался смоделировать в мыслях этот торжественный и драматический момент ухода с Лубянки . Ему казалось, что это будет невероятно трогательно и остро. Он боялся его, боялся своей слабости, когда от нахлынувших чувств должно перехватить горло и на глазах появится предательская влага. Много раз он наблюдал такие сцены. Ветераны отслужившие свой срок, повидавшие всякого и хорошего и дурного в такие моменты становились сентиментальны и слезливы. От осознания того, что большая часть жизни прожита, что уже не будет ничего из того что было - ни новых званий, ни побед на поле брани, ни поражений на иных воинских полях душа рвалась на части и расставалась с телом. Настроение сентиментальности, прикрываемое грубым солдатским цинизмом `Мы отпускаем тебя, брат на волю. Ты стал волен как птица. Ты вступаешь в новую жизнь` на следующий день казалось кошмарным сном. И было стыдно и за свои, пусть даже искренние слова, и за сухость в горле и за набухшие глаза. Каждый из присутствующих примерял проводы товарища на себя, коря себя за неискренность и за излишнюю браваду. `Где стол был яств там гроб стоит!`

Особенно двусмысленным было прощание с людьми в конторе случайными. Не сказать ничего было нельзя, а говорить о.

И говорили. `Отходящий` в новый мир третьесортный опер, единственной боевой раной которого, был запущенный геморрой, в таких ситуациях видел себя двуглавым орлом на государственным гербе. Выступающие на первой репетиции поминок вспоминали человеческие качества бойца, как правило, не связанные со службой (охотник, рыбак, вырастил сына и посадил дерево или наоборот - посадил сына и вырастил дерево). Понимая правила ритуала восторженных слов старались не жалеть - ваши знания! Ваш опыт! Ваша работоспособность!

Вскоре даже отпетый идиот, начинал осознавать свою значимость и поддаваться неприкрытой лести.

После третьей пятой рюмки в речах начинали превалировать превосходные степени, а после восьмой вклад в историю КГБ нового пенсионера неизмеримо поднимался в цене. Взятие Зееловских высот и формирование Днепра казалось просто `Тьфу!` по сравнению с написанной десять лет назад справкой или каллиграфически заполненной карточкой вновь завербованного агента из ЖЭКа. `И на груди его могучей одна медаль казалась кучей.` Результаты коллективного гипноза через некоторое время давали неожиданный эффект. Появляясь на очередной чекистской тусовке купившийся на эту лесть начинал требовать к себе повышенные знаки внимания и звание почетного пионера. Но если бывшие соратники, досадно морщились, запоздало осознав опрометчивость своих речей, то молодые воспринимали притязания нормой и почтительно снимали шляпу. История переписывалась ими заново и ряд участников Великих строек и периодических чисток пополнялся новым экземпляром. В последствии ряды таких бойцов, крепких духом и пышущих здоровьем множились. О нынешних руководителях ведомства некоторые из них говорили запанибрата, умышленно опуская отчество. `Колька-то? Да он у меня начинал.` То, что для `Кольки`, `Сережки`, `Вальки` срок совместной с ним работы исчислялся неделей, месяцем, годом значения не имело. Более того, сам взлет бывшего соратника на вершину воспринимался, как личное оскорбление `Ну, как можно было его назначать?`

К таким Олег себя не относил, реально оценивал свой вклад в дело мира и борьбы со злом и тем не менее искренне полагал, что оперативная жизнь прожита не зря. Это было справедливо. Об этом могли сказать все его соплеменники великого народа с острова Лубянки. Ввиду ограниченности в человеческом материале аборигены на этом острове жили дружно. Собственно сама дружба определялась сопричастностью к тем или иным событиям потрясавшим страну. А потому при розысках, поисках и разработках легионы оперов, причастных к оным превращались в одну большую семью, независимо от того где кто проживал и нес службу. Во время розыска террористов взорвавших поезд метро Олег обогатился дружбой с людьми от Калининграда до Чукотки. От Армении до Туркмении и от Киева до Мухосранска. Через пару месяцев активной работы они узнавали другу друга по голосам, булькающим в аппарате ВЧ.

Раздел имущества бывшего СССР между четверкой лесных братьев в Беловежской пуще прервал многие такие связи. И, тем не менее, по прошествии доброго десятка лет Соколов знал, что куда бы он ни позвонил и не приехал он по запаху найдет близких по крови, духу и анализам ЦВВК.

Подписывая справку о расчете выслуги лет, Соколов вдруг почувствовал себя необычайно старым и древним, как мумия из египетской пирамиды. Начав служить во времена коммунистического рабства, он заканчивал свой боевой путь во времена беспробудной демократии. Железный занавес великой державы был вывезен за границу и за бесценок сдан на лом. Вместо него на всеобщем обозрении красовались грязные простыни новых российских политиков, которые почище чем атрибут Холодной войны отпугивал от нынешней России Запад.

Перечисление должностей и органов (КГБ, МСБ, АФБ, МБ, ФСК, ФСБ) в которых он служил занимали две страницы. `Не приведи Бог жить в эпоху великих перемен!` - говорил классик. `Нет повести печальнее на свете, чем повесть о реформах в Комитете!` - говорили чекисты, раскрыв тайный смысл первых строк `Ромео и Джульеты`. Читая документ, Олег почему-то вспомнил кто, что ему присваивал. Андропов-лейтенанта. Федорчук - старшего лейтенанта, Чебриков - капитана, Крючков - майора, от Бакатина Олег не принял бы НИЧЕГО. Впрочем, по счастью Вадим Викторович от Соколова этого и не просил - время для очередного звания не подошло. Баранников - Царствие ему Небесное, - присвоил подполковника. Степашин - полковника. Носить командирские штаны с красными лампасами не довелось. Чуть, чуть. Фамилия полковника Соколова уже была в Указе.

Но. Судьба бросившая его на ту опушку, где террористы захватившие автобус, правили Бал сыграла шутку. За то, за что дают Ордена и Почетное оружие ему не предложили ничего. Более того, по своей собственной инициативе выразившейся в добровольном рапорте о временном отстранении от должности он вычеркнул себя из всех списков. Первыми насторожились в Кремле. Указ был переделан без фамилии Соколова.

Через некоторое время о нем забыли при награждении участников операции. Офицеры, получившие награды без своего командира почувствовали себя неуютно. И только штабной полковник, включенный вместо Олега в представление, гордо носил медаль на гражданском пиджаке. Это было обидно. Но Олег в принципе для себя определившийся, свою обиду задавил в зародыше. Он радовался за своих приятелей. За Адмирала, за Тихомирова и, конечно, за Гусакова.

О `пролете`, как фанера над Кремлем - генеральском звании даже не думал.

И без него от огромных звезд и красных революционных шаровар рябило в глазах. При раздаче генеральских званий в последнее время был нарушен принцип, провозглашенный покойным Дедом - `Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Но еще хуже тот генерал, который не был солдатом!`

Солдатами, к сожалению никогда не были многие действующие генералы.

Думая об этом, он поймал себя на мысли, что самым счастливым у него был сон, в котором он под палящим солнцем вместе с товарищами рубит длинными очередями по цепям наступающих душманов. И счастливым сон был потому, что после того боя он - Олег Соколов просыпался ЖИВЫМ. Многие нынешние лишены этого, даже во сне понять цену человеческой жизни.

Так казалось.

Расписавшись под перечнем должностей и сроками прохождения службы в них, Олег отметил, что прослужил двадцать восемь лет. Больше, чем солдат суворовской Армии!

И остался доволен. Оперативная жизнь Соколова пролетела сизым соколом. Сквозь облака и тучи, сквозь дождь, изморось и снег. А в памяти осталось только голубое небо, да кружевные белые облачка. Все испытанные невзгоды выпали с осадками.

Не зайти после столь трогательного момента к Пушкарному было равносильно кощунству.

Пушкарный
Множатся ряды советских пенсионеров! `Если бы юность умела! Если бы старость могла!`- Олег сбацал чечетку.

Радостное вступление Пушкарного не обрадовало. Он был мрачен и непривычно сосредоточен.

- Все? - машинально спросил он. Лицо было серым и глубокие морщины подчеркивались контрастным светом настольной лампы.

- Все! - Олег резко поставил сумку с `кормом` для товарища на стол. - Все! Я вольный, как запорожский казак. Как Тарас Бульба, как Остап, как.

- Остап кончил трагически.

- Его убил папаша Бульба? Я помню.

Пушкарный промолчал.

- Что-то ты не весел братишка.- настроение приятеля Олегу не нравилось. - Что нибудь случилось.

Пушкарный поморщился. - Бои местного значения.

- С кем, если не секрет?

- Какие от тебя секреты. Кстати как на воле?

-Ля-по-та!- Олег впал вновь в благодушное настроение.

- Призовем назад будет ляпота-а-а.

- Во, братцы, видели - Олег с каким-то особым тщанием сложил фигу. Посмотрел, полюбовался и показал товарищу.

- Э-э-э. - протянул Пушкарный и махнул рукой. - Сколько смотрю на таких вот счастливцев так и не пойму, что в вас меняется после написанного рапорта.

- Как что? - Олег над этим не задумывался. - Наверное слово изложенное на бумаге `Прошу уволить меня.` резюмирует слова, мысли, намерения. Во всяком случае, у меня было такое облегчение после поставленной под рапортом подписи, словно у меня вырвали больной зуб. Болел и вдруг раз - не болит.

Весь этот диалог Олег не сидел сложа рук. Эти руки рвали плотную оболочку целофана нарезки, рубили остро отточенным ножом жопастенькие помидоры, пупырчатые огурцы и мягкий хлеб, купленный в `Седьмом континенте`. Изящным движением он ввернул штопор, а затем не менее грациозно выдернул пробку из бутылки с красным французским вином.

- Прошу, коллега!

- Красиво, - констатировал Пушкарный. - Годы службы не прошли даром.

- Особенно для почек, сердца и печени. - Олег себя узнавал. Он был искренне счастлив.

- Накрываешь красиво, говорю.

- Для этого не надо было столько служить.

- Ты и служил красиво.

Олег поморщился. - Не люблю лесть.

- Да кому ты нужен. Ле-е-сть.

- Нет правда я больше всего боюсь этого. Понимаешь, когда мы пришли в контору, разве кто-нибудь из нас предполагал, что станем полковниками, генералами.

- Тогда на пенсию народ майорами уходил. - Пушкарный вынул бокалы из шкафа. - Помнишь стариков?

- Да кто их не помнит. Я пришел из ПГУ в контору накануне августа. Тогда еще кое-кто был. После августа они уходили пачками.

- Нет, я имел ввиду более ранний период. - Пушкарный налил. - Я пришел в семьдесят четвертом. Самый старший по званию у нас был подполковник. Полковник был только начальник отдела. Старики военного поколения были майорами - образованием не вышли. А мы салаги лейтенанты, да старлеи. Сейчас полковником не быть западло.

- Вот! - Олег поднял палец.- Потому и папахи отменили, что баранов стало меньше чем полковников.

- Кстати ты знаешь почему полковники лубят каракулевые шапки?

- Издалека на мозги похожи. - Олег поднял рюмку. - Старо. Знаешь, старик, за что я хочу выпить? Я хочу, чтобы каждый из нас, несмотря на занимаемые посты и должности и звания чувствовал себя человеком.

- Пьем за гомо-сапиенса?

- За него родимого в каждом из нас. Рабов мы из себя выдавили, осталось стать человеком.

- На философию потянуло?

