Главный кардиохирург России утверждает, что злые люди болеют чаще
Академик РАМН Лео Бокерия многие годы руководит уникальным учреждением, которое иногда называют "домом сердца" - Научным центром сердечно-сосудистой хирургии имени Бакулева, совмещая это с обязанностями главного кардиохирурга России.
Наша встреча чуть было не сорвалась. Когда Лео Антонович переступил порог редакции, ему по мобильнику позвонила профессор Бакулевского центра Маргарита Роландовна Туманян и сказала, что в одном из роддомов Москвы родился мальчик с тяжелейшей сердечной патологией. Бакулевский центр, у которого самый большой в мире опыт операций на сердце у новорожденных, связан со многими родильными домами и "отслеживает" осложненные беременности. Потому появление на свет тяжело больного малыша не было неожиданностью для Лео Антоновича: диагноз ребенку был поставлен еще до его рождения. Теперь же нужно было срочно обозначить время проведения операции на сердце малыша. Ее назначили на вечер того же дня. И наш "деловой завтрак" состоялся.
Возвращение в Средневековье
Мы не предполагали обсуждать с Лео Антоновичем проблему, к которой сейчас проявляется повышенный, не всегда здоровый интерес, - пересадку органов. Но жизнь внесла свои коррективы.
- У ребенка, который сейчас родился, кроме сердца, все здоровое, и было бы идеально провести ему пересадку сердца. Но это исключено: наше законодательство запрещает проводить трансплантации сердца новорожденным. А вот в американском штате Юта, который известен своей религиозностью, их проводят постоянно. Ведь рождается много детей, у которых состояние головного мозга несовместимо с жизнью. Сердца, изъятые после их смерти, спасают жизнь сотням ребятишек.
В своей практике мы широко пользуемся биологическими клапанами, всевозможными "заплатками", изготовленными из перикарда (сердечной сорочки) свиней и телят. Гораздо лучшие результаты можно получить, если использовать перикард только что умершего человека. Но если брать сердечную сорочку через десять часов после смерти человека, когда уже появятся элементы трупного разложения, то все бессмысленно. Поэтому мы пытаемся получить разрешение на изъятие перикарда через минимально короткое время.
- Как вы относитесь к тому накату, который сейчас идет на трансплантологию?
- Это какое-то мракобесие, возврат в Средневековье. Могу авторитетно сказать, поскольку всю жизнь посвятил хирургии, что ничего подобного ни в одной стране быть не может. Я это рассматриваю как борьбу различных кланов за овладение доступом к этой интимной медицинской области. Есть круги, которые явно не заинтересованы в развитии отечественной трансплантологии. Уверяю вас - наши специалисты в этой области ни в чем не уступают зарубежным. Но операции по пересадке органов в России, как, впрочем, и другие операции, заметно дешевле, чем за рубежом.
Ну а если удастся вовсе прикрыть отечественную трансплантологию, то уж точно придется направлять несчастных пациентов за рубеж. И их судьба, сами понимаете, станет еще плачевнее. Во всех странах, если констатирована смерть мозга, то абсолютно законно изъятие органов у этого несчастного человека, чтобы они спасли страждущего. Когда речь идет об изъятии сердца, нужно согласие родственников, потому что сердце должно быть взято до его остановки. Конечно, при условии, что констатирована смерть мозга.
А посмотрите, что происходит с такими областями медицины высоких технологий, как использование стволовых клеток, фетальных тканей, которые не отторгаются при пересадке. Оказалось, что в организме есть резерв клеток, которые готовы устремиться к тому месту, где произошла катастрофа. Но им можно, да и нужно помочь туда попасть... И в первую очередь генная инженерия должна быть направлена на решение проблем в детском возрасте. Мы используем клеточные технологии, генную инженерию. Нас в этих работах поддерживает Академия медицинских наук, ее президент академик Валентин Иванович Покровский.
- И все-таки россияне, если у них есть возможность, устремляются в зарубежные клиники. Почему?
- Надо спросить у них. Но мне кажется, что люди часто не хотят, чтобы кто-то знал здесь об их недугах. Особенно если это так называемые публичные люди. У нас как-то должен был оперироваться всемирно известный хирург. Он подошел ко мне и говорит: "Не могу я лежать распятым в этой реанимации, не хочу, чтобы меня видели". Я посчитал, что он абсолютно прав, и мы прооперировали его в другой клинике.
