Журналистка Анна Политковская: `Я в первую очередь независимый человек, а потом уже журналист`Назад
Журналистка Анна Политковская: `Я в первую очередь независимый человек, а потом уже журналист`
- Насколько теперь влияют журналисты на формирование общественного мнения в России и, в частности, на отношение к событиям в Чечне?
- Влияют, и очень. Что касается Чечни, то в этом случае можно сказать и да и нет. У нас существует мощная государственная идеология, она уже устоялась, и никаких особо новых вещей не происходит. Подавляющее большинство средств массовой информации работают в русле этой идеологии. И в этом смысле они, безусловно, успешны. Формируется, вернее, уже сформирован образ врага, сформирована чеченобоязнь. На сегодняшний день у людей под влиянием СМИ сформировалось мнение, что нельзя садиться в автобус, метро и другие виды транспорта, где присутствует чеченка. То есть античеченская идеология, которую государство пытается посеять среди людей с помощью СМИ, срабатывает. Конечно же, существует узкий круг СМИ, пытающихся доносить правду о событиях в Чечне. Но я повторяю, это очень узкий круг. Многие просто боятся, существует некая самоцензура. Зачем это печатать, если оно вызывает раздражение и неприязнь со стороны власти. Этот страх вызван не тем, что газету не будут уважать или журналистов будут преследовать. Это страх потерять работу. Ведь большинство газет живут за счет рекламы. А если у них отобрать рекламу, что очень легко делается с неугодными изданиям, журналистам не из чего будет платить зарплату.
- У вашей газеты были подобные инциденты?
- Конечно. Летом у нас возникла такая ситуация, когда газету должны были закрыть. Наш редактор собрал нас и сказал, что денег осталось ровно столько, сколько требуется, чтобы выплатить нам зарплату или чтобы еще несколько раз выпустить газету. Мы выбрали последнее. Кстати, в Беслан я поехала за последние деньги редакции. И когда меня отравили и мне стало плохо, мой редактор приехал за мной. Первое, что я попросила его сделать, это проверить, не украли ли деньги у меня из сумочки. Иначе журналисту, который должен был меня заменить, не за что было бы ехать. Вот такие трагикомические ситуации бывают.
- После событий на Дубровке российская власть ввела жесткую цензуру в СМИ. Было ли что-нибудь подобное после событий в Беслане?
- Цензура значительно усилилась. Тогда начали говорить, кстати, журналисты Первого национального канала - главные глашатаи госидеологии, что надо разработать кодекс журналиста, запрещающий показывать в ходе теракта то, что там происходит. Был большой скандал, возник вопрос, а что делать, если нельзя будет показывать правду. В результате были приняты поправки к закону о терроризме. Это значительно сократило возможность работы журналистов в горячих точках, что и было продемонстрировано в репортажах из Беслана. То есть журналисты могли передавать только официальную информацию, которая значительно отличалась от происходящего.
- Позвольте затронуть тему вашего отравления. Как в последствии российские СМИ подавали эту информацию и как трактует этот инцидент власть?
- О том, как подавали информацию российские СМИ, я знаю меньше всего. Потому что как раз в то время я болела. Долгое время в Интернет не заглядывала, а дети мои сказали, что лучше мне вообще не читать то, что пишут. Я знаю только то, что передавали радиостанция "Эхо Москвы" (единственная независимая станция) и радио "Свобода". Было огромное количество иностранных журналистов, пытавшихся взять у меня интервью, и полное отсутствие интереса со стороны российских журналистов.
- Им не позволяли узнавать детали, существовал запрет?
- Не знаю, существовал ли запрет. Пока я была дома и в больнице, мне звонили только из зарубежных СМИ и вообще не звонили из наших. Вот и судите сами, у кого был интерес к этой истории.
- У нас сейчас похожая ситуация в стране с отравлением кандидата в президенты Виктора Ющенко. Ваша история как-то расследуется?
- Я с большим интересом, сидя на 5-м канале, слушала информацию о деталях отравления, о токсинах. Потому что я очень хорошо теперь в этом разбираюсь (смеется). За расследование моего отравления бьемся только я и моя газета. В нашей редакции уже есть негативный опыт в этой связи. У нас летом 2003 года был отравлен наш сотрудник Юрий Щекочихин, занимавшийся вопросами коррупции. Генпрокуратура не занималась его случаем, только мы, его сотрудники. Точно так же не желают заниматься этим и депутаты, поскольку он был депутатом от оппозиционной партии "Яблоко". Яд, которым меня отравили, должен был распасться сразу. Так оно и случилось. Я знаю, что процесс расследования будет не скорый. Люди очень боятся, врачи запуганы. А это не ускоряет расследование.
- Журналисток на войне не очень много. Как вы себя там чувствуете, не страшно?
- Это, конечно, трудный вопрос. Страшно не бывает только дураку, психически больному. Есть такое понятие, как долг. Врач лечит, учитель учит. У меня, как у журналиста, долг только один - передавать информацию.
- Вы никогда не чувствовали к себе иное отношение на войне, потому что вы женщина?
- Я не могу сказать, что женщине там работается сложнее. Были разные этапы войны, когда на женщин вообще не обращали внимания и это помогало. Потом были этапы, когда офицеры мне объясняли: "Все, ты ввязалась в мужскую игру и больше никогда не надо намекать, что ты женщина". Чего я никогда и не делала. Дело в том, что мужчины-журналисты, попадая на войну, по-другому себя ведут: им нравится оружие, обстановка, они получают от этого адреналин. А я, наоборот, получаю адреналин, оттого что возвращаюсь. Вообще, для таких поездок нужны личные связи, чтобы работать более или менее безопасно. Вот эти личные связи - самая большая твоя охрана. Потому что нужно где-то спать. А ночь - это самый уязвимый момент, и ты должен полностью доверять людям, в доме которых спишь. В силу некоторых обстоятельств эти личные связи в Чечне нельзя передать другому. Потому что люди там не доверяют ничему новому. У нас в редакции часто возникала проблема, что я просто выдыхалась и нужно было посылать другого журналиста. Ему нужно было пройти мой путь, но это для него было очень опасно. Поэтому, чтобы никого не подвергать опасности, я продолжала работу.
