Майя Плисецкая: я не могу и не хочу все время танцевать. Самое главное - растрогать душу и чтобы это было интересно

Начинаются две недели торжеств в честь юбилея Майи Плисецкой. В Москву она прилетит из Литвы, где у неё дом, построенный рядом с заповедными Тракайскими озёрами.

Не так остро, как при Минине и Пожарском, но сегодня, конечно, отношения Росси и Литвы бывают напряженными. И, пожалуй, единственная общая героиня, которую чествуют обе страны, - это великая балерина Плисецкая, которой, как скажут французы, - четыре раза по двадцать.

- Майя Михайловна, считайте меня верхоглядом вульгарным, пусть меня зрители таковым считают, но вы находитесь в такой завидной форме, что девочки-подростки, которые читают все эти `космополитаны`, вам могут позавидовать. Можно я вас попрошу, когда мы экскурсию по дому будем делать, показать, что у вас в холодильнике?

- Хорошо, пойдёмте! Яблоки вот, пожалуйста.

- Это антоновка или гольден, что вы тут выращиваете?

- Здесь и антоновка, и гольден.

- Всего понемножку...

- Смотрите, какое шикарное. Попробуйте.

- Я оставляю за собой право, одно-то я у вас украду.

- Давайте.

- А вот и холодильник.

- Я даже не буду мешать, смотрите. Пожалуй, полный.

- Так вы, получается, все едите? Я смотрю по набору. Тут есть всё. Я даже читал, что вы пиво иногда пьете. В это вообще трудно поверить. Неужели правда?

- Всё ем. У меня нет диеты.

- Майя Михайловна, а есть что-то, от чего вы все-таки вынуждены были отказаться в силу своей профессиональной карьеры?

- Ну, знаете, только от количества, может быть. А вот так, наверное, можно все. Конечно, объедаться никому нельзя, балерине тем более. Но у меня нет никаких исключений.

- Скажите, а что здесь приготовлено по вашему рецепту?

- Вот, например, эта рыба домашней засолки.

- Вы здесь таких больших рыбок покупаете?

- Знаете, таких огромных здесь не водится.

Майя Михайловная живёт на три дома: в Москве, в Мюнхене и на Тракайских озёрах в Литве, откуда родом была мать Плисецкой Рахиль Мессерер. Именно она всегда говорила дочери: вот бы поехать в Литву.

Но после ареста и расстрела мужа поехала она совсем в другую сторону - в лагерь в Казахстане, в архивах которого в этом ходу отыскалась её лагерная карточка.

- Два дня назад я получила ее личное дело, номер ее дела.

- Шестизначный сталинский, гулаговский который?

- Да, 38-го года. Я не знала, что этот номер есть, она мне никогда этого не рассказывала.

- А вы бывали там?

- Да, я у нее в ссылке была. Два раза гостила у нее.

- Гостили?

- Да.

- `Алжир`, лагерь для жен?

- Вы знаете, я даже не знала, что он назывался `Алжир`. Просто знала, что невероятное количество тысяч этих женщин там было - враги народа.

- `Алжир` расшифровывается как `лагерь жен изменников Родины`.

- Да, так и говорили - жены врагов народа.

Первая съёмка, общая. В кадре справа - ученица Майя Плисецкая. Уже очень скоро - съёмка отдельная. Уже только про неё. Потом про неё будут делать уже целые фильмы.

У себя дома Майя Плисецкая разрешила съемочной группе пройти в святая святых - к станку.

- Я хожу на балет, но не являюсь специалистом. С ваших слов мне, например, известно, что сейчас толком никто не учит тому, как работать у станка. У вас была Ваганова, а что она говорила вам лично - что вы должны как-то затмить мир или что вам нужно видеть свою заднюю лопатку? Как это было, расскажите.

- Могу даже показать! Все балетные залы - все в зеркалах. Они обязательно на себя смотрят. Представьте себе, вы должны стоять так, чтобы в зеркале отражалась лопатка. Если ее не видно, значит, вы стоите неправильно.

- Да, вы стоите правильно, Майя Михайловна!

Только раз, да и то случайно, во время съёмки в кадр попал муж балерины Родион Щедрин. Надеемся, Майя Михайловна будет только рада, а Родион Константинович поймёт нас правильно, когда мы всё-таки вспомним об этом её верном и удивительно скромном ангеле-хранителе.