- Побудешь с мое за штатом поймешь, что вся философия накопленная поколениями может быть познана за четыре месяца нереализованных надежд.

Пушкарный усмехнулся. - Так уж и вся?

- Ну, я так думаю. Ведь всю-то ее родимую я не читал и не усваивал, но думаю.

- Наверное, так. Тем более что скоро и мне придется осмыслить твою философию.

- Что так? - Олег налил по второй.

- Не по тем мозолям прошелся. - Пушкарный снова помрачнел.

- У тебя планида такая по мозолям приличных людей топтаться. Ну, за победу!

- Смотря, какие мозоли.- Пушкарный встал и прошел к окну.

- А что есть особенные? - Олег встревожился.

- Сановные. Можно сказать олигархические.

- Так те или другие?

- Видишь ли Юра. `Гнуса` помнишь?

- Так вы его?

- Теперь он нас. Иди сюда.

Только сейчас Олег увидел, что на столе Пушкарного лежит какая-то схема. Заглядывать на чужие столы привычки не имел, но схема было огромная. Кружки, квадратики, стрелки. Таких за свою жизнь Олег повидал видимо-невидимо. Сам нарисовал таких множество.

- И что здесь такого примечательного?

- Фамилии сечешь?

Олег одел очки. Впервые он видел классический вариант схемы разработки. Объектом же были сотрудники ФСБ. В кружочках были фамилии знакомых офицеров.

- Ни себе чего, - он присвистнул.

Чертил кто-то хорошо знакомый с системой. Тот, кто знал, кто и чем занимается, кого `ведет`. Это была работа, исполненная профессионалом высокого класса. И явно после Высшей школы КГБ.

- Что это?

- Это просто разработка, которую ведет `Гнус`.- Пушкарный снова отвернулся. - Уму непостижимо. Вот так работаешь, работаешь, а рядом. Веришь всем как себе и вот. - он резко повернулся и с размаху ударил кулаком по схеме. - Поймаю, убью суку!

- Раньше надо было.

- Что?

- Гнуса сажать! - Олег был раздавлен. Какой-то козел, примазавшийся к власти, к Семье, обобравший не одну фирму и разоривший не один завод, обладатель баснословного даже для Рокфельлера состояния сегодня ПРАВИТ БАЛ В СТРАНЕ. Более того, на него работают те, кто должен против него бороться! И эти ТЕ ходят по одним с нами по коридорам Лубянки, сидят на совещаниях, говорят умные вещи и жгут глаголом.

- Вот кого надо сажать! - Пушкарный заводился. - Стрелять, давить мразь.

- Так дави! Ты же начальник.

- Умывальников начальник и мочалок командир - вот кто я. - Пушкарный покрутил головой. - Что-то все таки произошло. Все что было в прошлом кажется сном. Представляешь много лет назад - годах в семидесятых мы проводили операцию. Ставили последнюю точку. Сам понимаешь обыски аресты. И в квартирах и гаражах и на дачах. По всей Московской области. В зале перед началом операции, буквально накануне вечером, собрали в зале сто сорок оперов, следователей и сотрудников, привлекаемых для проведения операции. Проинструктировали. Можно сказать открытым текстом. Фамилии, адреса...

- .явки. Пороли.

- Почти. Раскрыли карты как в порнографическом фильме. Но! Как всегда в последний момент что-то случается. Следственный отдел заартачился. Представляешь! Сто сорок человек посвящены в суть предстоящей операции! Одно слово и все полетит к чертовой матери!

- И что?

- Сегодня это кажется фантастикой, но ни один человек из ста сорока не сдал! Ни жене, ни любовнице, ни служащему медвытрезвителя.

- Похоже на сказку. - Олег знал, что информация ныне уходит из самых высоких кабинетов. За каким грифом не посылай, хоть `Секретно`, хоть `Особой важности`, хоть `Лично`. И куда не посылай - хоть в Правительство, хоть в Кремль. Информация хлещет как из дуршлага.

- Это не сказка, это сказочная быль. Мы так жили, так дышали. Вся суть системы была построена на конспирации. У меня жена лет десять думала, что я работаю в закрытом НИИ. А сейчас.

- Бытие определяет сознание оперов.

- Кончай демагогию! - Пушкарный заводился. - Какое бытие? Тебя, что в это бытие тянули? Ты что не знал куда идешь. `И если я нарушу эту священную клятву пусть меня покарает.`

- Не караем. Играем в либералов. Вот и результат.

- Полагаю, что все значительно глубже. Разрушено в нас что-то такое, что.

- Разрушено ощущение государства. Великого и могучего. А со слабого государства, какой спрос? У слабого государства слабые половые органы.

- Да, сегодня и трахнуть, это государство никого не может. Даже со сраными чеченскими бандитами в Великую Отечественную войну играем.

- Не заводись. - Олег решил перевести разговор на другую тему.

- Заводись, не заводись, а результат налицо. Против нас работает серьезная, коварная и опасная сила. Для нее нет приципов, нет правил и Законов. Она полагает себя единственной имеющей право вершить все!

- Еще не вечер! - Олег похлопал приятеля по плечу. - Не вечер.

- Уже полночь. - Пушкарный снова тряхнул головой.- Полночь! А в полночь на поверхность выходит вся нечисть. Упыри, вурдалаки, ведьмы. И в эту полночь уходят те, кто может, должен, умеет и знает.

- На меня намекаешь?

- И на тебя тоже.

- Мы сами не уходим.

- Не уходим,- Пушкарный передразнил Олега.- А что вы делаете?

- Слушай, не сыпь соль на рану. - Олег провел пальцем по краю стакана. - Ты что не знаешь, как дело было.

- Знаю. Извини. Так мне тем боле обидно. Нас мочат как бандитов в сортире. По одному. - Пушкарный снова ударил по листу ватмана. - Вот эти мочат. Пробрались к телу и дуют в уши. Вот смотри.

Он дернул ящик стола на себя. Там вперемешку лежали старые телефонные справочники, какие-то фотографии.

- Вот смотри! - на стол брошена групповая фотография. В центре Президент, справа слева, амфитеатром расположился руководящий состав ФСБ. - Помнишь?

- Вестимо.

- А теперь считай. Сколько лет прошло?

- Года три.

- Считаем. - Пушкарный начал тыкать пальцем в запечатленные фигуры. - Ковалев где? Этот на пенсии, этот уволен, этот. Я считал из 48 боевых, не старых, заслуженных генералов уволено или по разным причинам выдавлено 28 человек. За три года! Это в процентном соотношении больше чем за годы войны. И это только вершина. Представь пирамиду. Что внизу? На чем держится система?

- А я виноват?

- Да ты-то при чем. Я говорю в целом. Вот в чем причина того, что я тебе показал. Вот откуда корни.

- Уймись. - Олег прервал страстную речь. - Что с этим будешь делать?

- В сортир отнесу и повешу на самом видном с унитаза месте. Пусть смотрят все! С кем работаем, на кого пытаемся опираться.

- Шефу показывал?

- Показывал.

- И что?

- Сказал, не бери в голову.

- Не взял?

- Ты что не понимаешь, что шеф не вечен. Их меняют как туалетную бумагу в период дезинтерии. Посчитаем.

- Валяй.

- Андропов - раз, Федорчук - два, Чебриков - три, Крючков - четыре, Шебаршин- пять, Бакатин-шесть, Иваненко-семь, Баранников - восемь, Галушко - девять, Степашин - десять, Барсуков - одиннадцать, Ковалев - двенадцать. Плюс два последних - итого четырнадцать. Если посмотреть ниже, то после каждой реформы я в среднем по управлению терял до 15 процентов

- Для меня это и без статистики ясно. Я помню после убийства владельца `Рэдиссон-Славянская` Пола Тейтума одна газета выдвинула версию, что это дело рук ЦРУ. Так после этого чин из Администрации Президента чуть редактора с работы не снял. И знаешь в чем интрига?

- Ну?

- Отец этого чина преподает в разведшколе в США.

- Приплыли!

- Вот и думай, кто правит бал, кто кого разрабатывает. А схемку эту погоди в сортир нести. Сложи, оставь в том ящичке, где у тебя фотография сия лежала. Не пройдет и года, как будешь ее внукам на пенсии показывать.

Для Олега было ясно как дважды-два, что дни Пушкарного в конторе, если не принять меры предосторожности, сочтены. Как сочтены и дни тех, чьи фамилии значились в других кружочках и квадратиках.

Пушкарный зло блеснул глазами.

- Но думаю, что наш интеллект, наша хитрость должна быть покруче.

- `Гнус` должен сидеть в тюрьме?

- От гнуса два спасения - накомарник или репелент. Ты одень накомарник, а я выступлю в качестве химиката.

- Успокаиваешь.

- Старик, у меня сейчас блестящая возможность, не оглядываясь на все наши прошлые ограничения изложенные в Законе об оперативно-розыскной деятельности, проявить весь свой талант человека, которого учили и выучили в КГБ. Если помнишь учителя были отменные, а ученики у них оказались. В общем за полную и безоговорочную реабилитацию! Прозит!

Олег
На утро, после затянувшейся дружеской пирушки по случаю ухода в запас полковника Олега Соколова он прибыл для отдачи последних воинских почестей. Взаимных. Ему удостоверение офицера запаса и двадцать окладов, а он свое удостоверение в красном кожаном переплете.

От конторы их исполняет молоденький финансист. Который скрупулезно и тщательно вычитав заполненные ведомости и сверив подпись положил перед Олегом пачку купюр. Двадцать окладов, которые причитались по случаю увольнения, составляли смехотворную сумму. Чуть больше тысячи баксов. Что почти в шесть раз меньше месячного оклада начинающего сотрудника ЦРУ. Пожав руку и машинально кинув потертые купюры в сумку (раньше в КГБ рассчитывались новыми банкнотами) вышел из подъезда.

В принципе он так и полагал. Будут и радости, но будут и проблемы. Проблемы с которыми раньше сталкиваться не приходилось, многие и проблемами раньше не являлись. Ныне с ними приходилось мириться, привыкать, `учиться ходить`. Он к этому был готов, хотя от этого легче не было. Неплохая пенсия заработанная на `черный день` позволяла существовать, есть пить, дышать. Появилось время, которого в прошлой жизни катастрофически не хватало. И думы заполняли досуг.

Мир шел по замкнутому кругу. Коммунисты сменились демократами-бывшими коммунистами. И старые коммунисты и новые демократы схватились в непримиримой волчьей схватке доказывая миру свою правоту. Систематические выборы (народ потерял ориентиры: куда нынче выбираем?) превратились своеобразные интеллектуальные игры, где для многих кандидатов главным была не победа, а участие. В предвыборной гонке за голосами не гнушались лгать и давать нелепые обещания. И те и другие рвали рубахи и звали народ в светлое будущее, не обозначая какое: капитализм звучал еще плохо, социализм и коммунизм - уже плохо. А потому `выбирайте меня, кореши, я вас не обижу`. Памятуя, что на Руси исконно выбирают не по паспорту, а по морде, кандидаты приглашали для агитации на роль свадебного генерала морды знакомые, отбирая по принципу популярности. Проиграв же и для приличия крикнув `судью на мыло` потерпевший поражение отправлялся в свою берлогу зализывать раны и набирать силы для следующего тура.