- Ваши родные никогда не запрещали вам туда ехать?
- В моей семье нет традиции запрещать. Мы только уговариваем друг друга. Конечно, они меня просили. Но я им объясняла, что это моя работа.
- Как вы считаете, если бы вам все-таки удалось попасть в Беслан, можно было бы рассчитывать на другой исход? Вас пытались отравить, значит, кто-то понимал силу вашего слова...
- В истории нет сослагательного наклонения: если бы попала, если бы... Я могу сказать только то, что я туда стремилась потому, что хотела помочь людям. В такие моменты журналистика для меня отходит на второй план. Иногда есть такие моменты в жизни, когда ты должен делать больше, чем требует твоя профессия. Я была уверена, что смогу сделать так, чтобы освободить большую часть заложников.
- Насколько трудно быть независимым журналистом в России и, вообще, можно ли говорить о независимой журналистике в вашей стране?
- Я в первую очередь независимый человек, а потом уже журналист. Возможно быть независимым, но это достаточно сложно. Для нас вторая чеченская стала пробным камнем. В конце 90-х я выступала перед коллегами и говорила, что если мы сейчас уступим, это будет конец. Мы потом не сможем давать объективную информацию. Но каждый сделал свой выбор. Мой выбор такой, за него я и расплачиваюсь теперь, в том числе и тем, что для Союза журналистов, подконтрольного Администрации президента, я - изгой. Меня не приглашают на государственные мероприятия, и я по этому поводу не переживаю, но это данность.
- У вас девичья фамилия Мазепа. Правда ли, что у вас украинские корни?
- Да, это чистая правда. Мой папа из Черниговской области. Пройдя войну, он после демобилизации поступил в Институт международных отношений. Он сам себя сделал, он из крестьянской семьи, а стал дипломатом. Мама моя наполовину украинка из Крыма. Они познакомились в Москве, папа проработал в ООН. А я закончила МГУ, журфак. Я училась в Москве, несмотря на то, что мои родители жили в Америке. Они мне привозили книги запрещенных поэтов, диссидентов. Фактически на запрещенной литературе я и выросла...
На этом наша беседа с Анной Политковской оборвалась, так как машина подъехала к аэропорту и российская журналистка поспешила на самолет. Невыясненных вопросов осталось множество, потому что Анна Степановна - очень интересный собеседник и говорить с ней можно о многом...
От переводчика
иван андрусяк
...Это подвиг. Другое слово здесь трудно подобрать. Сколько раз эта бесстрашная женщина была на волосок от смерти, скольким людям помогла, скольким раскрыла глаза... В том числе и своей книгой. Я надеюсь, что многим она раскроет глаза и здесь, в Украине.
...Переводить эту книгу было невозможно настолько же, насколько и легко. Замечательный язык - такого я давно не встречал у российских авторов, даже в художественных произведениях. Чрезвычайно энергетический, насыщенный текст - пережитой. Но то, о чем там говорится, - это за пределами всего возможного и невозможного в этом мире! Это ужас из ужасов! Это Россия как она есть.
...Кто заходил на многочисленные российские политические интернет-форумы, тот не мог не обратить внимания на то, сколько грязи, брани, проклятий там выливается на голову таких людей, как автор этой книги. И кем выливается? Властью? Да нет! Зомбированным "великорусской идеей" самым обыкновенным российским интернет-пользователем. Когда тоталитарная власть призывает "мочить в сортире", то этому на постсоветском пространстве как-то уже не удивляешься. Но когда вслед за властью подобные ужасы начинает провозглашать общество - это действительно страшно.
...Я гуцул и хорошо знаю, что происходило на Гуцульщине и вообще в Западной Украине в 1940-1950 годы. Тем более что и в моей семье были репрессированные. Что меня поразило больше всего в этой книге - это то, насколько совпадают методы уничтожения народа, использовавшиеся советскими оккупационными войсками у нас тогда, и те, которыми используются сегодня в Чечне.
...Кандидат в президенты от власти недавно выступил с рядом заявлений, которые трудно воспринимать в здравом уме. В частности, идею двойного гражданства с Россией, которая автоматически означает, что нашими ребятами эта страна "будет затыкать дыры" так же, как она это делала в Афганистане и не только. Я служил еще в советской армии и сам в свое время лишь каким-то чудом не попал в Афганистан, поэтому хорошо знаю, о чем говорю. А тем, кто "подзабыл", рекомендую вспомнить, как это было тогда, скольких ребят привезли в цинковых гробах... Народ победить нельзя - эта фраза уже давно воспринимается как аксиома. А то, что Россия в Чечне-Ичкерии воюет не с какими-то там мифическими "боевиками" (откуда бы им было взяться, интересно, если бы Россия туда не лезла?!), а собственно с народом, - это тоже очевидно. В том числе и из книги Анны Политковской "Вторая чеченская", выданной издательством "Д#1110;окор", о которой идет речь.
...Читайте. Это больно и страшно, но это необходимо. Знать - по-другому нельзя.
16 октября 2004
http://bezcenzury.com.ua/
Док. 254037 Опублик.: 05.04.06 Число обращений: 790
