НАУЧНЫЙ СЕМИНАР ПОД РУКОВОДСТВОМ Е.Г.ЯСИНА
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА В УСЛОВИЯХ ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА
Тема очередного семинара
СОВРЕМЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ СУДЕБНОЙ РЕФОРМЫ
30.01.2002
Докладчик:
Сергей Анатольевич Пашин - профессор Московского института экономики, политики и права
Пашин С. А.:
Необходимо совершенствовать формулировки. Вот берется текст закона и дальше говорят, что хорошо было бы, если бы было записано не так, а сяк, если бы запятая стояла бы не здесь, а там, если бы этот орган имел не такие полномочия, а сякие. Но исправление всякого рода текстов, особенно в наших условиях, совершенно необязательно решает проблему. И если мы говорим о судебной реформе, мы должны признать, что это деятельность практическая. А что значит практическая деятельность? Это значит, что основной эффект и основные баталии проходят вовсе не на страницах, испачканных чернилами, а в живой жизни, за околицей. И то, что написано на бумаге совсем необязательно отражается в жизни. В 1991 году был романтический этап судебной реформы, когда 24 октября 1991 года была принята Верховным Советом концепция этой реформы. В те времена, до 1999 года, судебная реформа была не государственным, а частным делом. Сейчас она стала государственным делом, ну а наше государство известно - чего оно не коснется, все вдребезги, так уж рука устроена, как говорил Гоголь про околоточного надзирателя. В то время, в 1991 году, это было частное дело депутата Золотухина. Борис Андреевич Золотухин собрал небольшую группу юристов, знакомых, тех, кому он доверял, и родилась концепция судебной реформы, которую по тем временам, когда вторые секретари обкомов сменяли первых секретарей обкомов и назывались президентами, было очень хорошо представить как важный идеологический шаг. Золотухин думал сам вносить концепцию судебной реформы, но Президент, с подачи Сергея Михайловича Шахрая, решил сделать это сам. Таким образом, концепция вознеслась на небывалую высоту. Авторы концепции, это видно по тексту документа, исходили из самых светлых соображений, но их замысел о ситуации и о человеке был очень своеобразен. В чем, собственно, он состоял в этот романтический период? Я постарался это проанализировать. Идея была такая: во-первых, что свобода - это хорошо, а тоталитаризм - это плохо, надо ввести свободу в противовес тоталитарному режиму. Главный источник загрязнения в судебной практике, в правосудии - это советская власть, власть райкомов, обкомов и так далее. Надо устранить ее, и тогда все будет хорошо. Надо добавить ресурсов в систему. Что касается людей, вот этих самых судей, прокуроров, адвокатов, то идея состояла в том, что это обычные люди, в основном хорошие. Все они не хотят ссориться со своим хлебом с маслом, естественно, но стоит их освободить от всевластия обкомов, райкомов и т. д., и тут-то они и раскроются, тут-то из них право и пойдет фонтаном. Вот эти светлые идеи и легли в основу концепции. При этом, авторы концепции исходили из следующих соображений, что, во-первых, надо ориентироваться на западный опыт, в те времена был популярен почему-то именно американский опыт, и те, кто проталкивал эту концепцию говорили: `Давайте жить, как живут цивилизованные народы в Штатах, в Великобритании, в Германии и так далее`. Был также очень популярен просветительский подход, свойственный французским энциклопедистам, правда, иногда без знаний энциклопедических, что, мол, надо людям просто объяснить, в чем их благо, и люди сразу же по этому благу начнут жить и действовать. Наконец, был такой типичный марксистский подход: надо поставить людей в условия, когда они должны будут поступать определенным образом, и мы тогда достигнем своих результатов. Фактически, опыт судебной реформы 1991-1995 годов показал, что концепция судебной реформы хорошо воспринимается ведомствами, которые ее охотно цитируют в части ресурсного обеспечения. Закон `О милиции`, закон `О прокуратуре`, потом закон `О Конституционном суде`, точнее проект 1994 года, были нашпигованы нормами о всякого рода льготах, преимуществах, привилегиях, бесплатных