Вот сейчас больной из Благовещенска, у которого то ли есть, то ли нет атипичной пневмонии, подает в суд на ваших коллег, которые оповестили мир о его болезни, показали его на телеэкране. Выиграет он или нет этот суд, не знаю, но убежден: он прав - подобное вмешательство в человеческую жизнь бессердечно.
Есть, на мой взгляд, и вторая причина, которая толкает некоторых пациентов в зарубежные клиники: внутренний вид наших стационаров. Бытовые условия всегда, а теперь особенно, имеют большое значение. У меня не лучшая квартира в Москве. Но и не худшая. И меня всегда убивало, когда я приезжал отдыхать в санаторий в Гагры, что я должен жить с детьми в одной комнате.
Мы у себя в центре кардинально меняем бытовую политику. Представьте, несчастная мать и ее ребенок, который постоянно плачет - он же кроха, к тому же тяжело болен. Мы сделали все палаты одноместными для этих малюток и для их матерей.
Для кого высокие технологии?
- Наши читатели (Алексей Игнатов из Пензенской области, Наталья Шутова из Архангельска, некоторые другие) спрашивают о доступности высоких технологий, о том, как попасть в ваш центр на лечение? Многие считают, что "там" лечат лучше. Особенно если речь о сердечно-сосудистой хирургии. Когда Борис Николаевич Ельцин объявил, что станет оперироваться в России, многие были уверены: приедет тот же Дебейки и все сделает.
- Дебейки приезжал, консультировал, но оперировал - и это знают все - Ренат Акчурин. И, как показали годы, Ельцин не просчитался. Да, нам трудно, нам сложно - мы же не отделимы от проблем страны. А страна живет тяжко. Но, несмотря ни на что, ситуация с сердечно-сосудистой хирургией выправляется. И я на нее смотрю оптимистично. Тот объем операций, которые мы сделали в прошлом году, более чем в 2,2 раза превышает объем операций 1996 года. Особенно стремительно развивается интервенционная кардиология.
- Поясните, что это такое?
- Попробую. Сегодня, как и раньше, человека лечат лекарствами. Или лекарствами плюс использованием так называемых катеторных методов, когда к месту препятствия кровотоку проводится специальное устройство. С его помощью расширяется сужение, восстанавливается нормальный кровоток. Особенно это важно в острых ситуациях - остром инфаркте миокарда или при остром тромбозе каких-либо других сосудов, в том числе сосудов, питающих головной мозг, ноги и так далее. Вот этот метод и называется интервенционным. Еще про него говорят: эндоваскулярная хирургия. Кроме того, есть еще классическая хирургия сердца и сосудов. Здесь используется нож, открытие органа, к которому стремится хирург ради спасения жизни пациента. Все эти три метода - лекарства, лекарства плюс эндоваскулярная хирургия и лекарства плюс традиционная хирургия - у нас используются. В прошлом году мы сделали в России 170 тысяч операций на сердце и сосудах.
- А в США?
- Больше миллиона. Но я бы не хотел, чтобы на это делался упор. Не хотел бы, чтобы, как в былые времена, мы во что бы то ни стало желали быть впереди, но с рваными штанами. Нужен прочный тыл, чтобы продвинуться вперед. Мы сегодня делаем восемь тысяч ангиопластик в год. А начали подобные вмешательства всего три года назад. Не исключено, что в течение пяти-семи лет мы станем делать 100 тысяч ангиопластик. Но надо, чтобы это были не вымученные, топорные, рутинные ангиопластики - с плохими катетерами, плохими лекарствами, - а современные. Для этого нужно создавать модель саморазвития медицины, чтобы она не варилась в собственном, устаревшем соку, а продвигалась вперед, вбирая в себя все достижения современной науки врачевания.
- Когда некоторое время назад в Москве вручались золотые Гиппократы лучшим кардиохирургам мира - вам, Лео Антонович, в том числе, - в столицу прилетел Дебейки. У него спросили: кому доступна медицина высоких технологий? Он тогда сказал, что доступность такой медицины - больное место для всех стран, даже очень продвинутых и богатых. Поскольку высокие технологии не только очень дороги сами по себе, но и владеют ими только хирурги высочайшего класса. Вот вы назвали цифру 170. Эти операции были проведены где? В каких клиниках?