Трагические события стирались в памяти. Участники ГКЧП, а затем и люди причастные к событиям октября 1993 года вышли на свободу и уютно разместились в уютных креслах. Кто в Думе, кто в губернаторах, кто в солидных фирмах, а кто на пенсии за мемуарами. Наверху при внешнем взаиморасположении активно велись подковерные игры. Периодически вырывавшиеся оттуда взрывы компромата портили воздух и оскорбляли общественную атмосферу. Но и к этому привыкли. Привыкли и к тому что самые ярые ярые обличители `компромата как формы борьбы` по ночам под одеялом читали вирши Коржакова `От заката до рассвета`. А читая и узнав пикантные подробности потели от удовольствия, боясь что мимолетное возделение будет кем-нибудь раскрыто.

Для некоторых политиков грязевые ванны стали явлением обыденным, вроде утреннего кофе, без которого не обходится настоящий джентльмен. После таких процедур они только крепли в своих глазах, демонстрируя честному миру, что им `все божья роса`. Средний обыватель не отягощенный политическими заморочками, далекий от групповухи власти, воспринимал их как `золотарей`, которые люди безусловно полезные, а то, что от них воняет так это издержки профессии. Вспомнишь классика `гвозди бы делать из этих людей...`

Наблюдая все происходящее со свойственной иронией свободного человека Олег плюнул на политику довольствуясь впредь одним только мягким наркотиком - девятичасовыми известиями. Новости из конторы он узнавал от приятелей, с ней контакты поддерживающих. Сам не звонил, отчетливо понимая что через год после ухода любой, даже популярный в среде индивидуум становится чужим. Со временем его звонки воспринимаются кем с иронией, кем с раздражением. Близкие приятели разбрелись по фирмам, кое-кто начал свое дело. В дело сначала приглашали охотно, но потом по мере адаптации свои обещания забывали. Сам Олег о себе старался не напоминать, ограничивая общение с Русланом Карапетяном - человеком героическим, а потому одиноким. Они понимали друг друга с полуслова, а это тоже ограничивает общение. `Ты как?` И по тону ответа, одной интонации можно судить о состоянии души (болит?), тела (здоров?), образе мыслей в конкретную минуту. И повесив трубку Олег ловил себя на фразе пьяного из анекдота `Выпить выпили и поговорить?` Чем реже общались, тем больше углублялись в собственные проблемы. Как утверждал Руслан, для уволившихся они были одинаковы, хотя `каждый был несчастлив по своему`. Гражданская жизнь требовала соблюдения своих, на первый взгляд не всегда понятных принципов. У человека в этой жизни нового, создавалось впечатление, что все играют в одну игру, но каждый по разным правилам. Отсутствие `красной книжечки` в кармане, от которой и раньше мало что зависело, а теперь тем более, тем не менее создавало дискомфорт. Многие чувствовали себя неуверенно, цивильному быту. Кто организовывал клубы, кто ассоциации, кто охранные и детективные агентства. Чувство стаи - великая вещь! Для Олега ни то ни другое, ни третье не подходило. Хотелось, порвав с конторой начать, новую, не связанную с прошлой даже в частностях, жизнь. В этом был свой шарм своя прелесть. Он так и не понял чем руководствовались его вчерашние коллеги, cтавя на себе крест довольствуясь прелестью жить `сутки через трое`, проводя первые в сторожевых будках или красуясь в форме непонятной армии в салонах магазинов с дубинкой за поясом.

Этого он не понимал и тогда, когда день длился двадцать пять часов, а то что оставалось в осадке называлось `отдых`, а отнюдь не отгул.

Примеривая на себя разные формы деятельности, он так и не остановился ни на одной. Хотелось чего-то яркого, необычного, разительно отличавшегося от прошлой жизни. Коротая время и размышляя о судьбах человечества: `Господи, неужели через тыщу лет наступит конец света? Надо что-то делать!` он бродил тропинками старого парка, вдыхая полной грудью запахи прелой листвы, сырости, и СО2 проникавшего с проходящей рядом автотрассы.

И вдыхая эти ароматы, он осознавал, что не грешит против истины, когда на вопрос `Что делаешь?` честно изрекает - `Дышу полной грудью`. В остальном черви честолюбия и тщеславия грызли его душу, выедая мякоть и оставляя одну оболочку. Показное перед самим собой благодушие было ложным и нарочитым. Он это понимал, мучился и, бодрясь перед другими, глубоко и искренне страдал.

Тень Осинского
Последний разговор с Пушкарным не шел из головы. Схема нарисованная неизвестным агентом Осинского стояла перед глазами. Хорошая зрительная память, развитию которой уделяли в разведшколе особое внимание, позволила восстановить Олегу в мельчайших подробностях. Выбрав минуту, он сделал ее эскиз на листе бумаги и, периодически возвращаясь к нему, убеждался, что не все в жизни потеряно. Память работала как японский фотоаппарат надежно механически бесстрастно. Также бесстрастно она извлекала из своих закромов все, что было связано с людьми упомянутыми в схеме, их разработками. Ряд фигурантов таких разработок ему был памятен еще по московскому управлению КГБ. Тогда они были еще начинающими жуликами, но с годами превратились в непотопляемые фигуры. И слово `олигарх` применительно к ним приобрело нарицательное значение. Кое-кто успел за это время умереть и снова воскреснуть на криминальном небосклоне, кое-кто вошел во власть. Решительно, властно, в белом плаще с кровавым подбоем. И войдя в эту власть, также стремительно и властно объявил войну своим конкурентам, призвав на помощь всю мощь правоохранительной машины. А если машина давала сбои, то на эту машину находилась управа Свидетельством того была эта злополучная схема.

Человек ее отразивший был не просто осведомленным. Он знал в тонкостях и деталях не только общую ситуацию в конторе, характер взаимоотношений, порядок взаимодействия, но и детали.

В некоторые были посвящен ограниченный круг лиц. Кто чем занимается, какие объекты находятся в оперативной проверке и многое другое. Неточности, имевшиеся в схеме, можно было отнести не только за счет ошибок, но и не исключалось желание автора схемы потрафить интересам олигарха.

Сегодня олигарх Осинский был яркой звездой из чужой Галактики. И интерес Кремля к этой звезде был поистине астрономический. Прямо пропорциональный астрономическим счетам Осинского.

Верить, что все куплено за красной кирпичной стеной и заложено в западных банках не хотелось. Однако скандалы преследующие его согбенную фигуру наводили на подозрения, что все это действительно так. И тем не менее он оставался непотопляем.

Последний скандал в связи с `разоблачениями` группы полудурков из ФСБ, заявивших о готовящимся на Осинского покушения, находился чуть в стороне. Полагать, что каскоголовые коллеги, которые были сильны вдесятером против одного, было нелепо. Бойцы спецподразделения, купленные Осинским были слишком далеки от оперативной работы. Их дело брать, хватать, держать и не пущать. Конечно, нельзя было исключать, что общаясь с сотрудникам и других подразделений они могли кое-что собрать, но верить, что они это могли складно излагать на бумаге было нелепо. Ограниченный круг ограниченных офицеров был способен лишь на то, чтобы в масках из старых женских колготок парить мозги падким на сенсацию журналистам. Не более.

Двоих из этой команды Ковтунова и Лущенко Олег знал лично. Ковтунов служил с ним в московском управлении, а затем был переведен в центральный аппарат. По старой корпоративной традиции они встречались, обменивались свежими сплетнями, однако отношения с ним были прохладные `Здравствуй - до свидания!` Правда, справедливости ради Олег вынужден был отметить, что когда сам перешел в центральный аппарат, то рассматривал вопрос о переводе коллеги к себе поближе, в свою команду, но по непредвиденным обстоятельствам это не состоялось. `Бог миловал`.

О Лущенко он узнал от Ковтунова. Они так и ходили вместе. За глаза их звали сиамские близнецы, сладкая парочка, ЧМТешники. Оба перенесли черепно - мозговые травмы. Ковтунов получил по голове в Назрани, где один из подозреваемых въехал ему по голове прикладом автомата, Лущенко был травмирован во время десантирования в армии, чудом прошел медкомиссию и теперь `радовал` руководство последствиями перенесенной травмы.

Стремительно раскрученный скандал о подготовке покушения ФСБ на Осинского также стремительно угас.

Руководство ФСБ направило материалы в военную прокуратуру, которая засучив рукава принялась проверять сведения изложенные в публичных заявлениях `чекистов`. Почуяв опасность они бросились в бега. Правда Лущенко, надеявшийся на `крышу` Осинского преувеличил возможности последнего и был упакован `за четыре прута` в Лефортово. Таким образом соотносить этих лиц с разработкой схемы было можно только с большой натяжкой.

Но кто? Это следовало разжевать.

Олег внимательно читал и, собирая, тщательно сортировал все, что связано с Осинским. Но нынешние возможности его были ограничены. К оперативным базам он в качестве пенсионера доступа не имел. Пушкарный, по мнению Олега к ситуации отнесся легкомысленно. На просьбы помочь отделывался шутками. Но чем более внимательно Олег изучал личность Осинского, тем более зловещей становилась фигура последнего.

Безусловную помощь в изучении олигарха могли оказать бывшие сотрудники КГБ, работающие в разного рода информационных агентствах. Однако обращаться к ним надо было крайне осторожно, дабы не проявить излишнего интереса. И в связи с возможной расшифровкой и по мотивам личной безопасности. К тому же получение такой информации было сопряжено с финансовыми затратами - многие аналитические службы работали на коммерческой основе. И если еще вчера могли дать кое-что для Олега в интересах ведомства, то теперь сам Олег представлял только себя лично.

Он мучительно искал решение проблемы, но оно не приходило. Вскоре на полках его квартиры громоздились массивные папки `корона` в который с методичностью Корабельникова из `Двенадцати стульев` было собрано все что могло прямо или косвенно иметь отношение к Осинскому. Такого таланта по собирательству сведений о самом несимпатичном для него человеке, Олег раньше за собой не замечал. Тома размножались как черепахи на побережье Атлантического океана. Кроме них стало множиться число кассет с видеоматериалами, которые он не менее тщательно записывал не пропуская ничего что могло иметь отношение к вопросу. Нигде не удавалось даже косвенно нащупать нити ведущие Осинского к конторе. Чувствовалась рука мастера, вся тайная жизнь которого проходит в условиях глубочайшей конспирации.

И отчаиваясь свести концы с концами он корил себя за то, что многое из того чему его учили, чему он учил своих подчиненных без агентуры, техники и прочего арсенала средств специальных служб не дает результата. А применение этого арсенала согласно Закона впрямую зависит от исходной информации о преступной деятельности объекта. Чтобы получить санкцию на проведение технических мероприятий надо иметь то, ради чего собственно сами мероприятия проводятся. С точки зрения логики закона это было правильно. С точки зрения опера глубоко ошибочно.

Не стыковка этих логик и приводила к невозможности проверить зарубежные счета в зарубежных банках, на которых может быть и хранятся те самые фантастические суммы перечисленные туда Осинским. Зарубежные коллеги требовали `Приведите данные, что деньги хранящиеся на счетах получены незаконным путем, тогда.` Наши же шли от обратного - `Дайте нам информацию о наличии счетов и суммах на них, а мы докажем, что такие суммы нельзя заработать законным путем.`

Замкнутый круг из которого выросший в системе российского права, традиций обычаев и нравов человек вырвать не имел возможности. Не мог из этого круга и Олег.

Медведь
Они свалились как снег на голову. Перед распахнутой Олегом дверью стояли все!

Радостный, с блестящей от избытка чувств лысиной Медведь, чуть располневшая после родов Челенджер и Адмирал. Стройный высокий с короткой `под расческу` прической.

- Ну, так и знал!- Медведь от неожиданности чуть не выронил сумку. - Шеф! Ну у тебя и интуиция.