Конечно же, Родион Константинович бросился защищать супругу, когда узнал, каким `сюрпризом` обернулись давние и вроде бы доверительные отношения с коллегой Гедиминасом Тарандой.

- Доверять людям очень опасно. А я доверилась, совершенно безоглядно доверилась Таранде. Как-то, лет пять назад, он ко мне пришел с какой-то дамой, нотариусом или кем-то еще. Вот, говорит, Майя Михайловна, пожалуйста, подпишите этот документ. Я, конечно, безвозмездно отдала им свое имя. 10 лет они выступают под моей эгидой, и я очень рада этому, это помогает молодым артистам. Оказывается, я подписала это навсегда и на все.

- Вашим именем торгуют так, что вы даже не знаете про это?

- Понятия не имею. В конце концов мои друзья приносят: Майя Михайловна, смотрите, крем, на нем - моя фотография, моя подпись, даже картинка есть и рекомендация. Продаются четыре крема - лечебные, варикозные, от синяков, от того, от сего. Что за крем, что это такое? Тогда пригласили Таранду. И Родион Константинович спрашивает, что это за крем? Какой крем? Да вот этот крем! Ой, а это, говорит, пробные. Какие же пробные, если во всех магазинах продаются! Тут уже начался скандал. Я не имею права, это врачебный крем. Представьте себе, что он плохой. Если он плохой - претензии ко мне.

Впрочем, этому удивительному тандему Плисецкой и Щедрина преодолевать трудности не впервой. Вспомнить хотя бы, что творилось после премьеры `Кармен-сюиты`. Автор - Щедрин. Танцует - Плисецкая. Орёт - всесильная министр культуры СССР.

- Вы ведь в свое время были таким авангардом, что вам Фурцева говорила, зачем Плисецкая ляжкой трясет, или как это было про `Кармен-сюиту`? Но это было в рамках классического искусства. Как вам кажется, стоит ли на классических сценах действительно экспериментировать так, как с классикой уже и не вяжется?

- Классика, как в опере, так и в балете, она классика, потому что она стала классикой из-за своей гениальности. Картины Рембрандта не умрут никогда. А то, что временное - оно само уходит. Мода все время меняется, мода уходит и приходит. Хотя, в общем, варьируется старое. Люди ведь чувствуют, люди понимают. Не надо - вот это правильно, это неправильно. Главное - тронуло это душу, задело вас. А еще лучше, если слезы вызвало, значит, это искусство.

- Значит, `Кармен-сюита` - классика?

- Теперь уже классика. Теперь говорят. А кто-то сомневался - это после того как запрещали.

- Было, наверное, в те советские годы: да пропади оно все пропадом... Вот в следующий выезд за границу, когда выпустят, махну на все рукой и вместе с Барышниковым останусь?

- Нет. Я всегда хотела танцевать на сцене Большого театра. Вот вы сейчас сказали Барышников, я думаю, что, может, он и не остался бы за границей, если бы работал в Большом театре. Большой театр есть Большой театр. Он роскошный, он самый лучший. Сцена удобная, красивая, наклон. Я как футболист, лучше на своем поле играю.

- У вас дома в репетиционном зале покрытие похоже на то, что в Большом?

- Да, доски, хорошие... Когда перед тобой весь зрительный зал, который знаешь, и наклон, какой хочется! А в Италии, в `Ла Скала`, до ремонта, например, очень трудно было танцевать. Покат - как с горы.

- Вам нравится до сих пор танцевать? Что вы испытываете, когда выходите на сцену?

- Я не могу и не хочу все время танцевать. Настроение - в искусстве колоссально! Если нет никакого настроения, и публика так принимает. Если что-то несешь в публику, то это интересно. Самое главное - растрогать душу и чтобы это было интересно. Я вам скажу: когда я танцевала в Индии, они всегда спрашивали, про что это? Но не про всякий номер. Например, я танцевала `Дон-Кихота`, па-де-де, они спрашивали, про что это? Никто не спросил про что это, когда я танцевала `Умирающего лебедя`. Все понятно. Я тоже такая. Я тоже хочу знать, `про что это`.


Сергей Брилев

vesti7.ru

Док. 240387
Опублик.: 10.11.05
Число обращений: 522