- Только в лучших, только в крупных - по тем самым причинам, о которых говорил коллега Дебейки. Не далее как вчера я выступал с докладом об аритмиях сердца. Очень серьезная проблема. Много народу умирает из-за нее. Но не только потому, что высокие технологии - удел крупных центров, но и из-за инертности населения. Что происходит у нас в Москве? У нас четыре крупнейших федеральных сердечно-сосудистых центра. У нас великолепно в этой области работает 15-я городская больница, военный госпиталь в Красногорске. Но хотя бы при этих десяти миллионах - так показывает всемирная статистика - мы должны делать 10 тысяч операций аорто-коронарного шунтирования. И что же? Все наши учреждения, задействованные на эту тематику, не заполнены. Это я объясняю не тем, что кто-то не может попасть на такую операцию, а прежде всего тем, что многие считают: авось пронесет, авось обойдется. Не проходит. Потому и смертность от сердечно-сосудистых заболеваний столь велика.
В регионах существует квота на лечение в федеральных центрах, в том числе и нашем. Но пациент должен получить соответствующее, обоснованное с медицинской точки зрения направление.
Лига здоровья нации
Важно воспитывать в людях чувство ответственности за собственное здоровье. Здоровье, если угодно, должно стать всеобщей модой. Мы сейчас формируем общественную общероссийскую организацию - Лигу здоровья нации. В вашей газете мы опубликовали обращение на эту тему, которое подписали известные в России люди.
Лига выбирает для решения многие вопросы - и глобальные, и частные. Впрочем, я не уверен, что, например, вопрос об инструментарии для сердечно-сосудистых операций - частный. У нас нет нормальных инструментов. Технологические проработки великолепные, но нет необходимого для изготовления сорта стали. И все останавливается. А вот, на мой взгляд, глобальный вопрос: подготовка специалистов. Мы с вами говорили о трасплантологии. Ни один российский вуз кадров для этой области медицины не готовит.
- Может, потому что спроса нет?
- И поэтому тоже. Но я о другом хочу сказать. О том, что мы сегодня не удовлетворены качеством выпускаемых специалистов. Студенту-медику изначально не вкладывается идея о том, что он должен всю жизнь, если посвятил себя медицине, учиться.
- А вашему поколению вкладывали?
- Представьте себе, да. Я учился в Первом московском мединституте - теперь медицинская академия. Я видел, я слышал, в меня именно вкладывали идею постоянного совершенствования. И тогда были институты получше, похуже. Но такой разницы между той же медицинской академией или московским медицинским университетом и каким-то частным вузом, который дает своему выпускнику диплом государственного образца, никогда не было.
- Но откуда брать деньги? Наша служба здоровья нищая и никаких финансовых просветов.
- Я повторюсь: нужна модель саморазвития медицины. И осуществляться она может через страховую медицину.
- Вы имеете в виду обязательное или добровольное медицинское страхование?
- Ни то, ни другое. Обязательное должно касаться только экстренной помощи. А все остальное должно стать уделом именно медицинского страхования, которое вбирает в себя и государственные отчисления на охрану здоровья, и ваши личные, и ваших работодателей, и спонсоров. Иначе не выйти из тупика, в котором ныне наше здравоохранение. Пусть звучит как парадокс, но если мы будем и впредь развивать ту модель здравоохранения, которая у нас есть, мы только усугубим кризис службы здоровья, растеряем все. Но я оптимист, потому, что знаю: сама жизнь заставит менять систему. Не дано иного.
Пойдет ли внук Антоша по стопам деда?
- У вас медицинская семья: жена, обе дочери - врачи. Вы бы хотели, чтобы любимый внук Антоша стал врачом?
- Между прочим сегодня Антошке восемь лет. И я очень хочу, чтобы он стал не просто врачом, а кардиохирургом.
- А как он будет жить?
- Так же, как его дедушка.
- Но не каждый может стать Лео Бокерия...
- Когда я выбирал специальность, то был абсолютно уверен, что буду жить очень тяжело, потому что видел, как люди живут. Я сейчас удивляюсь молодым, которые не хотят потерпеть два-три года, чтобы стать нормальными специалистами. Но это не правило. Каждый родитель, даже достаточно состоятельный, пытается из своего чада сделать нормального человека.