- Войти можно? - Челенджер плечом отодвинула Олега. - Можно?

- Ты уже вошла, - Олег улыбнулся. - Ты, что забыла кто тебя учил входить без приглашения?

- Пришли без звука, вошли без стука, - Медведь отодвинул плечом Олега и протиснулся в комнату.-Узнаю брата Колю, снова улыбнулся Олег и галантно улыбнувшись, пропустил в квартиру Адмирала.

Сказать, что он был рад этому приходу, значит ничего не сказать. За этот месяц, прошедший с момента сдачи удостоверения Олега посещали многие. Кто приходил с сочувствиями, кто с предложениями работы. Люди были милые, многих он знал много лет и тем не менее такой радости, к сегодня он не испытывал. Вместе с Челенджер в квартиру вернулась его молодость (относительная), с Медведем пришла лихость и бесшабашность, а Адмирал.

Анна по хозяйски застучала тарелками на кухне, Медведь шатался по квартире внимательно рассматривая фотографии, крутил головой и восторженно цокал языком. Людей на фотографиях он не знал и, тем не менее, на каждом снимке он находил что-то интересное.

- Ну что нового? - Олег плюхнулся в кресло напротив сидящего Адмирала.

-Да так, что может быть нового у нас. Все по прежнему, зарплату задерживают, работы по горло, реализаций много, а выход, как из воронки.

-Что не дают?

- Да нет вроде. - Адмирал откинул голову на спинку и уставился в потолок. - Наоборот. Требуют, подгоняют.

- Так в чем дело?

- Да бог его знает. То ли клиенты умные, то ли мы дураки.

- Ну, уж дураки?!

- Я не это хотел сказать. Понимаешь, шеф, что-то ушло из того чему нас учили в КГБ. Легализация, документация. Ты помнишь сколько раз возвращали дела наших следаков на доследование?

Олег пожал плечами. - Откуда я знаю. Я ведь тогда в разведке работал.

- А. белая кость. Так вот скажу что первое дело КГБ разваленное в суде появилось только в 1990 году.

Это если не считать дел прекращенных по реабилитации.

- Это было давно, - поморщился Адмирал. В конторе по прежнему не любят напоминаний о репрессиях. - Я про нынешнее время.

- И что?

- А то, что от нас требуют усиления борьбы с коррупцией, взяточничеством, а у нас. Работаем много, знаем все! Обо всех! Я жуликов имею ввиду и .

- Квалификация?

- Наша?

- Да нет жуликов.

- Это да. Растет квалификация. Ширятся связи в правоохранительных органах. Крепнут ряды коррупционеров, охватывая все новые и новые слои общества, - в духе дикторов читающих лозунги на Красной площади пробасил Медведь.

- Значит такая жизнь. - развел руками Олег.

- Шеф, - я тебя на узнаю раздался с кухни голос Челенджер. - Ты чему нас учил?

Она появилась в дверях с мокрыми руками. - Кстати где у тебя полотенце? Что то ты на пенса стал походить. Нечесаный, небритый. Что случилось?

Олег был обескуражен. Анна попала в точку. То, что раньше возбуждало, заводило, сейчас не тронуло. Словно все о чем говорит Адмирал из другого мира.

- Старость, девочка не радость. Даже молодой человек с пенсионным удостоверением в кармане и без работы становится тем, чем ты меня назвала.

- Кончай! - Челенджер сморщила нос. - Мы не затем к тебе пришли, чтобы. Мы не профделегаты с поручением коллектива. Давай к столу.

Придирчиво осмотрев закуску Медведь остался доволен. Особенно ему понравилась запотевшая бутыль.

Они безусловно были такими же. Родными.

Говорили без умолку. Такого вечера у Олега не было с момента ухода из столичного управления.

- Шеф ты представляешь что у нас было? - Медведь раздухарился. - Тебе не рассказывали про забор.

Олег пожал плечами.

- Шеф ты послушай, - взвизгнула раскрасневшаяся Анна. - Ты послушай! У нас вся Лубянка ржет неделю.

- Валяй. - Адмирал дал отмашку.

И Медведь начал. Он рассказывал с таким выражением, что казалось, что готовил номер для самодеятельности

- Смеяться право не грешно.- Медведь сделал паузу. - Так утверждают оптимисты. Однако смех бывает разный. Бывает радостный, бывает гомерический. Бывает нервический. Это особое состояние, когда, как утверждал полководец `От великого до смешного один шаг`.

Этого шпиона ребята из главка звали белокурой бестией. И потому что был блондин и потому, что хитрость его раньше него родилась. Ох и намучились с ним. Но у нас, сам знаешь и на такую бестию всегда найдется что-нибудь с винтом. - Медведь подмигнул.

Этакое!

И вот приблизился час расплаты. Звездный час. Чекисты били в бубны и кололи дырки в лацканах.

Для агента уже был заложен тайник, который денно и нощно бдили, как сокровища янтарной комнаты. Одно смущало, что заложен он на пустыре.

Но как уже говорилось, что с `винтами` у нас все в порядке. Ночью на этом пустыре возник забор. А на заборе надпись - `строительство многоэтажного дома`. И даже фамилия прораба с телефоном.

Проведенная врагами разведкаа ничего этакого подозрительного не обнаружила.

Утром, выпив чашечку кофе и затянувшись бычком агент вышел из на тропу холодной войны. Более десяти часов он проверялся. Менял машины, прыгал с поезда на поезд метро и нырял в проходные дворы в поисках хвоста.

Все чисто! - Медведь развел руками.

Ха-ха! Наивный он даже не подозревал. что его судьба уже расписана по секундам на ближайшие несколько лет. И расписывали эту судьбу те, кто сейчас...

Именно там, за забором. Где разворачивалось отдельное действо. Черные `Волги`, люди в не менее черных костюмах. Группа захвата и самое главное стол с проводным телефоном, дабы разговорами в эфире не спугнуть врага.

А враг метался по Москве даже не предполагая, какой сюрприз ему уготован. - Челенджер явно жэто слышала не раз и теперь следила за реакцией Олега.

Но наступало время `Ч`, - продолжал Медведь. - Он стремительно приближался к закладке. И стремительно впереди него неслась молва. Она как реостат поднимала уровень адреналина в крови людей за забором. Адреналин уже поднимался к ушам.

Сейчас-сейчас!

Десяток глаз прильнул к заранее насверленным в заборе дыркам.

До объекта `пятьсот метров`. `Четыреста!. Триста, Двести, сто.

О, звездный час!

В предвкушении развязки публика так навалилась на забор, что тот...

Такого не ожила никто. Ни невольные свидетели, ни руководство на Лубянке, ни руководство в Лэнгли.

Забор упал.

Упал прямо перед капотом ничего не подозревающего агента!

Ни Станиславскму, ни Гоголю такая немая сцена присниться не могла.

Десяток джентльменов застыли в положении буквы `Г`. Замер с трубкой в руках связист за столом. Остолбенел от радости агент за рулем.

Первым прорезался голос руководителя операции `Брать!`

Для группы захваты дело нехитрое. `Брать так брать!`

Но тут началась вторая серия.

То, что агент человек большой и крепкий знали все. То, что он имеет черный пояс по карате знали некоторые. Но то, что он двухметрового роста и только с третьей попытки садился в машину не предусмотрел никто. Выдернутый из салона в полуобморочном состоянии он разогнулся как складной метр. Когда его приставили к `Волге`, а потом опрокинули на крышу, то его голова свесилась к окну водителя.

Осталось дело за малым - впихнуть его внутрь. А вот здесь возникли проблемы. Как Ивашка на лопате у Бабы Яги он растаращился и даже пытался что-то нечленораздельное мычать. `Я есть гражданин иностранного государства... Сей момент подайте Консула`.

`Консула` он получил сразу. Тот был большой и холодный. А потому дальнейшие действия проходили без осложнений. И машину сел он без особых возражений.

Все закончилось благополучно. Агент отбыл куда положено.

Но над этой историей потом долго смеялись. Гомерически! Даже Гомер бы позавидовал.

И это было именно так . Олег хохотал за зависть слепому поэту. Коллекционер курьезов, потомок Деда Медведь умел запоминать, творчески перерабатывать и виртуозно исполнять байки с Лубянки.

Вот так. - Медведь закончил, не улыбнувшись.

Верю. - утирая слезы промолвил Олег. - Верю.

А что не верить-то - жизнь. Она полна неожиданностей. Кстати тебе ничего Пушкарный не рассказывал? - Адмирал потянулся за колбасой.

- Что именно? - Олег напрягся.

- Да говорят у него неприятности.

- Что значит неприятности?

- Да вроде хотят его подвинуть.

- Да ты что? - Челенджер чуть не подавилась. - У него же.Да его управление такие результаты - мама дорогая!

- А кому эти результаты нужны? - Адмирал как-то по особому посмотрел на Олега. - Кому? Новому? Да ему бы усидеть незаметненько, тихохонько, чтобы Папа не прогневался на что-нибудь. А Пушкарный то одного, то другого пощиплет. Сколько дел возбудил?

- Так то говорят? - Олег прервал поток общих фраз.

- Да что могут говорить?. Ты что контору не знаешь? Говорят, что его управление хотят раздробить на несколько, по отраслевому принципу. Что на все новые управления уже и кандидаты есть. А его и еще несколько человек вроде как на поляне не видят.

- Интересно. - Олег снова представил виденную схему. - Так кого еще хотят подвинуть, как ты говоришь?

Все сходилось. Не ведавший ни сном ни духом Адмирал почти с фактографической точностью назвал все фамилии схемы.

- Интересно, - снова повторил Олег.

- Что интересного-то, противно. - Адмирал пригубил пиво. - Противно, что мы карячимся, как зэка на лесоповале, а за нас. А ты знаешь, что двадцати генералам контракты не продлили?

- Кому. - ситуация оказалась более серьезной, чем казалось поначалу.

Адмирал перечислил. Среди прочих, были профессионалы высочайшего класса, многие из которых в самых сложных условиях делали невероятное.

- Значит чистка?

- Да так не называют.

- Естественно не называют. - раскрасневшаяся Челенджер прищурила глаза. - Не называют, хотя по сути это так.

- А хотите, что покажу? - Олег поднялся. Еще вчера он хотел пройти этот путь в одиночку, но услышанное сейчас потребовало верных и надежных союзников. Своим сокамерникам по прошлой жизни он верил, как самому себе.

- Пошли.

Изучение собранного Олегом досье на Осинского закончилось к полуночи. Бойцы были ошеломлены и раздавлены. Никогда им не приходилось сталкиваться со столь невероятным проявлением предательства. Кто-то упорно и целенаправленно работал по конторе. Точно и выверено нанося удары. И в рядах открытых врагов отчетливо вырисовывалась тень людей из дома Два.

Фатальность декабря
Если бы Олег был человеком суеверным, то возможно искал бы ответ в фатальности дат и чисел. Над двадцатым числом декабря месяца висел какой-то рок. Дед, Царствие ему небесное даже нашел некую закономерность между 10 ноября - Днем милиции и Днем ЧК 20 декабря. Их разделяло сорок дней. Само же 20 декабря находилось аккурат между 19 декабря днем рождения Леонида Брежнева и 21 декабря - днем рождения Иосифа Сталина. 10 ноября в день милиции Леонид Брежнев умер. Тогда впервые за историю милиции был отменен праздничный концерт. Смерть Генсека в день милиции стала роковой для Министра внутренних дел Щелокова.