установках телефона, бесплатных проездах. В проекте 1994 года закона `О Конституционном суде` часть льгот предлагалось сделать наследственными, и вдобавок еще был раздел про льготы аппарата Конституционного суда. Судьи, председатели судов стали пожизненными в результате этой судебной реформы, они довольно успешно перетянули на себя те возможности, которыми обладали райкомы и обкомы. И вообще, стало странно: вот вроде реформа, что-то меняется, создаются действующие модели состязательного правосудия, вроде суды присяжных в девяти регионах, а по большому-то счету судебная практика не меняется. Скажем, количество отмененных и измененных приговоров держится на том же уровне, как и в советский период. Исполняемость судебных решений снижается. Количество зэков увеличивается. Количество оправдательных приговоров остается на прежнем уровне и сейчас достигает 0,38%, причем есть еще интересная деталь. Оправдательные приговоры, которых 0,38%, при том, что их количество уменьшилось в 2001 году еще на 3%, отменяются в 42% случаев. Обвинительные приговоры отменяются в 0,05% случаев. Таким образом, если вы как судья выносите обвинительный приговор, шансов, что он устоит в 850 раз больше, чем если вы выносите оправдательный приговор. Соответственно, обыкновением судебной практики становятся `компромиссные` обвинительные приговоры, когда невиновного человека осуждают, но не проговаривают к лишению свободы, ограничиваются сроком, который он отсидел. Становятся обычными технологии фальсификации протоколов, фальсификации доказательств и пытка на ранних этапа задержания. Тогда возникает вопрос: а что же происходит на самом деле? Мой ответ в рамках отведенного времени таков, что, изменяя законодательство, по-видимому, если речь идет о практическом преобразовании, не надо забывать о том, что законодательство будет специфическим образом `освоено` людьми, которые будут с ним работать. Если реформа - это практическое преобразование, то важно не то, что написано на бумаге, а важно скорее другое. Важно, как эти бумажные тексты будут поняты и освоены людьми и технологиями. Иными словами, судебная реформа должна быть направлена не на изменение текстов, изменение текстов - это лишь один из возможных ходов, а на изменение технологий и на изменение сознания людей. Я многое знаю о практикуемых технологиях. Эти практикуемые технологии сильно отличаются от того, что записано в законе, причем противоправные технологии практикуются не сумасшедшими негодяями, а практикуются как норма, которую все знают и сознательно покрывают. Не так давно в Московском городском суде рассматривалась кассационная жалоба по делу господина И., назовем его так. Господин И. получил два года лишения свободы еще в 2000 году за обладание оружием. Он явился в универмаг, на нем была облегающая курточка по пояс, и выяснилось, что под этой курточкой он скрывал пулемет, что, конечно, сразу же заметили бравые сотрудники милиции, оказавшиеся там не пойми как. Потом правда выяснилось, что сам он объясняет ситуацию так, что он отказался стучать, отказался быть агентом, вот пулемет у него и нашли. Причем интересно, что когда в универмаге осматривали, пулемета не было, но когда его привезли в отделение милиции, где присутствовали понятые из людей постоянно сотрудничающих с органами милиции, то пулемет-то и обнаружили в присутствии понятых. Один мой знакомый предприниматель вспоминал, как его задерживали. Надели наручники и спросили, что ему подбросить: наркотик или патроны - что ему больше нравится. Вот в деле господина И. все очень технологично. Это задержание за типичную вещь - за оружие. Это фальсификация доказательств. Это использование понятых, которые `прикормлены` и работают на этот самый орган милиции. Это последующий суд, который на самом деле не проверял доказательств вины и отказывался рассматривать ходатайства о недопустимости части доказательств. Это осуждение на два года лишения свободы. Это отказ отпустить этого человека сразу же после появления акта амнистии. В акте амнистии же написано, что он исполняется в течение полугода, так вот в течение полугода и исполняется