Едва ли не на другой день после смерти Бродского в эфире прозвучало истерически бесстыдное: "Солнце русской поэзии закатилось!" Сейчас 10 лет спустя, можно констатировать, что слова "Бродский - наше все!" были бы, пожалуй, уместнее.
Остается, правда, уточнить, чье именно "наше". Этих "мы" наберется не менее десятка - и у каждого своя печаль, да и интерес, разумеется, тоже свой.
Первый круг - "ближний" - прижизненный (хотя бы ненадолго), пожизненный и вот уже второе десятилетие посмертный. Занятно, что все в этом кругу, в котором Бродский был младшим, живы и более-менее здоровы.
"Учитель поэзии" Евгений Рейн, удостоенный Гос- и прочих премий, увенчанный публичными лаврами и уличенный в печатном вранье, объехавший за последние годы полмира и лажанувшийся в неприглядно среднеазиатской истории с Туркменбаши, потому что иначе ему "не хватало на пельмени", - смешной, безобидный, местами (как это ни парадоксально) поэтически не бездарный и даже славный. Вот только не след ему ездить в одной лодочке с Бродским по каналам центрального телевидения, доказывая, что вовсе не он утонул. Вот поэтому и не утонул!
Вечный соперник Рейна (и только Рейна) Анатолий Найман написал о нем паскудную пьесу. И паскудную прозу - не только о нем. И опубликовал паскудные мемуары о Бродском. И опаскудил имя Ахматовой. Но он воцерковленный православный - крест надел, трусы - нет, - так что Бог ему судья, а не я.
Дмитрий Бобышев, или, как он порой подписывается, граф Шампанский, - персонаж и вовсе анекдотический. Ахматова (истинное дитя своего времени) назначила его - единственного русского среди "сирот" - старостой домашнего поэтического кружка, - и ему запомнилось на всю жизнь. Тоже сочинил паскудные мемуары, но у него хотя бы имелась на то причина: Бродский сознательно и целеустремленно давил его, как клопа, и в Ленинграде, и в США.
Александр Кушнер - не "сирота", но тоже с какого-то боку припека. Погнал было после смерти поэта волну о равновеликости двух дарований: сравнил Бродского с пальцем! Год назад интриговал, выклянчивая себе Нобелевскую премию, но утешился специально под него, унылого строчкогона, сработанным "Поэтом".
Второй круг плавно перетекает в первый (и наоборот) - бродсковеды. Бродсковеды смыкаются с набокововедами и довлатововедами. Все три профессии имеют приятное общее качество: конвертируемость. Конвертируемость, понятно, постепенно сходит на нет, но тем не менее...
В цитадели конвертируемого литературоведения - петербургском журнале "Звезда" - чуть ли не ежевечерне пьют за упокой "кормильцев". Знакомая иностранка, побывав в "Звезде" на 55-летии Бродского, в ужасе спросила у меня: "Они что, так же будут отмечать и шестьдесят лет? И шестьдесят пять?" - "Ты не врубилась, - ответил я ей. - Так они будут отмечать пятьдесят шесть. И пятьдесят семь тоже. И пятьдесят восемь..."
Значительная часть бродсковедов принадлежит хотя бы номинально к прекрасному полу и, соответственно, проходит по разряду "подруг и товарок", а это уже отдельный - третий - круг. О них не будем из деликатности. Чуть ли не главную из них - писательницу и мемуаристку - я помню чуть ли не с колыбели. Хотя и не помню, чтобы она ее мне качала.
Четвертый круг - петербургские (а точнее, понятно, ленинградские) поэты двух-трех поколений. Бродский высосал их, как две-три дюжины устриц, а они и не пикнули. Пара-тройка обмолвились было, что с уходом Бродского им и дышится легче, и пишется лучше, - но куда там! Пишут, в порядке моральной компенсации, под Бродского - и вечно уличают в этом друг дружку.
Анатолий Найман и Александр Кушнер (фото: gallery.vavilon.ru)
Пятый круг - поэты советские, антисоветские и постсоветские. Советские и антисоветские вместе с властью сошли на нет; постсоветские вынужденно освоили прикладные ремесла: правдорубство, одностишья, пастиши, "кикимору" и прочую лабуду. "Поедальщик" питерской поэзии, Бродский стал и могильщиком московской; возможные возражения прикормленной и/или "патриотической" критики в рассмотрение не принимаются.
Шестой круг - читатели Бродского (особый подвид - чтецы-декламаторы: этим нужно оторвать то, за что их нужно повесить): городская интеллигентная публика; контингент небольшой, но стойкий: здесь родители прививают любовь к Бродскому своим детям, а те в свою очередь своим. Наказ Ельцина десятилетней давности - выпустить Бродского полумиллионным тиражом - так и остался нереализованным, но суммарный тираж в сотню тысяч, думаю, разошелся. Да и сейчас, выйди Бродский в "Библиотеке поэта", разойдется еще тысяч пять-семь. Вот только что тут сработает - любовь к стихам или раскрученный бренд, я не знаю.
Седьмой круг - читатели поэзии (вообще поэзии, а не стихов Бродского; кстати, читатель стихов Бродского совершенно не обязательно интересуется поэзией как таковой). Читателей поэзии сегодня нет: есть читатели поэтической классики и нехотя читающие друг друга стихотворцы и как бы стихотворцы, имя которым по-прежнему легион. Бродский интересен читателям классики - и читают его как классика, как последнего классика, и, может быть, вообще как последнего поэта. Восьмой круг - издатели; но они, как ясно из вышеизложенного, выбирают пепси.
Девятый круг - круг особый - Александр Исаевич Солженицын (фото: lgz.ru)
Тот же президент Ельцин, спрошенный в 1999 году о Пушкине, ответил, что это его любимый литературный герой. По-видимому, Борис Николаевич любит Хармса, но юбилей последнего уже позади. Сегодня мы говорим о Бродском.
Есть, увы, такое подозрение, что и Бродский интересен сегодня по преимуществу как литературный герой. Как персонаж. И даже не обязательно литературный, а просто медийный. Первый канал показал 30 января в цикле "Гении и злодеи" фильм "Иосиф Бродский: история побега": ляп на ляпе, ошибка на ошибке, но тем симптоматичнее. А известный режиссер снимает нынче игровой фильм о Бродском - и я вроде бы оказался единственным, кто отказался от предложенной роли (оставив тем самым за собой право беспристрастно отрецензировать кинокартину по ее выходе).
Девятый круг - круг особый - Александр Исаевич Солженицын. Бродского он прочитал с карандашом, как поэт поэта, - и покойный поэт сильно не понравился здравствующему.
Поэзия маргинализовалась лет сорок назад и окончательно выпала в осадок тому лет двенадцать - современная поэзия в первую очередь. И не согласны с этим только сами стихотворцы (круги с четвертого по пятый и, разумеется, девятый). А я буду только рад, если время, опровергнув мои построения, докажет их правоту.
http://www.vz.ru/
3.2.2006
Док. 254709
Опублик.: 11.04.06
Число обращений: 560
Топоров Виктор Леонидович
|