Много лет спустя, именно в день милиции было совершено невероятное злодеяние - терракт на Котляковском кладбище. Концерт, посвященный празднику был отменен.

С 20 декабря было еще интереснее. Больше семидесяти лет праздник отмечался полулегально. Ни в одном календаре нельзя было найти день работников могущественной в прошлом организации - КГБ. И именно на эту дату дважды приходилось подписание Указов о ее реорганизации. В 1991 году через месяц после создания Агентства федеральной безопасности АФБ был подписан Указа о ликвидации и этой организации и Межреспубликанской службы безопасности и Министерства внутренних дел СССР и такого же министерства в Российской федерации. Снова даты переплелись. На месте этих четырех органов было создано нечто в народе названное АБВГДейкой - Министерство безопасности и внутренних дел. Чекисты смеялись вспоминая классика `В одну телегу впрясть не можно коня и трепетную лань.` Кто в данном случае был конем, а кто предметом королевской охоты не уточнялось. Через три недели эта нелепица была отменена. Однако крупная партия профессионалов высокого класса подала рапорта на увольнение. `Эмиграция второй волны` (Первая волна была несколькими месяцами раньше - в августе).

Через два года очередное потрясение - 21 декабря 1993 года ликвидировано Министерство безопасности и создана ФСК Федеральная служба контрразведки. (Третья волна эмиграции!) Через четыре месяца снова реорганизация - вместо ФСК - Федеральная служба безопасности. Волны эмиграции из конторы шли по возрастающей.

Внести в календарь дату 20 декабря, как День работников специальных служб к светлому дню не удалось. Как ни стремился директор ФСБ Михаил Барсуков подписать у Президента Указ о легализации памятной даты ему удалось это сделать только 22 декабря 1995 года. Через два дня после самого праздника.

20 декабря 1997 года террористом был захвачен шведский дипломат. При проведении операции погиб, скончавшись от сердечного приступа полковник Анатолий Савельев, ставший наутро Героем России.

Фатальность заключалась еще и в том, что подобные ситуации возникали ровно через два года. - 1991, 1993, 1995, 1997.

Что касается реорганизаций, то причину их Олег искал в психиатрии, которая утверждала, что обострение болезни у нормальных больных бывает весной и осенью, а у политиков, как правило, зимой. Может отсюда появилось понятие `отмороженный`. Отмороженные писали Указы и подсовывали Президенту, который наверное тоже. здорово продрог. Ноябрь 1991 - создание АФБ, декабрь - его ликвидация путем образования МБВД. Январь 1992 года ликвидация МБВД, создание МБ. Декабрь 1993 года ликвидация МБ и создание ФСК. Короче ЕПРСТ. далее везде.

ЦРУ и всякие там БНД по всей видимости полагали, что за каждым шагом по реорганизации органов госбезопасности кроется глубокий смысл. Что Контора глубинного бурения обретает новую жизнь, что. Поверить в то, что само государство или люди его представляющие собственноручно демонтируют имунную систему страны, превращая когда-то сильнейшую спецслужбу в колосса не только на глиняных ногах, но и с глиняной головой им было невозможно. Элитные звенья бывшего КГБ отторгались, новые руководители ФСК, ФСБ пытались найти логическое объяснение происходящим событиям и сами вязли в латании дыр, созданных очередной реформой.

Внизу же люди просто ждали новых времен. Ни шатко, ни валко перекладывая бумаги и с профессиональной изворотливостью объясняя мотивацию собственного безделья. Как говорил Дед `настоящий опер должен уметь объяснить, что надо сделать, а если не получилось, то так же уверенно объяснить почему`. В качестве такого объяснения стали перманентно и всуе говорить о Законах. (Это спецслужбе то законы нужны!)

Болтовня об отсутствии достаточной нормативной базы приобрела характер общего места. Об этом рассуждали и те, кому действительно эта база нужна и те, кто даже не понимал о чем идет речь. В общем как в анекдоте `Я не знаю, кто такая Чили, я не знаю кто такая Хунта. Но если эта сука не выпустит Луиса с Карнавала я на работу не пойду.`

В таких условиях только ленивый политик не вмешивался в работу специальной службы, благо они это позволяли.

К тому же было очевидно, что несмотря на все реорганизации, чистки и искусственные потрясения, связанные со сменой руководителей (они летели сквозь ведомство как курьерские поезда, успев на лету получить звания, награды мимолетную благодарность Президента, и испытать такой же мимолетный и роковой для них гнев. Директоров из ведомства рвали как зубы без наркоза.), в конторе тлели последние очаги сопротивления. Как правило, в их центре находились люди, профессиональные, одаренные, обученные в эпоху КГБ, верные долгу, стране и людям. Создать что-то свое, насадить собственных людей в российские специальные службы демократам так и не удалось. Понятно, что разрушать не строить, а потому бурно вспыхнувший в начале девяностых с их стороны интерес к ведомству стремительно угас. Формировать собственные кадры никто из них не стремился. Но посоветовать хлебом не корми. Внутреннее влияние лица из политической и финансовой элиты пытались осуществлять через людей честолюбивых, а потому падких на разные обещания. Должностей, льгот, званий.

И за всеми этими трагическими событиями для наиболее патриотически настроенной части населения - сотрудников спецслужб, кто-то стоял. Кто-то был рядом у трона.

Сначала группа бородатых демократов, потом охранник Коржаков, потом.

Кстати это касалось не только спецслужб, а в целом загадочной русской души. Олег помнил, что от перестройки западные спецслужбы вообще обалдели. То за что боролось не одно поколение рыцарей плаща и кинжала, свершилось почти без их участия за несколько месяцев. А обалдев, не догадались написать победные реляции и получить по ним ценные подарки, Грамоты и медали `За победу над социализмом`. Более того они затаились и боялись неловким движением спугнуть начавшееся в России броуновское движение. Как и у нас первыми в такой ситуации пострадали их верные сыны, слуги и сотоварищи - русские эмигранты по принципиальным убеждениям боровшиеся с Советской властью. Они оказались не нужны.

Оказались не совсем нужными и многие коллеги Олега. Не исключено, что кто-то начал искать новых хозяев, или новую гнедую, которая первой должна придти к финишу. Искали методом проб и ошибок. Некоторые быстро разбирались в ситуации и, увидев, что за фирмой, банком, ООО (обществом с ограниченной ответственностью) стоит криминал, меняли место работы. И снова искали. Чем больше искали, тем меньше оставалось полезных связей, тем дальше они отходили от тех, кто их рекомендовал.

Но, естественно, были и другие. Кое-кто, сменив пять-шесть таких мест, так и оставались при своих интересах, живя на пенсию. Принцип был один - не идти на сделки с совестью. Кто-то мирился, принимая правила игры. Но это на воле. Не даром говорят `вольному воля!` Здесь как в открытом море - надо полагаться на свои силы. И чем меньше сил, тем больше компромиссов, чтобы выжить.

Понять же предательство корпоративности внутри системы было невозможно. Тем более что тот, кто стал активно сотрудничать с Осинским или на языке оперов `Гнусом` не мог не знать кто это такой, Что за фигура, что это за личность.

Его появление на политическом небосклоне относится к периоду полного беспредела в стране. Когда после августа 1991 года правоохранительная система была парализована, стратегические высоты были захвачены авантюристами, которые под флагом демократических преобразований пытались стремительно демонтировать все что было основой мощи страны. В тот драматический период любой здравый человек, излагавший более - менее осмысленные идеи объявлялся марксистом.

Досье
Осинский был таким. Он не во всем поддерживал власть, но и не делал резких движений, вел независимый ни от кого образ жизни. Напротив, нет-нет, да и возражал, допускал даже критику Президента и его политики. Может быть потому он в тот период и не вызывал открытого раздражения у оперативных работников, которые внимательно всматривались в лица новых политиков, пытаясь найти единомышленников, которым можно служить, или хотя бы ориентироваться.

И он был таким, во всяком случае на первом этапе своей карьеры: многие его проекты подкупали стремлением делать что-то именно в общественных интересах. Со временем оказывалось, что проект оказывался дутым для общества, но весьма выгодным для него самого.

Мастерство, с которым он стоил пирамиды - эти усыпальницы человеческих надежд и реализовывал другие фантастические проекты, поражало. Он умел зажечь, привлечь и свалить, оставив новых владельцев его убогого детища расхлебывать последствия грандиозных замыслов. Он не оставлял следов, подписей и расписок.

В документации был неуловим. И даже ряд уголовных дел, возбужденных в связи с его деятельностью были закрыты под общий вздох негодования и разочарования пострадавших. Подписи нет? Нет! А на нет, как говорится, нет ни народного суда, ни народных избирателей.

Безусловно, он был личностью одаренной и незаурядной. Его любили, восхищали, презирали и ненавидели. Кое-кто боялся. И каждое такое чувство было невероятно сильным.

Когда оцепенение правоохранительной системы, вызванное потрясениями и кризисами внутри контор прошло, Осинский был уже неприкасаемым. Он взлетел на вершину политического Олимпа со стремительностью беглого каторжника. И с этого Олимпа он уже повелевал - `птицы, покайтесь!`

Прямо и косвенно он влиял на многое. Очень многое. И даже если ничто прямо не указывало на причастность Осинского к тем или иным решениям, многие определяли его почерк безошибочно.

Поражало и то, с какой легкостью он проникал туда, куда многим влиятельным персонам вход был заказан. Кто-то уверял, что это деньги, Олег, не имея прямых и убедительных доказательств этого, полагал иначе, находя разгадку в нелепости общей политической ситуации. Колдуны, злодеи и шарлатаны были во все времена атрибутами российской власти. К какой категории отнести Осинского Соколов не знал, полагая, что ни одна из них не могла в полной мере соответствовать уровню этого господина. Распутин, Бендер и Люцифер рядом не стояли. Так казалось.

Особая статья чеченская кампания.

Достать его можно было только либо с помощью не менее изворотливого ума и нестандартных решений, либо. с нарушением закона. На это спецслужбы пойти не могли. Тем более, что свое окружение он сформировал из бывших, имеющих связи среди действующих.

Следовательно, взрывная смесь криминальных или близким к ним денег, и оперативное мастерство профессионалов из МВД и ФСБ поставленное на службу Осинскому, могла привести к непредсказуемым последствиям.

Олег понимал, что самое страшное в обществе это теневые спецслужбы. Их нельзя увидеть, пощупать, прикоснуться. Они не подконтрольны закону, а потому для них нет закрытых зон, тем, личностей. Они сами расследуют, то, что считают нужным, сами судят, сами выносят приговор и зачастую сами его исполняют. Громкие преступления последнего времени отличались не только дерзостью, но и высоким профессионализмом. Соколов гнал от себя мысль, что кто-то из его бывших или действующих коллег к этому мог быть причастен (слишком высокий нравственный порог необходимо было переступить) но факт остается фактом. При совершении преступлений не оставалось следов, улик, свидетелей. Все делалось четко, грамотно и выверено. Даже сами жертвы вряд ли могли назвать своих убийц.

Дима Холодов купился на какие-то `сенсационные материалы`, которые для него оставили в камере хранения вокзала. На что рассчитывал убийца? На то, что вместе с журналистом погибнут его коллеги работавшие с ним в одном кабинете? Или люди на вокзале, если Дима откроет кейс с адской машиной в зале ожидания? Или.

Эта версия так и осталась за скобками следствия. Дима должен был утром придти в Центр общественных связей ФСК. Более того, после звонка неизвестного, Холодов предупредил чекистов, что сначала заедет за документами, а потом сразу же подъедет на Лубянку. Если бы он открыл кейс в Доме два, то тогда ситуация получила бы совсем фантастический разворот. Подумать страшно, что было бы если бы взрыв прогремел под сводами Лубянки.

