На рубеж лета - осени нынешнего года приходятся сразу две трагические даты в истории человечества - 85-летие Первой и 60-летие Второй мировых войн. Под знаком этих трагедий, под воздействием порожденных ими общественных процессов шло развитие всего мира в уходящем столетии. Грандиозная - и по военно-политическим и социальным последствиям, и по числу участвовавших в ней стран, и по огромной численности занятых в боевых операциях войск, и по протяженности фронтов - Первая мировая война 1914-1918 годов охватила территорию Европы, Азии и Африки общей площадью 4 миллиона квадратных километров. Население 38 государств, вовлеченных в войну, составляло более полутора миллиардов человек - более трех четвертей тогдашнего населения планеты. К традиционным методам вооруженной борьбы на суще и на море прибавились боевые действия авиации и подводных лодок, применялось химическое оружие.
Начавшаяся 1 августа 1914 года мировая война оказалась в пять раз губительнее, чем все войны XVIII века, и в два раза смертоноснее, чем все войны XIX века, вместе взятые. Что касается России, то по числу людей, погибавших в среднем ежедневно, она в десятки раз превзошла Крымскую, Русско-турецкую и Русско-японскую войны.
Нынешние публицисты, предельно упрощая ход исторического развития и сводя его к разного рода сенсациям и анекдотам, нередко изображают дело так, будто причиной войны явилось убийство Г. Принципом в Сараево австрийского престолонаследника эрцгерцога Франца Фердинанда, винят во всем "неверную информацию" дипломатов и досадное стечение обстоятельств. Глубинные же корни разразившегося конфликта обычно остаются при этом в стороне. Немалые усилия прилагаются в последние годы и для того, чтобы отыскать некие справедливые, благородные мотивы войны. Однако ничего благородного, справедливого в мотивах и целях войны не было и быть не могло; только Сербия вела освободительную борьбу против Австрии, но не это определяло характер войны. И в те времена вдумчивым, самостоятельно мыслившим людям было очевидно, что отнюдь не из-за подвергшейся австро-венгерскому нападению Сербии или объявленной в ответ на это Россией мобилизации вспыхнула мировая война. Мотивы и цели ее были чисто имперскими, далекими от подлинных национальных интересов столкнувшихся в кровавой бойне стран. Именно поэтому нагнетавшаяся властями всех воюющих государств шовинистическая истерия, культ военной силы не могли долго продержаться во всех вовлеченных в конфликт странах.
К сожалению, извращение реальной политической истории XX века в наших печатных и электронных СМИ, в целом ряде школьных и вузовских учебников стало настолько частым явлением, что волей-неволей приходится кратко напоминать факты, в недавнем прошлом хорошо известные любому успевающему старшекласснику.
Вот некоторые из этих фактов. Противоречия между крупнейшими мировыми империями нарастали на протяжении десятилетий и привели на стыке XIX-XX веков к образованию двух враждебных коалиций. Созданный еще в 1882 году Тройственный союз центральных держав (Германия, Австро-Венгрия, Италия) был направлен против России и Франции. Оформившаяся в 1904-1907 годах Антанта (Тройственное согласие Англии, Франции и России) ставила задачей всемерное сдерживание германской и австрийской экспансии.
Германия преследовала целью захват английских и французских колоний, подчинение балканских стран, создание на Ближнем Востоке полуколониальной империи, установление господства над Украиной и Прибалтикой. Англия стремилась не допустить утверждения Германии на Балканах и Ближнем Востоке, разгромить германские морские силы и завладеть немецкими колониями в Африке. Франция, потерпевшая в 1870 году поражение в войне с Пруссией, рассчитывала вернуть Эльзас и Лотарингию, прихватить богатейший Саарский бассейн и расширить свои колониальные владения на Ближнем Востоке. Россия, оказавшаяся к тому времени в большой экономической зависимости от англо-французского капитала, прочно связавшая свою судьбу с Англией, ставила целью захват проливов Босфор и Дарданеллы, укрепление влияния на Балканах и присоединение Галиции, принадлежавшей в то время Австро-Венгрии. В дальнейшем в войну были втянуты Япония, Турция, Болгария, Румыния и другие страны, тоже преследовавшие чисто захватнические цели.
США, поначалу не присоединившиеся ни к одному из военных блоков, ловко использовали ослабление своих конкурентов для выкачивания колоссальных прибылей от военных поставок воюющим сторонам. Лишь в 1917 году, дождавшись максимального истощения противоборствующих сторон, американцы также вступили в войну за передел мира и рынков.
До предела раскрутив националистические страсти, правящие круги мировых держав рассчитывали решить накопившиеся проблемы блицкригами вроде битв у Садовы или Седана. И лишь устлав трупами поля Франции, Бельгии, Польши, Галиции, Восточной Пруссии, они в конце концов осознали, что военная сила вовсе не так всемогуща, как поначалу казалось устроителям и стратегам мировой бойни. По существу, это и стало завершением военно-политической практики XIX века, ознаменовало затянувшееся в сравнении с календарными сроками вступление человечества в век XX, породив иллюзии, что грубая военная сила не будет более определяющим фактором истории.