- "Российская газета" не однажды обращалась к вам за помощью. По нашей просьбе вы оперировали некоторых наших читателей. Довелось присутствовать на ваших операциях. Всегда поражало, что начинаете вы их чуть свет, выполняете по две, три, а то и больше в день. А выглядите всегда так, как будто только что вернулись с престижного курорта. Откуда силы?
- Есть такое понятие: надо. Иногда утром встаешь и думаешь: ничего не хочу. Но... Надо. Почему надо? Да потому что я много ездил, много учился, многое в жизни передумал. Почему у "них" все хорошо в хирургии сердца, а у нас не очень. Значит, надо что-то менять. И я знаю, что именно, знаю как... Значит надо.
Одна из составляющих успеха - высочайший профессионализм. Сердечно-сосудистая хирургия требует потока. Мы должны делать в год 150 тысяч операций на открытом сердце. Это гигантский поток. И делать такие операции должны только профессионалы, люди, которых этому надо научить. То, что я сегодня делаю, для мировой практики не ново.
- Хороший хирург - это талант или это, как говорил когда-то мой научный руководитель, от протирания кожаных брюк?
- Талант, наверное. Но и обязательно знания, образование, опыт. Это хорошее здоровье, потому что человек с плохим здоровьем не сможет столь долго стоять у операционного стола. А еще руки, а еще глаза, а еще быстрые, я говорю шахматные, мыслительные способности. Все это взаимосвязано.
Сон без таблеток
- Лео Антонович! Все-таки раскройте нашим читателям свои секреты сохранения здоровья. Нужен "рецепт от Бокерия"
Бокерия смеется:
- Думаю, он не для всех. Но мне подходит. Думаю, каждый человек должен вырабатывать свой стереотип поведения в жизни. Какой он у меня? Прежде всего нужно вставать в одно и то же время. Я встаю в 6 часов 40 минут утра. Ложусь после 12 вечера. Мне представляется, что человеку, который перешагнул 25-летний рубеж, достаточно семи часов сна. Но не меньше. Засыпать нужно без снотворных - их надо категорически исключить. Надо научиться вести себя так, чтобы благодарить Бога и своих родителей, и своих близких, и людей, с которыми живешь рядом, и даже своих противников за то, что у тебя сегодняшний день состоялся, что у тебя есть надежда, что завтра будет новый день со своим настроением, со своими проблемами.
Я, например, долгие годы бегал, прыгал с утра. Потом понял, что организм, который семь или восемь часов находился в состоянии абсолютного покоя, не выдерживает такого ритма, когда каждый день ему создается стресс. И потом: сначала бежишь, затем принимаешь душ... Ты уже устал. Мне кажется, что те, кто ведет утреннюю разминку, должен сделать все, чтобы она не была столь интенсивна. Я теперь никаких резких движений утром не делаю. Люблю минут десять провести под хорошим теплым душем. Не контрастным. За эти десять минут приходишь в себя, вспоминаешь, что нужно сегодня сделать, с кем встретиться, что главное, что второстепенное, кого можно послать подальше.
- Пациентов можно послать подальше?
- Ни в коем случае! Никогда.
- А какое меню у Бокерия?..
- Утром достаточен легкий завтрак. Так, кстати, питается весь цивилизованный мир. Вот уже 25 лет я утром ем приготовленный дома творог. Никакого чая, кофе. Разбавляю творог нейтральным йогуртом. Второго завтрака и обеда не бывает. Я целый день в операционной. В зависимости от того, когда я из нее выхожу, могу выпить чай, поесть фрукты. Очень люблю молочные продукты, отварную рыбу.
- Суп едите?
- Только в командировках. Зато вечером, часов в девять, ем много овощей, рыбы.
- А как же теории о том, что на ночь есть вредно, что тогда трудно уснуть?
Лео Антонович смеется:
- Я не могу уснуть, если останусь без ужина. Надо прислушиваться к своему организму: он всегда прав, он диктует нам жизненные стереотипы, которым и надо следовать, чтобы сохранить здоровье. И еще: поверьте моему многолетнему опыту общения с больными: чаще хворают злые, завистливые. Лучше поправляются те, кто доброжелателен, кто даже если и страдает сердечными недугами, но человек сердечный.
Ирина Краснопольская
Дата публикации 4 июня 2003 г.
"Российская газета", 04/06/2003
Док. 253381
Опублик.: 27.03.06
Число обращений: 461
Бокерия Лео (Леонид) Антонович
|