Тогда из жертвы Холодов мог превратиться в террориста. А это в корне запутало бы дело. А может на это и был расчет преступников и изменивший свои планы Холодов, фактически спутал карты злодеев?

Листьева, Лиходея, Старовойтову убили в подъезде. Убили, зная точно время их возвращения домой. Как правило не было свидетелей, а это значит, что убийцы все просчитывали до секунды, дабы не светиться перед случайными встречными. Олег понимал, что всем убийствам предшествовала тщательная разработка жертвы. Только этим можно объяснить тот факт, что многие объекты заказных убийств даже не получали предупреждений, угроз.

`Разработка` могла показать, что угрозы не подействуют ни при каких обстоятельствах, сам факт угроз явится уликой и тогда преступники принимали кардинальное решение, приводя в исполнение заочный приговор.

Следствие по этим делам, несмотря на задействованные силы и желание оперработников, вязло, и, в силу отсутствия подозреваемых, и в силу большого их числа. Время расследования шло, и каждый день работал против него.

Но это была трагичная, но все-таки верхняя часть айсберга. Самое главное, самое пикантное было скрыто от посторонних глаз. Найденное новое бездыханное тело, невозможно было привязать к громкому убийству. Возможно это был тот самый килер, который сделал роковой выстрел и сам стал личностью опасной. Такая цепочка могла тянуться бесконечно. Убили килера, убили килера килера, убили килера килера, который убил килера. Создавалось впечатление, что работает зловещая фабрика смерти, что все просчитано, согласовано, определено по времени. Кого, когда, как.

Неосвоенный в прошлые годы правоохранительными органами, как субъект их подследственной деятельности, вид заказного убийства долгое время был `терра инкогнита`. Только сейчас была выработана технология раскрытия таких преступлений. За решетку были отправлены десятки киллеров и их заказчиков. Но по громким делам дело застопорилось.

Как полагал Олег, в этом была и некая нелепость. В ряде случаев такого рода дела квалифицировались, как терроризм, что сразу предполагало их возбуждение органами безопасности. И это снижало эффективность расследования по горячим следам. ФСБ никогда не занималось расследованием убийств. В ряде случаев здесь могло не быть политических мотивов, а потому квалификация могла быть ошибочной. Но именно в связи с этим сотрудники уголовного розыска отодвигались на второстепенные роли, хотя именно они являются профессионалами по убойным делам.

А то, что против профессионалов работают профессионалы, Олег не сомневался. Квалификация исполнителей и организаторов таких преступлений была достаточно высокой.

Если предположить, что кто-то из вчерашних коллег мог быть к этому причастен, то это было связано с эрозией сознания. Все остальное можно поправить, но сознание. Эта болезнь не лечится терапевтически. Верить, что кто-то прозреет и станет на путь исправления было нелепо. Тем более что в дело были, явно пущены огромные деньги.

И хотя у Соколова не было ни прямых, ни косвенных доказательств участия в таких делах Осинского, интуиция подсказывала - `Сомневайся`.

Требовалась серьезная проверка, которую в одиночку не провести.

Для нейтрализации столь опасного проявления необходимо было решить вопрос исключительно на `идейно-политической основе`. Для этого нужна команда.

Когда-то много лет назад в конторе существовал принцип `закрытой комнаты`. Для решения сверхсекретной и сверх важной задачи собирали отборные силы наиболее надежных оперов и за закрытыми дверями ставили задачу. Впредь до победы они не имели права обсуждать что-либо с кем-либо, кроме членов группы. Никаких сношений с внешним миром, никакой информации вовне. Этот принцип стал утрачиваться, но старики ему следовали неукоснительно. В группе должны были быть представлены офицеры из всех заинтересованных подразделений. Из технических служб, наружного наблюдения, специалисты по связи, как технической сфере, так и связям как таковым.

Команда
Создать такую команду.

Олег стал прикидывать. Итак, собственно разработку он мог взять на себя. В качестве партнера для этой работы ему рекомендовали некоего Савелия Антонова. Как утверждал Медведь, это был один из самых толковых разработчиков из Пятого управления. Именно из Пятого, так как часто перед ним ставились задачи по сковывания действий эмиссаров противника, недопущение втягивания ими советских граждан в антисоветскую деятельность. Доведение человека до суда считалось браком. Как утверждал Медведь Антонов несколько раз так классически реализовывал дела, что даже сам объект не мог понять, что послужило причиной для его отказа от преступной деятельности.

`Ты представляешь, - размахивал руками Медведь, - Савелий в 1978 году провел операцию по пресечению попытки угона воздушного судна на . стадии замысла. Он не стал ждать, когда объект для реализации задуманного достанет оружие, проведен все приготовления.. И уж тем более влезет с этим добром в самолет. Получив сигнал, он подставил ему агента, с которым несколько дней пил и гулял, затем подвел к нему девушку. Короче после нескольких дней проведенных в столь романтическом состоянии тот не только передумал бежать в Катманду, но и впредь не летал самолетом.`

Это не было враньем. Сам Соколов знал, что именно такая задача ставилась перед органами КГБ - предупреждение преступление на стадии замысла, что тогда не было большего удовлетворения от работы, когда удавалось не дать перступить человеку черту закона. Пусть даже сам этот человек тебе был глубоко антипатичен. Кроме того, Савелий занимался и розыском террористов совершивших взрыв в московском метро и расследованием убийства председателя Совмина Киргизии в Чолпон-Ате. Работал в Алма-Ате после массовых беспорядков, а затем в Сумгаите, Баку.

Все, что рассказал Медведь, да еще предусмотрительно дал телефон Антонова, заинтересовало.

Итак, Антонов. Как уверяли ребята, тот человек азартный, глубоко верующий в святость чекистского дела и предельно надежный. `Пусть будет.` - решил Олег.

Важным элементом любой разработки было использование агентуры. В последние годы эта деятельность была регламентирована Законом, Более того закон давал право внедрять в организованные преступные группы профессиональных сотрудников. Рискованно, но оправданно. Что касается агентуры, то она должна быть приобретена непосредственно из окружения Осинского. Однако реальных шансов на это было крайне мало. Круг людей, которые тусовались вокруг олигарха был многократно проверен и что самое главное повязан совместными делами и делишками, зачастую неблаговидными. Попасть в первый круг было неплохо, но как.

На этой мысли Олег усмехнулся. Прошло несколько месяцев, как он покинул здание на Лубянке. Рассматривать ПРАВО использовать агентуру в его ситуации мог только человек неисправимый. `О чем речь? Какой закон? Вольному воля спасенному рай! Бери, делай, испытывай, пробуй!` Свобода предоставленная ему ныне не требовала рапортов, санкций, многоступенчатых согласований. Только в такой ситуации мог проявиться настоящий опер, для которого, важен не результат, а участие. Он с грустью отметил, что чем ниже квалификация сотрудника, тем большим количеством подписей он пытается оградить себя от провала. Впрочем, умный человек должен понимать, что за провал происшедший по собственной вине без согласований ты ответишь только перед тем, кто тебе санкционировал мероприятие. Чем больше собрал виз, тем больше начальников на тебе `оттопчутся`.

Он мотнул головой `К делу. Итак. Для столь сложной и ответственной роли нужен был человек, не засвеченный в системе. Два года назад ему неплохо помог Руслан, но последнее время он был, мягко говоря, не в себе.

Внедрить Руслана, конечно можно постараться, но это процесс долгий, а результат негарантирован. Не исключено, что при первой же попытке служба безопасности Осинского возьмет Руслана в тщательную проверку. Как известно Осинский питает особые чувства к людям Басаева, Радуева и прочим бандитам. Руслан же после чеченской войны и гибели Деда, слово вайнах пишет раздельно `Вай! На х.` И здесь слабая сторона. Проще подобрать человека из окружения Осинского. Но на какой основе? Деньги? Но что мы можем предложить? Люди Осинского развращены деньгами. И тем не менее. Короче - Руслан.`

Безусловно, потребуются люди для наружного наблюдения. Но они должны быть профессиональны, умны, хитры. Риск расшифровки вещь конкретная. Для разведчика она может стоить головы. Это не за шпионами с дипломатическим паспортом работать.`

Для этой цели Олег мог найти человек пять. Все они ушли из `семерки` в 1993 году. Трое были в числе защитников `Белого дома` в октябре. У них свои счеты с Осинским.

Более сложные проблемы с техникой. Внедрить микрофоны и поставить телефоны на контроль в офисах Осинского почти невозможно. Охрана, спецпроверки и т.п. Значит нужно искать лежбище. Место, где Осинский разговорчив с нужными людьми. `Что это может быть? Гостиница? Машина? Дача? Баня?` Наверное, и первое и второе и третье. `Тогда с кем, где?`

Это зависело от склонностей человека, его пристрастий, и даже здоровья. С гипертоником особенно в бане не поговоришь, да и некоторые баню не любят.

Машина это для моментальных встреч накоротке.

Дача это теплее. Впрочем, Осинский человек деловой и безумно прагматичный, а потому и деловые разговоры у него должны отнимать минимум времени. Минимум в рамках темы.

Значит дача только для длительных бесед с людьми, с которыми он наиболее близок.

План разработки Осинского скадывался мучительно долго. Только сейчас Олег понял, что такое работать в одиночку, когда не с кем посоветоваться, обменяться мнениями, проверить свою идею на `вшивость`. Каждое новое лицо посвященное в вынашиваемую идею могло стать роковым. И в прямом и переносном смысле. Малейшая утечка и последнее отдание воинских почестей обеспечено.

Олег снова и снова ловил себя на мысли, что никогда он так тщательно не подходил к отбору участников операции. Теперь это называлось так - операция. Убедительно и привычно. Поштучно, поименно и пофамильно. Первый круг определился. Теперь нужны люди, которые будут посвящены только в часть поставленных задач. Хоть жги, хоть режь, все равно они никому ничего не скажут, потому что не знают. Это гарантия и для самой операции и безопасности участников.

Единственно в чем он не определился - доля участия Пушкарного.

Утром тот позвонил сам.

Пушкарный
Разговаривать по телефону оба посчитали излишним. Бояться они не боялись никого. Пушкарному было уже поздно, Олегу рано. Сговорившись встретиться в Парке Горького оба прибыли точно в срок. Увидев сумрачную физиономию приятеля, Олег посмеялся от души. Трагикомичность ситуации, по его мнению состояла в том, что Пушкарный, словно пролетарий плакал по потерянным кандалам вместо того, чтобы выражать `талантливо задуманный взлет человеческой радости`.

- Кисло? - улыбнувшись, заметил он.

Пушкарный поморщился.

- Старик, ты напрасно впал в ипохондрию. Смотри, как прекрасен этот мир. Голубое небо, облака, холодное пиво и горячие раки. А ты печалишься, словно потерял клад, который нашел Осинский.

- Гавно он нашел, - процедил сквозь зубы Пушкарный. - Полное гавно.

- Так о чем печаль? - Олегу казалось, что только такой тон прогулявшего наследство ловеласа, сможет возвратить старого служаку в нормальное состояние, нормального вменяемого потомка обезьяны.

- Слушай, ты за этим меня позвал. Чтобы куражиться и издеваться. Чего ты хочешь? Меня сдали как последнего потца. Как фраера, который проигрался в наперстки, как .