Именно так определяют значение Первой мировой войны ведущие российские специалисты (см. "Первая мировая война: пролог XX века". М., 1999). Как "исходное событие XX века" и "конфликт, обрушивший столетие" характеризует ее американский исследователь, профессор Нью-йоркского университета Т. Джатт ("The New York Times Book Review", June 1999, p. 10). Тотальным разрушительным ударом по мировой цивилизации, приведшим к трагедии фашизма и Второй мировой войне, определившим все крайности и все насилие в истекающем столетии, называет Первую мировую английский историк Дж. Киган (см. J. Кееgаn. The First World War. N. Y., 1999).
Одним из итогов этой войны стали существенные перемены на политической карте мира. Одна за другой рухнули сразу четыре огромные империи - Российская, Германская, Австро-Венгерская и Османская. Появилось много новых независимых и полузависимых государств. Победители поделили между собой заморские колонии и протектораты. Подписанный 80 лет назад, в конце июня 1919 года, Версальский мирный договор поставил ряд европейских стран, прежде всего побежденную Германию, в крайне невыгодное положение, породив новый клубок острейших противоречий. Но, разумеется, наиболее значимым для судеб человечества результатом Первой мировой войны явился раскол прежнего мира на две противостоявших друг другу социально-экономические и военно-политические системы. Этот раскол произошел в результате краха самодержавия в России, органической неспособности сменившего его Временного правительства решить стоявшие перед страной проблемы (в том числе и выйти из опостылевшей народу войны) и последовавшей за этим победы Октябрьской революции.
Подводя более трех десятилетий назад итоги многолетних исследований проблем российской революции и опираясь на многочисленные свидетельства еще живых тогда очевидцев событий начала века, один из ведущих западных русистов профессор У.Лакер в фундаментальной обзорной работе "Судьба Революции. Интерпретации истории СССР" отмечал: "Большинство западных историков теперь согласны, что царизм, каким он был в 1914 году, не мог долго просуществовать, шансы на мирную эволюцию были весьма сомнительны. Война и военные поражения ускорили падение самодержавия. В результате безобразий старого режима накопились крайнее напряжение, острая классовая ненависть и всеобщее недовольство. Существовали все предпосылки для громадного взрыва" (W. Laqueur. The Fate of Revolution. Interpretations of Soviet History. N. Y., 1967, p. 55) Этот взрыв и привел к победе Октябрьской революции и образованию Советского государства.
Можно по-разному относиться к более чем 70-летней истории этого государства и оценивать результаты его деятельности. Фактом, однако, остается то, что противостояние и даже взаимная непримиримая вражда между ним и ведущими западными державами на долгие десятилетия стали определяющей чертой мировой политики. Основания для этого были достаточны. Запад предпринимал постоянные усилия, направленные на то, чтобы покончить с самим существованием Советской власти в России. Советская Россия, в свою очередь, старалась, где только возможно, содействовать подрыву позиций "международного империализма", проявляла солидарность и оказывала всестороннюю поддержку "силам социального и национального освобождения" повсюду в мире.
Публицисты, работающие на конъюнктуру, не упускают случая по-иронизировать над психологией "осажденной крепости", многие годы культивировавшейся в нашей стране. Бесспорно, на какой-то стадии развития СССР эта психология стала самодовлеющей и использовалась в качестве средства укрепления авторитарной власти, оправдания ее репрессивной политики. Но если оставаться на позициях объективности, нельзя отрицать, что для ощущения себя в положении "осажденной крепости" (или, как тогда говорили, "враждебного капиталистического окружения") у наших отцов и дедов имелись все основания. Создание западными державами "санитарного кордона" вокруг Советской республики, активная поддержка белых армий во время Гражданской войны, иностранная военная интервенция в 1918-1920 годах и непрерывные попытки сколачивания антисоветского фронта в конце 20-х, образование в начале 30-х годов очага войны в самом центре Европы, вооруженные вылазки по всему периметру границ нашей страны - все это не могло не закреплять в сознании как руководства СССР, так и широких масс населения обостренного чувства военной опасности, угрозы окружения Отечества врагами.
Следует отметить еще одно обстоятельство, которое упорно ускользает от внимания наших либеральных публицистов. Конечно, подавляющее большинство тех, кто попал в жернова "большого террора" 30-х годов, были безвинными жертвами репрессивной машины, и нет, не может быть оправдания этимрепрессиям. Но только определенным образом ориентированным СМИ может казаться призрачной реальная агентурная сеть западных спецслужб, действовавших в то же время на советской территории. Разведывательно-диверсионная деятельность этих служб против Советского Союза всегда была чрезвычайно активна. Нетрудно представить масштабы и остроту тайной войны против СССР в 30-е годы, когда никакого труда не представляло задействовать многочисленные, рвавшиеся в бой силы разгромленной контрреволюции - от белоэмигрантов в Европе и на Дальнем Востоке до басмаческих банд в Средней Азии.