неспешно, а ты пока посиди, братец. Впоследствии он, выйдя на свободу, когда акт амнистии все-таки исполнили, добился пересмотра приговора. Новый приговор, на этот раз компромиссный. Доказательств явно нет, надо оправдывать, выносится компромиссный приговор, год лишения свободы условно. И вот новая кассация. Новая кассация, новое рассмотрение длится три минуты. При этом, суд дает слово прокурору, который говорит: `Приговор правильный, все хорошо обоснованно`, - встает и уходит. Когда адвокат кричит: `Мы же имеем право дать объяснения`, - судья говорит: `Все`, - и уходит. Эти люди тут же составляют жалобу председателю Мосгорсуда, что кассационная инстанция грубо и явно нарушает закон. А у нас кассационная инстанция должна работать также как суд первой инстанции: уйти в совещательную комнату, писать там определение. Так вот типично, что так не делается. Кассационная инстанция, один состав в день проглатывает 15-20 дел, на каждое дело у него по 5 минут, и если прочитать определение, то оно будет гораздо длиннее того времени, чем оно писалось. Из этого следует, что определения либо готовятся заранее, либо их отписывают потом - это тоже технологии. В кассационной инстанции протоколов не ведется, в суде первой инстанции протокол фальсифицируется. Они пишут жалобу председателю Мосгорсуда. Спустя некоторое время защитник господина И. звонит в тот суд, который вынес приговор и спрашивает:
Пришло ли дело из Мосгорсуда?
Пришло.
Что решили?
Решили оставить приговор в силе.
Можно приехать за определением и взять его?
Можно.
Через день адвокат приезжает в суд, ему говорят: `Извините, дело опять истребовали в Мосгорсуд`. -- `Хорошо`. Спустя неделю дело возвращается, там уже другое кассационное решение. В новом кассационном определении говорится, что приговор отменить и отправить дело на повторное рассмотрение. Дело у вас, его можно расшивать, подшивать, делать с ним что угодно: своя рука владыка. Вот таким образом технология пыток, фальсификации доказательств, упрощения порядка судебного разбирательства процветает. Все знают эти технологии. Лучшей иллюстрацией того, что попытки принимать правильные решения обречены, служат, например, громкие решения Конституционного суда Российской Федерации. Конституционный суд много заимствовал из раздела десятого УПК, где говорилось о суде присяжных, и постепенно распространял это на общий порядок судопроизводства. И вот одна из норм распространена на общий порядок судопроизводства. О том, что суд по своей инициативе не может отправлять дело на дополнительное расследование. За это и боролись, как здорово, как хорошо. А почему? Чтобы судья, формулируя в своем определении, что надо дополнительно изыскать, не подпадал под влияние обвинительного уклона. Тоже правильно. Что происходит на практике? Судьи, которые восприняли эту норму всерьез, выносят оправдательные приговоры, а мы знаем, что шансы устоять у оправдательного приговора в 850 раз ниже, чем у обвинительного. Вышестоящая инстанция отменяет приговор и предписывает суду первой инстанции найти те доказательства, которые в ином случае искал бы следователь. Таким образом, обвинительный уклон, от которого судью пытались защитить оказывается поощренным постановлением Конституционного суда, преломленным определенным образом практикой. Или, второго февраля 1999 года Конституционный суд выносит абсолютно правильное решение о том, что все, кому грозит смертная казнь, кто обвиняется в таком преступлении, имеет право на суд присяжных. Однако сообщается, в отличие от большинства других Постановлений, что человек получит это право, когда законодателю будет угодно. Вот с тех пор законодателю было неугодно. А люди из регионов, где не введен суд присяжных, которые встали на очередь на суд присяжных в регионах, где он введен, например, дела были переданы из Москвы в Иваново или в Московскую область, они получили свои дела назад. Таким образом, решение Конституционного суда о праве каждого на суд присяжных обратилось лишением права на суд присяжных в обозримом будущем. Вот как влияют правильные решения.http://nvolgatrade.ru/
Док. 216386
Опублик.: 27.12.04
Число обращений: 768
|