- Именно! - Олег понимал состояние товарища. - Именно поэтому, если ты заметил я избрал такой тон. Да тебя сдали. Да тебя продали, Да, тебе показали, что ты полное гавно. И сегодня, ты надеешься на чекистскую солидарность, к которой ты не приложил и малой толики усилий.

Пушкарный открыл рот.

- Сегодня я тебе должен сказать все. - Олег неожиданно для себя завелся с пол оборота.

- Мы с тобой любили Родину. Любили искренне, полагая, что она ответит нам взаимностью. Но Родина, помимо территории и языка имеет еще то, что называется народонаселением. И это самое народонаселение не очень нас любит. Да и за что любить? За то, что мы. Оставим за скобками драматические годы. За то, что мы не сделали в последние годы ничего, чтобы она была могучей, великой и неделимой. Да и что сегодня мы можем? Если чекисты не получают вовремя зарплаты, а Министр финансов не сидит в камере значит контора перестала существовать, как государственный институт.

Финита старичок.

И потому сегодня над нами измываются все кому не лень.

- Законы исторического развития. Театр рождается, живет и умирает.- Пушкарный наподдал носком ботинка коробку из под сигарет.

- О! Приходишь в состояние разумного человека. Еще ты забыл добавить, что мы в этом театре актеры. Правда, режиссер не способен правильно распределить роли, а отсюда все беды.

- У нас страна одного режиссера, который только после болезни делает `сильные` ходы.

Олег одобрительно кивнул.

- Добавь, что сильные ходы вне правил игры. И не всегда эти сильные ходы делает САМ. Сегодня за него, за меня. За тебя делает тот кто стоит за спинкой трона. Вчера он сделал ход в отношении меня, сегодня в отношении тебя. Ты, как я понимаю, пока в силу полной профессиональной дебильности.

Пушкарный поднял бровь.

- Я имею ввиду состояния неадекватной реакции на раздражители.

Пушкарный снова выразил непонимание очередным поднимание второй брови.

- Не лохмать брови. Ты, я понимаю, не определился в отношении своей судьбы, и как я будешь ждать милости назначения. Жди и надейся. Может что-нибудь срастется. Впрочем, твое личное ощущение фатальности и придет, когда ты сподобишься и возьмешь в руки стило, чтобы начертать рапорт об увольнении.

Понимаю, что не созрел, но к тому придешь неотвратимо.

А потому печалиться тебе согодня особенно нечего. Мучься, страдай, копайся в душе. Однако советую кабинет освободить, не дожидаясь назначения. Не ставь в неловкое положение своих начальников. Впрочем, лично я так это не оставлю.- Не завершив мысль Олег перескочил на другую тему.

- В смысле? - Пушкарный плохо понимал что сегодня нашло на приятеля.

- В том смысле, что лично я не чужд того, что называеться чекистская солидарность. Я не прощаю обид, причиненных моим товарищам.

- В смысле, - снова повторил Пушкарный.

- В прямом. Импотенция нашей системы в том, что она долго жила в рамках регулируемого политического процесса. За нас решали. За нас мстили, нам помогали. Мы же будучи вооруженным отрядом партии в основном держали порох сухим, а клинок в ножнах. Как только вместо КПСС нашим рулевым стал `гарант` мы превратились в аморфную желеобразную массу интеллектуалов без пороха, патронов и клинка.

- Кончай говорить загадками. - Пушкарный начал тяготиться разговором. Олег вел себя как подгулявший юнкер: говорил много, витиевато, с чувством какого-то непонятного превосходства.

- А никакой загадки нет. Лично мне надоело бороться с тенями нашего Президента. У каждой тени должно быть тело. И против этих тел я хочу начать борьбу. Так как и положено людям, защищающим интересы страны, общества и личности. Точнее наоборот - личности, общества и государства.

- Долго думал.

- Ночами, старик, ночами.

- Ну, и.

- И вот! Поэтом можешь ты не быть, но гражданином.

- А мы гавно?

- Пока нет. Но боюсь, что наши потомки нас будут воспринимать именно так. Если мы не поймем что погоны носили для того чтобы быть бойцами в бою, а не гладиаторами на арене цирка для потехи олигархов.

А потому я буду за тебя мстить. И, как говорил классик, моя `мстя` будет ужасна.

Пушкарный понял, что сочувствия он не дождется. Олег понял, что приводить приятеля в нормальное состояние надо без сочувствия. Сочувствие необходимо чтобы добиваться признательности от девиц.

Выпив пивка и посудачив на нейтральные темы, приятели двинулись в разные стороны. Пушкарный шурша подошвами `Саламандры` под грустные думы.

Олег позвякивая воображаемыми шпорами и прижимая левую руку к бедру, словно придерживая кожаные ножны затупившейся в походах шашки.

`.И наши люди мужеством полны,

Вперед идут советские танкисты

Своей Великой Родины сыны.`

Патриотический азарт захватил его с головой.

Первым в списке кандидатов стоял Демидов.

Демидов
Последнюю неделю Демидов проводил в раздумьях.

Боевые действия в Чечне не давали ему покоя. Его не могли не радовать успехи наших войск, но ощущение тревоги за возможное развитие событий не покидало. Он много размышлял о ситуации, сверяя по памяти даты, события и действия там в прошлые годы и потому не мог убедить себя в том о чем говорили полководцы, журналисты и политики. Он даже мыслить стал в сослагательном наклонении, пытаясь все ошибки и промахи переосмыслить через `если`.

`Если бы мы не начали строить Гудермесский химический комбинат, то и не было бы митингов протеста, против его строительства.

Если бы не было митингов протеста `зеленых`, то они не приобрели бы политическую окраску. Если бы не был принят Указ о реабилитации репрессированных народов, при отсутствии механизма его реализации, то обсуждение этого вопроса, санкционированное свыше, не было бы предметом обсуждения на политизированных митингах.

Если бы власти не отнеслись скептически к появлению так называемого `Объединенного комитета чеченского народа`, или как его называли `окоченел`, то не было бы политической структруы деструктивного характера, впоследствии взорвавшего Чечню.

Если не было бы ОКЧН, то не было бы и Джохара Дудаева, который с санкции Москвы был привезен из Пярну. Если бы Руслан Хасбулатов не стал его ревновать Дудаева к народной славе то возможно советского генерала Дудаева Москва приняла бы как вполне `вменяемую` фигуру

Если бы сразу Джохара Дудаева воспринимали бы как перспективную фигуру в Москве, то возможно его бы поддержали. Ну допустим дали бы ему звание генерал-лейтенант (чеченцев такого ранга не было), то возможно он стал бы прислушиваться к голосу Москвы. Если бы он стал прислушиваться к Москве, то возможно не пошел бы на прямую конфронтацию.

Если бы он не пошел на прямую конфронтацию, то возможно не стал бы разгонять органы власти.

Если бы он не стал бы разгонять органы власти, то не было бы захвата здания КГБ Чечено-Ингушетии.

Если бы чекисты разогнали палками лидеров митингов на площади в сентябре 1991 года, то некому было бы штурмовать их здание.

Если бы они не штурмовали здание, то у них не оказалось бы на руках большого количества оружия, кот орое к тому времени было свезено в Грозный со всего Кавказа, как в город с наиболее благоприятной обстановкой.

Если бы после штурма здания КГБ удалось бы изолировать зачинщиков, собрать оружие, то у бандитов не было бы эйфории Победы.

Если бы не было эйфории победы и синдрома августа 1991, то возможно Руцкому удалось бы ввести чрезвычайное положение и исключить негативное развитие ситуации.

Если бы в сентябре власть обратила свое внимание на Хасбулатова стремительно набравшего популярность в Чечне на фоне падения авторитета Дудаева, то можно было бы не обращаться к личности Автурханова.

Если бы не надо было обращаться к личности Автурханова, то не надо было бы оказывать ему военную попощь.

Если бы не надо было ему оказывать военную помощь, то мы не вооружали бы Чечню.

Если бы не вооружали Чечню, то не надо было бы переходить к силовым методам.

Если бы не надо было переходить к силовым методам, не потребовалось бы направлять туда танки.

Если бы не надо було туда направлять н е и с п р а в н ы е танки, то не надо было бы обращаться к помощи танкистов из Кантермировской девизии.

Если бы не надо было обращаться к помощи танкистов, то их не послали бы под прикрытием чеченской пехоты и с чеченскими проводниками в Грозный. Если бы чеченская пехота и проводники не разбежались, как трусы, то танкисты бы решили задачу.

Если бы они решили задачу, то не погибли, а Россия вернула себе Чечню.

Если бы Россия вернула после взятия Грозного Чечню, не надо было бы в декабре снова входить в Грозный. Если бы не надо было входить в декабре, то не надо было бы делать подарок в день рождения Павла Грачева 1 января.

Если бы не надо было делать подарок, то не надо было бы без подготовки проводить войсковую операцию.

Если бы без спешки и с умом проводили бы войсковую операцию, то не погибли бы пацаны. Если бы не погибли пацаны, то общество бы не так политизировалось и Армия бы имела поддержку в своих действиях.

Если бы Армия имела поддержку в своих действиях, то к маю операция была бы завершена, так как боевики компактно сосредоточились в горах и были блокированы. Если бы в апреле 1995 года в предверии 50 летия Победы не был объявлен мораторий на ведение боевых действий, то бандиты и сепаратисты были бы уничтожены так же компактно, как они разместились.

Если бы они были уничтожены, то они не просочились спустившись с гор и не начали партизанскую войну.

Если бы они не начали начали партизанскую войну, и не стреляли в спину, то меньше было потерь среди мирного населения, которое ожесточаясь стало множить отряды боевиков.

Если бы они не вливались в ряды боевиков, то не расширялось бы противодействие российской армии.

Если бы не было противодействия российской армии, то можно было бы сформировать легитимное правительство Чеченской республики, а не прибегать к марионет очным фигурам.

Если бы мы не прибегали к марионеточным фигурам, то армия Масхадова (почти уничтоженная) не собралась бы в единый кулак и не стала бы в августе штурмовать Грозный.

Если бы генерал Пуликовский выполнил свой ультиматум и уничтожил бы остатки сепаратистов, если бы не приехал Лебедь.

Если бы не приехал Лебедь, то он не подписал бы договора о капитуляции.

Если бы он не подписал договора о капитуляции, то не было бы у боевиков ощущения реванша, а у России чувства позора.

Если бы у России не было чувства позора, то ей не надо было бы заигрывать с кукольной фигурой Масхадова и помогать ему деньгами.

Если бы мы не помогали ему деньгами, то эти деньги бы шли в карманы россиян, а не верхушке бандитов.

Если бы деньги не шли бандитам. Они не укрепляли бы свою армию и не претендовали на возмездие.

Если бы они не претендовали на возмездие, то не осуществляли бы террористические акты безнаказанно.

Если бы они не были безнаказанными, то не посягнули бы на вторжение в Дагестан.

Если бы они не посягнули на Дагестан, то не надо было бы бомбить базы боевиков в Чечне.

Если бы не бомбили базы боевиков, те не совершали бы терракты в Москве.

Если бы они не совершали терракты в Москве, то Москва не начала боевые действия против Чечни.

Если бы не начала боевые действия, то ей не надо было входить в Чечню. Если она вошла в Чечню, то ей надо брать Грозный.

Если мы его не возьмем к зиме или не найдем другого приемлемого вариманта. То война может затянуться.

Если война затянется увеличатся потери. Если увеличатся потери, то изменится отношение к действиям властей в обществе.