Не только Советский Союз, но и страны Запада, Япония в межвоенный период интенсивно готовились к новому противостоянию, по-прежнему делая ставку на применение силы и достижение превосходства в силе, пуская в ход изощренные средства подрывной деятельности, дезинформации и фальсификации. Каждая сторона старалась обеспечить себе в будущей войне наиболее удобную, выгодную позицию, позволяющую ко всему прочему столкнуть потенциальных противников, выждать удобный момент и, накопив достаточно сил, нанести им решающий удар, когда они будут предельно истощены. Если игнорировать это обстоятельство, практически невозможно разобраться в перипетиях предвоенной политической ситуации, в условиях которой советскому руководству предстояло принимать судьбоносные решения, ограждая страну от надвигавшейся угрозы новой войны.
У НАС И ЗА РУБЕЖОМ существует огромная литература, в которой скрупулезно, день за днем и час за часом отслежены и проанализированы все сколь-нибудь значимые события, документы, заявления, приведшие шесть десятилетий назад к самой страшной трагедии уходящего столетия - начавшейся 1 сентября 1939 года Второй мировой войне. Огромное число возникающих в ходе этих исследований вопросов можно свести к нескольким узловым, наиболее важным. Среди них: кто несет ответственность за развязывание войны? Была ли она неизбежна? Кто и почему допустил роковые просчеты? Сыграло ли заключение 23 августа 1939 года советско-германского пакта о ненападении роль детонатора войны или же она разразилась бы в любом случае?
В последние годы упорно навязывается миф о том, что именно Советский Союз, его политическое руководство являются главными виновниками войны или, по меньшей мере, делят ответственность за ее развязывание с руководителями "третьего рейха". Неважно, что подавляющее большинство серьезных исследователей как в России, так и на Западе не считают обоснованными аргументы и выводы такого автора, как В. Суворов (Резун), одного из наиболее продвинутых пропагандистов мифа о "превентивной" войне Гитлера против Сталина. Широко растиражированные у нас сочинения Суворова, как и вообще довольно большая литература, написанная в этом ключе, не могли не оказать определенного воздействия на представления наших соотечественников о причинах и виновниках войны. Особенно это касается подрастающих поколений, историческое сознание которых сейчас формируется на самом примитивном уровне и зачастую весьма искаженно. К чему приводит подобная практика, свидетельствует такой симптоматичный и совсем свежий факт. Во время отмечавшегося в июне сего года 58-летия начала Великой Отечественной войны корреспонденты ТВ никак не могли добиться у опрашиваемых на улицах подростков вразумительных ответов на простейшие вопросы: когда началась война, кто в ней принимал участие и с кем воевал, когда война закончилась?
Искусственно поощряемое нынешним режимом и его идеологической обслугой историческое невежество оказывается благодатной средой для распространения самых диких спекуляций и измышлений, наносит не меньший моральный ущерб обществу, чем наши гигантские экономические потери. Большая часть серьезных российских и зарубежных исследователей давно и убедительно опровергла утверждения Суворова, в модернизированном виде повторяющие измышления геббельсовской пропаганды времен войны (см., например: "Готовил ли Сталин наступательную войну против Гитлера?" М., 1995; М. Гареев. Неоднозначные страницы войны. М.,1995; Г. Городецкий. Миф "Ледокола": накануне войны. М., 1995; "Другая война". М., 1996 и др.). Большинство специалистов, независимо от их политических взглядов и идеологических пристрастий, сходятся на том, что в 1941 году Советский Союз был совершенно не готов к каким-либо наступательным операциям против Германии и, наоборот, любой ценой старался не допустить каких-либо шагов и действий, способных спровоцировать гитлеровское нападение на СССР. Позицию исследователей, которые показывают базовую несостоятельность и тенденциозную надуманность утверждений Суворова-Резуна, четко выразил американский историк С. А. Робертс. Вывод о том, что Сталин собирался нанести удар по Гитлеру, отмечает он, "не имеет фактического подтверждения и, скорее всего, обязан своим появлением политике оправдания и идеологическому противостоянию, нежели тщательной исследовательской работе... Красной Армии нужно было по меньшей мере еще два года, чтобы подготовиться к большой войне" ("Война и политика. 1939-1941". М., 1999, стр. 240, 227).
Однако, если "творения" Суворова, выпускаемые огромными тиражами и рекламируемые СМИ, продолжают заполнять книжные лотки, то труды профессиональных ученых-историков, основанные не на досужих домыслах, а на архивных документах, издаются количеством не более тысячи экземпляров и, естественно, не доходят до массового читателя. И дело здесь не только в коммерции, но и в определенной политике, направленной на дискредитацию всего советского периода нашей истории.
Некоторые авторы, выпрямляя и выхолащивая сложную, многогранную историю, стараются загнать подлинный ход событий предвоенных месяцев в жесткую схему. В соответствии с ней, Гитлер и Сталин, сговорившись, развязали мировую войну за спиной "добрых и доверчивых" западных демократий. В ходе этой войны Западу пришлось спасать человечество от "коричневых", но долго не удавалось покончить с "красными". Вообще пнуть предвоенное прошлое, реальную историю войны и выигравший ее ценой колоссальных жертв советский народ стало фактически ритуальным тестом на лояльность сегодняшней власти, "интеллектуальной модой" нынешнего политического сезона. Не приходится поэтому удивляться, когда появляются материалы, в которых "версия" (а сейчас любые измышления подаются в респектабельной упаковке "версий") Суворова-Резуна провозглашается "совершенно очевидной", утверждается, что "мы перед войной не готовились к обороне, предполагая напасть первыми", а "главная наша особенность - самая настоящая дурость" ("Новые Известия", 22 июня 1999 года).
А В. Сендеров, например, порицает выпущенный МГУ учебник российской истории за то, что в его военных главах ничего не сказано "о территориях, освобожденных партизанами от оккупантов обоего рода - и от немцев, и от большевиков". Что сие означает, автор не считает нужным объяснить, но добавляет: "Военные годы, по известным причинам, остаются последним бастионом обороны советского мышления от горькой правды. И снова раздувается миф о том, что уж когда-когда, а в годы войны народ и партия были воистину едины" ("Общая газета", 1997, No 45).
Конечно, бессмысленно вести дискуссию или опровергать, например, утверждения автороц^обычно неплохо информированного таблоида "Версия" Т. Клоковой и С. Бунеева о том, что "СССР готовился напасть на Германию в июле 1941-го" ("Версия", 13-19 июля 1999 года). У них просто работа такая (да и направление газеты соответственное) - любую версию, любой слух представлять за только что раскрытую сенсацию. Иначе бы они не подставлялись, заявляя, что приводимый в газете документ ("Соображения по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией") "цитируется впервые". Сообщая, что они располагают документом, подтверждающим их смелые выводы, Клокова и Бунеев, видимо, и в самом деле не подозревают, что в последние годы документ этот целиком и по частям неоднократно публиковался как в специальных, так и в массовых изданиях. Он разобран военными историками, что называется, до последней запятой и признан не "документом, созданным по заданию вождя" (как утверждают авторы), а проявлением личной инициативы С. Тимошенко и Г. Жукова, в крайне резкой форме сразу же отвергнутой И. Сталиным.
Еще хуже, когда в серьезной академической работе автор объявляет едва ли не ошибкой то, что "идя на пакт [с Германией] Советский Союз исходил из своих и только своих собственных интересов" (курсив мой. - В. Б.). И далее: "Как показали война и ее последствия, советские интересы, по большому счету, не совпадали полностью с интересами ни одной из двух коалиций" ("Война и политика. 1939-1941", стр. 101). Очень интересное открытие, лишающее великую державу права иметь и защищать собственные национальные интересы. Может быть, оно сегодня и ко двору, но мы уже расплачиваемся за игнорирование и пренебрежение стратегическими национальными интересами страны. Любое их напоминание квалифицируется как имперские амбиции, в то время как распространение национальных интересов США на Балканы, Кавказ и Закавказье, Среднюю Азию считается, вроде бы само собой разумеющимся.
Прежняя, официальная советская историография сосредоточивала внимание исключительно на мюнхенском сговоре западных демократий с Гитлером как ключевом моменте в развязывании войны. Сегодня усилия многих исследователей и большинства дилетантствующих публицистов брошены на то, чтобы, оставив в тени мюнхенское соглашение, представить "спусковым крючком" войны подписание пакта Риббентропа-Молотова. При этом Англия и Франция выставляются не иначе, как жертвы сговора двух диктаторов. Следует заметить, что само по себе подписание пакта о ненападении не может считаться предосудительным и тем более преступным. Такие же пакты, между прочим, в разные годы были заключены с Гитлером и другими странами. И почему-то никто их за это не порицает. Совсем иное дело - секретные протоколы, которые по инициативе Сталина были подписаны Молотовым и Риббентропом одновременно с заключением договора о ненападении, а затем, 28 сентября, - при подписании договора о дружбе и границе.
Несовместимыми с официально декларируемыми принципами внешней политики были и последовавшие за подписанием протоколов оскорбительные, противоправные заявления в адрес польского государства, сделанные В. Молотовым на сессии Верховного Совета СССР в сентябре 1939 года. Правда, справедливости ради следует отметить, что крайне неконструктивная, оголтело антисоветская политика, проводившаяся все предвоенные годы тогдашним польским правительством, его упорное нежелание идти на сотрудничество с СССР для совместного противостояния гитлеровской агрессии давали немало поводов крайнему недовольству Москвы.
Это не может, однако, ни в коей мере служить оправданием ничем не мотивированного введения 17 сентября 1939 года советских войск на польскую территорию. Оно означало грубое попрание Советским Союзом всех договоров, протоколов и конвенций, заключенных с 1921 по 1934 год с Польшей, ликвидацию ее как самостоятельного государства, четвертый за историю раздел этой страны, на сей раз в фактическом союзе с нацистской Германией. 25 сентября Сталин выразил готовность передать Германии населенные поляками Люблинское воеводство и правобережную часть Варшавского (эти территории оказались под советским контролем по секретному протоколу 23 августа) в обмен на Литву. Германия согласилась на такой "обмен". В договоре о дружбе и границе было установлено окончательное разграничение сфер советских и германских интересов на территории "бывшего польского государства". То есть речь шла о первых шагах к новому переделу мира, как принцип политики отвергнутому творцами Октябрьской революции, Советского государства.