Если изменится отношение общества, то это будет разыграно в период выборной кампании. Если будет грамотно разыграно в период выборов, то положение Путина, как преемника Ельцина, может измениться. Если его положение изменится, то он может стать заложником ситуации.

Если вместо Путина придет другой человек, то не сможет `мочить бандитов в сортире`.

Если он не сможет мочить, то те перейдут к решительным действиям и потери в силу противоречивости ситуации увеличатся. Увеличатся потери поменяются полководцы.

Поменяются полководцы, поменяется политика.

Поменяется политика - приедет Рак или Щука и подпишет кипитуляцию.`

Этот ненастный день октября стал поворотным. Парк был тих и пустынен. Немолодые рабочие, с утра уже уставшие от вчерашнего пойла лениво колотили молотками упаковывая парковые скульптуры в деревянные футляры. Как нелеп наверное на фоне белого московского снега обнаженный дискобол в нарисованных голубой краской плавках, или увязший по колено в сугробе символ эмансипации - `Девушка с веслом`. Девушка была породистая и казалось, что белого изваяния идет пар.

Размышляя над пустяками и ведя многозначительные внутренние монологи, Андрей почти уперся в полуспущенное колесо невесть как оказавшегося на аллее списанного гражданского лайнера. Раскинув крылья среди детских аттракционов он казался неуклюжим и абсурдным. Когда-то в нем был кинозал, потом тир, потом кафе. Хозяева менялись, пока не были исчерпаны идеи. Случившийся по пьяному делу пожар, сделал лайнер никому не нужным. Идей не было, как не было денег на его демонтаж и вывоз из парка. Стальная махина смотрела на мир пустыми глазницами иллюминаторов, припав на рваные, изрезанные шпаной баллоны шасси. ТУ-104 был самолетом молодости Андрея, Поступив на службу `Альфу` облазил эту модель вдоль и поперек. Стоявший на полигоне макет был тренировочной базой для групп захвата, проводивших операции по освобождению заложников. Были в его жизни и другие модели и не только на тренировках.

Он с точности до минуты мог вспомнить и восстановить все свои боевые операции. И те в которых участвовал, которые прошли без него, но были памятны.

1978 г.(май) - во время полета рейсом Ашхабад - Минеральные Воды, вооруженный преступник Скубенко А.Н. предпринял попытку захвата самолета с целью угона за границу. Силами обеспечения безопасности полетов Министерства гражданской авиации бандитская попытка была пресечена. Преступник, оказавший сопротивление, убит. Пассажиры и экипаж не пострадали.

1979 г.- в посольство США ворвался Юрий Власенко и, угражая взорвать два килограмма тола, находящегося на нем, потребовал самолет за границу и крупную сумму денег.

1983 г.(июль) - Во время полета пассажирского самолета, из Москвы в Таллин, двое преступников путем угрозы взрыва предприняли попытку его захвата с целью угона за границу.В результате решительных действий экипажа самолета и пассажиров бандитская попытка была пресечена. Один из преступников убит, другой арестован.

1983 г.(ноябрь) - При исполнении служебных обязанностей погибли члены экипажа самолета ТУ-134-А тбилисского авиапредприятия Грузинского управления гражданской авиации - Чедия Анзор Иосифович, Крутикова Валентина Николаевна, Шербатян Зален Телеманович, а также пассажиры Соломония Алуд Асланович, Абоян Павел Иванович.

Ту операцию Андрей запомнил особо.

18 ноября в Тбилисский аэропорт к рейсу 6833 по маршруту Тбилиси-Батуми-Киев-Ленинград прибыл свадебный кортеж. Супруги Герман Кобахидзе и Тинатин Петвиашвили инсценировали свадебное путешествие. Их должны были сопровождать ничего не подозревавшие об истинных целях `путешествия` свидетели - подружки невесты Анна Мелива и Евгения Шалуташвили.Последней невеста вручила свою сумку, в которой, как выяснится позже, находились пистолеты, ручные гранаты, холодное оружие.

Преступники прошли в салон с помощью дежурной через депутатский зал аэропорта без досмотра и спецконтроля.

Другие члены банды - братья Каха и Паата Ивериели, Григорий Табидзе присоединились к `новобрачным`, пройдя через общий зал с остальными пассажирами.

В 15.43 самолет взлетел. В 16.13 Каха Ивериели и Иосиф Церетели направились в сторону пилотской кабины. Первым убили бутылкой по голове Алуду Саломония - начальника управления `Руставгаз` которого приняли за милиционера, для верности выстрелили в упор.

Ивериели вместе с Церетели силой, под угрозой оружия, заставили бортпроводницу В. Крутикову оказать содействие в проникновении в пилотскую кабину. На стук Крутиковой дверь пилотской кабины открыл штурман-инспектор З.Шарбатян.

В него выстрелили 7 раз. Вскочивший со своего места бортмеханик Анзор Чедия был убит. Тут раздались ответные выстрелы с задрапированного занавеской штурманского места. Штурман В.Гасоян, мгновенно оценив ситуацию, первыми же выстрелами сразил насмерть Табидзе и тяжело ранил Г. Ивериели и И. Церетели.

Бандит Ликаберидзе открыл беспорядочную стрельбу. Получили ранения А.Мелива, Е.Шалуташвили, бортпроводница И.Химич, пассажиры И.Киладзе, И.Инаишвили, И.Кундеренко.

Выглянув в иллюминатор, Петвиашвили крикнула сообщникам, что самолет приземляется в Тбилисском аэропорту. Узнав об этом, Микаберидзе застрелился.

Самолет еще двигался по полосе, когда Шалуташвили, Мелиава, а также бортпроводница Химич выпрыгнули через запасной люк. Не успела этого сделать В.Крутикова, ее застрелил Церетели.

14 часов, в аэропорту. Бандиты грозились каждые 5 минут расстреливать по одному пассажиру.

Операция по обезвреживанию террористов началась утром, в 6 часов 27 минут и завершилась в 6 часов 35 минут. Операцию проводила московская оперативная группа. На захват Андрей шел одним из первых.

Андрей погладил крыло, пнул носком колесо. `Наверное и я напоминаю такую же развалину?` Сентиментальность как-то незаметно становилась чертой характера. `Может в дворники на зиму пойти? Картина Репина `Пенс посыпает собственным песком обледенелые дорожки парка`. От этих мыслей стало тошно. `Боевой офицер, орденоносец, и рассопливелся... Все. Пора заниматься делом.` Но оглядевшись вокруг себя он дела не нашел. Однако внутри что-то распрямилось и он снова почувствовал се- бя тем Андреем Неспеловым, каким был двадцать лет назад.

- Молодой человек, не подскажите который час,- пожилая дама тронула за рукав.

`Молодой человек!` И от этого обращения так созвучного внутренним мыслям Андрей растерялся. Машинально посмотрев на огромный термометр висящий на стене здания произнес.

- Плюс девять.

Дико взглянув на Андрея дама бочком поспешила прочь. `Ненормальный какой-то. Наркоман наверное...`

- Извините, пять минут четвертого. Я не наркоман...

Последняя фраза прибавила даме прыти.

Уже уходя от заброшенного лайнера Андрей ощутил, что в нем зреет какая-то мысль. Еще не сформировавшаяся, зыбкая. Он пытался сосредоточиться, но мысль ушла, растворилась, внешние раздражители загнали ее в подкорку.

Идея!
Ночью он проснулся от толчка. Его сознание выдало яркую стереоскопическую картину. В центре был самолет. От этого ночного прозрения ему стало плохо. Мысль не дававшая покоя оформилась в нечто, требующее сиюминутного осмысления. Он вышел на кухню выпил воды из холодильника, заварил кофе. На часах было три. `Господи, она мне: `Сколько время`, в я ей:`Плюс девять!`

Толстый фломастер выводил силуэт самолета. Фас, профиль... По памяти Андрей безошибочно восстанавливал на схеме ряды кресел, люки, лючки, кабину пилотов. Все до последней заклепки он мог найти с закрытыми глазами. Память старого опера восстанавливала даже малейшие детали, извлекая из своих закромов несущественные мелочи и второстепенные подробности. Мысль гнала вперед. Он давно, со времени последней операции в Сухуми, не ощущал такого азарта, такого прилива сил и энергии. А положение там было хуже губернаторского. Разъяренные заключенные, подстрекаемые отпетыми угловниками захыатили в заложники служащих изолятора. В течение нескольких часов они измывались над ними. Вопиющее преступление, впервые прибретшее такие серьезные масштабы, потребовалро привлечение для подавления бунта `Альфы`. Собственно речь шла не о подавлении, а об освобождении заложников. Нервы были на пределе, ситуация в высшей степени нештатная: в изоляторах работать не приходилось, но Андрей помнит, как кипела кровь, как гнев и бессильная злоба доводили сознание до абсолюта. Он помнит то настроение с каким он шел в числе друзей и коллег на этот штурм...

Сейчас было что-то такое же. Злоба на себя, на свою беспомощность, свое безразличие к собственной судьбе... `А говорят, что гнев не лучший помощник. Главное разозлиться на себя и тогда все будет тип-топ...`

Утро наступило незаметно. Андрей расслабленно пил кефир, когда на кухне образовалась жена. Она с удивлением оглядела мизансцену, бросила мимолетный взгляд на стол, чертеж, исписанные какими-то расчетами листки.

- Сподобился!- ей ли не знать своего мужика!

- Спать, спать, спать.- Андрей собрал бумаги и чмокнув жену в щеку ушел в спальню.

Однако спать не пришлось. Андрей захлебывался идеями. Они роились в голове, не давая отвлечься, забыться хоть минутным сном. Такого состояния он давно не испытывал. Дождавшись, когда домочадцы уйдут Андрей встал и заварил кофе.

Листы расчетов, чертежи, исполненные неумелой рукой диверсанта манили, требовали, звали... Хлебнув кофе, он снова сел за расчеты. Многое требовало уточнения, корректировки. Особенные трудности возникли с ценами. На помощь пришла `Экстра `М`. Здесь было все, кроме папирусной лодки `Ра`. Работа пошла быстрее.

На следующий день небритый и разбитый Руслан с интересом выслушивал завиральную идею своего приятеля. После операции в Чечне и смерти Деда он ушел в тяжелейший запой, из которого выкарабкивался с большими физическими затратами и муками совести. Пьяный угар не позволил пойти даже на похороны. За это он корил себя особо, понимая, что это наверное самый поганый поступок совершенный им.

Для себя сказал, как отрезал - больше ни капли. Он видел как катится в пропасть из которой ему подняться уже не удастся. Приезд Андрея был первым шагом к очищению. `Первозванный ты мой!`

Руслан
То, что рассказывал Андрей было свежо и для России ново. Правда ново, как атракцион. В жизни подобное случалось периодически, часто с трагическим исходом. Для любителей адреналина это вполне подходило.

- Представляешь, это будет атракцион по захвату воздушного судна. В самолет садится народ... - далее шли детали, которые были привлекательно, но требовали подработки.

- Сам придумал? - выслушав, спросил Руслан.

- Вестимо.

- И думаешь получится?

- Смотря кто возьмется...

- А кто возьмется?

- Я, ты, еще ребята наши.

- Может быть может быть...- побарабанил Руслан пальцами. - А кто сейчас свободен?

- Я еще не выяснял... Но ведь идея хорошая? А если все сложится, то и доход будет приличный. Сейчас важно человек 10-15 найти. Двое уже есть.

- А еще не решил.
http://nvolgatrade.ru/

Док. 215516
Опублик.: 12.12.04
Число обращений: 0