Циничной и недальновидной оказалась и мгновенная переориентация советской пропаганды, вызвавшая настоящий шок у населения: из печати, кинопроката исчезли антифашистские материалы, кинофильмы.
НО ВЕРНЕМСЯ К САМОМУ ПАКТУ и той атмосфере, в которой он был заключен. Если оставаться верными принципам объективности и историзма, не следует забывать ни о всем комплексе предшествовавших этому событий, ни об особенностях ментальности вовлеченных в эти события исторических деятелей, ответственных за выработку и проведение политического курса своих стран. Только всесторонний, совокупный анализ проблемы, а не конъюнктурное выхватывание отдельных фрагментов, способен воссоздать реальную картину тех дней, подобно тому, как кусочки мозаики составляют панно.
Чтобы восстановить цепочку событий, предшествовавших началу войны и оказавших воздействие на окончательный выбор советской позиции, необходимо воспроизвести достаточно известные факты. Разумеется, в Москве не могло пройти незамеченным демонстративное назначение в конце 1937 года британским послом в Берлине Гендерсона, воплощавшего упорное стремление правящих кругов Великобритании к соглашению с Гитлером. Посол всеми силами старался обеспечить тесное сотрудничество с нацистской Германией, добивался "умиротворения" Гитлера за счет Австрии и Чехословакии. Не оставались секретом и целенаправленные утечки информации из ближайшего окружения британского премьера Н. Чемберлена о том, что Англия не будет возражать против аннексии Австрии, если Гитлер, в свою очередь, даст обязательство не трогать колониальные владения самой Великобритании. Как докладывал Риббентроп, Чемберлен серьезно стремился к соглашению. Все это возымело свое действие. На рассвете 12 марта 1938 года немецкие войска вторглись в Австрию. Два дня спустя Гитлер подписал акт о ее присоединении к Германии. Англия и Франция, являвшиеся государствами - гарантами независимости Австрии, ничего не предприняли, чтобы защитить ее, ограничившись лишь протестом. В июне 1938 года Англия пошла на соглашение с фашистским режимом Муссолини, признав захват Италией Эфиопии и легализовав итальянскую интервенцию в Испании. Вслед за Англией удар в спину Испанской республике, которая боролась с начавшимся в июле 1936 года мятежом фалангистов, нанесла Франция, закрыв франко-испанскую границу. В начале следующего года Англия и Франция официально признали профашистское правительство Франко. Трудно было не увидеть в этом желание в очередной раз угодить германским интересам.
Осенью 1938 года английское и французское правительства, поддавшись политическому шантажу со стороны Германии, ультимативно потребовали, чтобы Чехословакия согласилась удовлетворить территориальные претензии Гитлера на Судеты и расторгла договор о взаимопомощи с СССР. 29-30 сентября на конференции четырех держав (Англии, Франции, Германии и Италии) в Мюнхене Чехословакия была принесена в жертву нараставшим аппетитам Гитлера. Чехословацкий представитель был вызван на конференцию лишь для того, чтобы выслушать приговор о расчленении своей страны и отторжении от нее в пользу Германии всей Судетской области. Фактически выносился смертный приговор не только существованию Чехословакии как независимого государства, но и выдавался аванс Гитлеру на дальнейшие захваты в Восточной Европе.
Прошло всего полгода, и в ночь на 15 марта 1939 года германские войска вторглись на чехословацкую территорию. Чехия и Моравия были превращены в протектораты Германии, а в Словакии создано марионеточное правительство, полностью зависимое от Берлина. Накануне вторжения Англия и Франция заявили, что у них нет оснований вмешиваться в развитие событий в Чехословакии. Министр иностранных дел Франции Боннэ назвал Чехословакию государством, "не способным" к самостоятельному существованию, а его английский коллега лорд Галифакс высказал мнение, что захват Германией чехословацкой территории даже создает определенные выгоды, ибо гарантии западных держав Чехословакии стали "несколько тягостными".
Даже для далеких от политики людей на рубеже 1938-1939 годов становилось совершенно очевидным, что Гитлер не ограничится захватом Австрии и Чехословакии, что попустительство западных демократий Гитлеру ведет дело к большой войне. Писатель М. Пришвин замечал в дневниковых записях осенью 1938-го: "Все народы мира органически не хотят войны и боятся ее ужасно (помнят 1914 год). Люди готовы отдавать последний кусок на вооружение, чтобы охранить себя от войны. И там, где правительства ослабляются демократическими принципами, - там летят и принципы эти как пережиток... Страхом пользуется Гитлер, чтобы держать все правительства в своих руках, побеждать и забирать без пролития крови целые государства" (М. М. Пришвин. Дневники. М., 1990, стр. 268). Академик Н. Дружинин весной 1939-го записал в свой дневник: "Международное положение все хуже. Мир под угрозой" ("Вопросы истории", 1997, No 12, стр. 67).
Уже в конце марта 1939 года Германия потребовала от Польши немедленно разрешить "спорные вопросы", включая передачу под немецкий контроль Данцига (Гданьска) и предоставления Германии права на сооружение экстерриториальной транспортной магистрали через польскую территорию. Благожелательная реакция западных держав на аншлюс Австрии и ликвидацию Чехословакии создала у гитлеровцев убеждение, что столь же просто будет разделаться и с Польшей. В начале апреля Гитлер утвердил "Белый план", предусматривавший готовность германской армии к нападению на Польшу в любой момент с 1 сентября 1939 года. Решение, таким образом, было принято, агрессия предопределена даже по срокам - вне зависимости от заключения еще и не планировавшегося пакта о ненападении с СССР. Но дело не ограничивалось Европой. Пока Гитлер готовился к агрессии против Польши, на Дальнем Востоке Япония фактически вступила в конфликт с СССР. В мае 1939 года подразделения японских войск, к тому времени оккупировавших и отторгших от Китая Маньчжурию, перешли границы Монголии в районе озера Буир-Нур и реки Халхин-Гол, предъявив территориальные претензии этой стране, союзнице СССР. В соответствии с договором 1936 года Советский Союз оказал вооруженную поддержку Монголии и в августе 1939 года разгромил 6-ю японскую армию.
Между тем еще в июле, в разгар боев на Халхин-Голе, правительство Англии заключило с японским правительством соглашение Арита - Крейги, признававшее "законность" японской агрессии в Китае. Фактически, речь шла о дальневосточном варианте "Мюнхена", поощрявшего Японию к новым военным авантюрам на Дальнем Востоке, в том числе и против нашей страны. Советский Союз оказывался практически в полной изоляции в мире в один из решающих моментов мировой истории. В неискренности и нечестной игре западных демократий советское руководство имело возможность убедиться и в ходе проходивших летом 1939 года бесплодных политических и военных переговоров с представителями Англии и Франции, не имевшими, как быстро выяснилось, даже полномочий для обсуждения и подписания сколь-либо значимых документов, способных создать преграду на пути приближавшейся войны.
Такова лишь явная канва событий, тщательнейшим образом анализировавшихся в столицах всех ведущих государств мира. Но нельзя упускать из виду и закулисных игр разведок различных стран, по максимуму своих возможностей использовавших в те дни различного рода фальсификации, вполне правдоподобные версии, сфабрикованные свидетельства и документы, запускавших в печать самые немыслимые слухи и домыслы. Все это играло роль - и немалую - в определении каждой из стран своих позиций, своего политического курса.
Есть еще одно важнейшее обстоятельство. Хотя, конечно, узел противоречий - в скрытой или явной форме - и приходился на взаимодействие СССР и Германии, многое определялось и весьма неоднозначными отношениями этих стран с другими государствами. Огромное количество просчетов, неверных оценок и шагов проистекало от их взаимной - и зачастую вполне обоснованной - подозрительности и непонимания мотивов действий друг друга, от поверхностных, а нередко (хотя бы из-за дефицита времени) и не до конца взвешенных и продуманных суждений относительно поведения партнеров и возможных противников. И, не в последнюю очередь, - от идеологической зашоренности и груза прошлого, довлевшего над каждым из персонажей исторической драмы, разыгрывавшейся в мире на рубеже лета и осени 1939 года.
Определенное влияние на западную политику "умиротворения" фашистских агрессоров оказала война в Испании, в ходе которой Советский Союз оказал весьма значительную "интернациональную помощь" республиканцам. И тем не менее неопровержимым историческим фактом остается то, что подписание мюнхенских соглашений, отдавших Гитлеру на растерзание Чехословакию, непосредственным образом предшествовало заключению пакта Риббентропа-Молотова. Не будь сделки в Мюнхене, не было бы и московского пакта. Именно мюнхенский сговор убедил советское руководство, что рассчитывать на сотрудничество с западными демократиями в предотвращении надвигавшейся схватки не приходится, что, напротив, совершенно реальна угроза соглашения Англии и Франции с Гитлером за наш счет (тем более, что, как хорошо было известно Кремлю, все лето 1939 года активно велись германо-британские переговоры о решении всех спорных вопросов, и никто не мог поручиться, что они не завершатся еще одним закулисным сговором за счет третьих стран). "Мюнхен" создал возможность тактического сближения СССР и Германии, открыл дорогу для развязывания Гитлером Второй мировой войны.
Конечно, за Сталиным великое множество грехов, на нем лежит ответственность за тягчайшие злодеяния. Но, как бы кто ни относился к его личности и роли в истории истекающего столетия, невозможно не признать: деятельность Сталина на международной арене неизменно диктовалась интересами обеспечения и защиты национальной безопасности СССР, расширения и укрепления его влияния и могущества. Бесспорно, и в этой области им было допущено немало ошибок и просчетов, подчас чреватых самыми серьезными последствиями. Но они не идут ни в какое, даже самое отдаленное, сравнение с последствиями деятельности нынешних наших правителей на протяжении 90-х годов - настоящим разгромом великой страны, подрывом всех сфер ее безопасности, обескровливанием экономики, низведением России до уровня слаборазвитого, нищего государства, потерявшего прежний вес и влияние в мире, утратившего всех союзников, вынужденного строить свой внутри- и внешнеполитический курс с оглядкой на "рекомендации" Запада и контролируемых им международных финансовых организаций. Правду говорят: того, что сотворили либеральные "реформаторы" с Россией, с нашим народом, не смогла, несмотря на все старания, добиться даже гитлеровская Германия...
МОЖНО УТВЕРЖДАТЬ, что, пойдя на заключение пакта, Сталин в конечном счете с точностью до наоборот совершил то, что на протяжении предшествующих лет делали сами Англия и Франция, всячески старавшиеся столкнуть Германию с Советским Союзом, канализировать агрессивные устремления Гитлера на Восток. Больше того, Сталин, видимо, рассчитывал повторить, по существу, то, что предприняли во время Первой мировой войны Соединенные Штаты, включившиеся, как уже говорилось выше, в военные действия, только когда противники предельно измотали друг друга.
В любом случае заключением пакта СССР предотвращал возможность нового соглашения Германии с Англией и Францией, открывал нашей стране перспективу выхода из изоляции и создавал весьма немаловажные предпосылки для того, чтобы оказаться в ряду держав, определявших судьбы мировой политики и ее будущее.
Нельзя не согласиться с мнением крупного израильского специалиста по истории войны, профессора Центра Каммингса при Тель-Авивском университете Г. Городецкого о том, что, вопреки бытующим еще кое у кого представлениям, Сталин в действительности "уже к середине 20-х годов угратил иллюзии относительно "мировой революции", и внешняя политика СССР перед войной преследовала присущие России геополитические интересы, носила не идеологизированный, а вполне прагматический, рациональный характер" ("Книжное обозрение", 21 февраля 1995 года, стр. 9). "Постулаты Сталина, - заявлял этот ученый на международной конференции по истории Второй мировой войны, - были сосредоточены целиком на достижении того, что он считал интересами национальной безопасности России...
С помощью коллективной безопасности, - полагает Г. Городецкий, - Сталин хотел дипломатическими способами создать буферную зону от Балтики до Черного моря. Появление пакта Риббентропа-Молотова связано с нежеланием Франции и Великобритании обеспечить свое военное участие в предлагаемой англо-франко-советской коалиции перед лицом реальной угрозы войны. Пакт не был нацелен на полный разрыв с западными союзниками, он должен был способствовать частичному обеспечению интересов СССР с помощью грубого нажима. Сталин надеялся, что в дальнейшем, пока Германия и Великобритания будут воевать, Советский Союз сможет усилить свою военную мощь. Но он планировал использовать ее лишь как средство дипломатического давления на мирной конференции по пересмотру порядка в Европе, установленного Версальским договором без участия России. Он полагал, что конференция состоится до 1941 года" ("Война и политика. 1939- 1941", стр. 247-248).
Сознавая, что европейская война неизбежна, и лучше, чем кто-либо другой, отдавая себе отчет в неподготовленности к ней Красной Армии, Сталин ставил "целью как можно дольше дистанцироваться от участия в военных действиях. Скорее всего, в выборе шагов, направленных на сближение с Германией, сказалось и традиционное недоверие Сталина к политике правящих кругов Англии и Франции - главных зачинщиков сколачивания антисоветского фронта на протяжении всех лет после Октябрьской революции. Сыграл роль и целиком построенный на опыте Первой мировой войны (а другого опыта просто не существовало) стратегический расчет на то, что и новая мировая война окажется столь же изнурительно длительной как для западных демократий, так и для Германии с ее союзниками, а это позволит Советскому Союзу подготовиться к вступлению в нее на более позднем этапе со свежими, модернизированными вооруженными силами. Не могло не сказываться и основанное на том же прежнем опыте отношение к любому соглашению с гитлеровской Германией как к еще одному "похабному" Брестскому миру - временному, ни к чему особенно не обязывающему, но в какой-то момент вынужденно необходимому.
Сейчас, по прошествии многих десятилетий, легко рассуждать о предпочтительности иного выбора, нежели заключение пакта с Германией. Вероятно, это так. Но тогда, в августе 1939-го, альтернативы этому просто не просматривалось: совершенно неясно было, как поведут себя в условиях обострения нараставшей напряженности в мире Англия и Франция, какую позицию займут Соединенные Штаты, Япония, Турция, с кем придется иметь дело и на кого можно будет хоть в какой-то мере положиться стране в годину предстоявших ей тяжких испытаний, как иначе выиграть время, столь необходимое для преодоления последствий ослабления вооруженных сил репрессиями и их перевооружения.
Как пишет американский специалист по российской истории, профессор Калифорнийского университета (Беркли) М. Малиа, у Сталина имелось "два возможных дипломатических решения, и он предпочел соглашение с Германией. Первым было соображение географической близости от нее, таившей для СССР наибольшую опасность, и память об уроках Брест-Литовского мира. Другое соображение при выборе этого альянса заключалось в стремлении избежать войны на два фронта, если Япония совершила бы нападение на Дальнем Востоке. Наконец, Сталин опасался того, как бы хитрые и малонадежные англо-французские империалисты не вовлекли СССР в войну на два фронта". Этот выбор Сталина, замечает Малиа, объясняется и тем, что "его навязчивой идеей было отодвинуть как можно дальше роковой день, когда ему пришлось бы вступить в войну. Сталин полагал, что пока операции на Западе увязнут, как и в 1914 году, в окопной войне, он выиграет время для проведения политики перевооружения, после чего окажется хозяином ситуации. В этом и состояла крупнейшая ошибка" (М. Malia. La tragedie sovietique. Histoire du socialisme en Russie. 1917-1991. P., 1995, p. 339, 340).
Никто, в том числе и Сталин, не мог, естественно, предполагать, что германские войска, перейдя 10 мая 1940 года в крупномасштабное наступление, в течение нескольких дней оккупируют Данию, Норвегию, Бельгию, Нидерланды, Люксембург и 22 июня заставят капитулировать Францию. В результате Гитлер сумел поставить под контроль всю континентальную Европу за пределами СССР, на территории которой, с учетом стран-сателлитов, проживало 290 миллионов человек. Сполна использовав возможности, открытые ей договором о ненападении, Германия значительно улучшила свое военно-стратегическое и хозяйственное положение, превзойдя к июню 1941 года Советский Союз по экономической мощи в несколько раз.
Она не только резко увеличила свои вооруженные силы, оснастив их достаточным количеством техники и вооружений. Вермахт успел приобрести немалый боевой опыт в ходе военных действий на пространстве от Скандинавии до Средиземноморья, испытал новые образцы оружия и боевой техники, на практике опробовал современные военно-технические концепции. Гитлер окончательно уверовал в неограниченные возможности применения превосходящей военной силы, использования методов "молниеносной войны" для реализации своих замыслов, вынашивавшихся еще с начала 20-х годов. Летом 1940 года он заявлял своему окружению, что наконец-то "может посвятить себя своему истинному предназначению - искоренению большевизма". Уничтожение коммунизма и Советского Союза Гитлер, как свидетельствуют документы, всегда считал своей основной целью и не переставал говорить об этом в течение всего периода действия пакта о ненападении с СССР.
В декабре 1940 года Гитлер утвердил план операций, разработанный армейским командованием и ставивший задачей разгромить Советский Союз в течение быстротечной кампании. До начала операции "Барбаросса" оставалось немногим более полугода. Причем, как отмечают, ссылаясь на архивные документы рейха, немецкие исследователи Ю. Фёрстер и Р.-Д. Мюллер, "Гитлер и его генералы не беспокоились, что Красная Армия начнет войну, так как Сталину не приписывалось агрессивных намерений. Фюрер и его военные были гораздо более озабочены тем, что Сталин мог нарушить их планы своей сговорчивостью.,.". "Он был уверен что "русские не нападут еще сто лет"" ("Война и политика. 1939-1941", стр. 337, 344). Судя по многочисленным свидетельствам и воспоминаниям, Сталин на каком-то этапе убедил себя в том, что нападение Германии на СССР станет возможным только после разгрома Англии, а способность той к долговременному сопротивлению гитлеровцам тогда не подвергалась сомнению. Именно в силу этого, очевидно, Сталиным и отвергались как заведомо ложные и провокационные любые попытки убедить его в приближающемся нападении вермахта на СССР.
Это подтверждает, вспоминая о первых днях Великой Отечественной, Молотов в одном из последних своих интервью военному историку Г. Куманеву: "...Неожиданные события его [Сталина] буквально потрясли. Он в самом деле не верил, что война так близка. И эта его позиция оказалась ошибочной" (Г. А. Куманев. Рядом со Сталиным: откровенные свидетельства. М., 1999, стр. 12-13). Таково же и свидетельство другого человека из сталинского "ближнего круга", А. Микояна: "Говорить с ним весной и особенно в начале лета 1941 г. о том, что Германия в любой момент может напасть на СССР, было делом абсолютно бесполезным. Сталин уверовал в то, что война с немцами может начаться где-то в конце 1942 г. или в середине его, т. е. после того, как Гитлер поставит Англию на колени. Воевать же на два фронта, по его мнению, Гитлер никогда не решится" (там же, стр. 23).
Заключив договор с Германией, СССР выиграл полтора года драгоценного времени, хотя, как теперь очевидно, использовал этот выигрыш далеко не лучшим и не самым эффективным образом. Была увеличена численность вооруженных сил, частично реорганизована армия, расширено военное производство, а отодвинутые на 250-300 километров западные границы позволили несколько улучшить стратегическое положение страны. Заключение пакта вызвало, однако, и немало негативных последствий. Внутри страны оно породило у людей весьма сложные и противоречивые чувства, вызвало у них замешательство и дезориентацию, а пропаганду свернуло на рельсы самоуспокоенности и шапкозакидательства. За пределами страны договором был нанесен удар большой силы по престижу СССР, усилилась, а не ослабла, его международная изоляция, произошло еще большее обострение отношений между коммунистами и социал-демократами, затормозившее образование антифашистского народа от фронта.
Но все это было еще впереди, как и искренняя радость от присоединения Западной Белоруссии и Западной Украины в результате вступления советских войск на польскую территорию, а затем эйфория от инкорпорации в состав Союза стран Прибалтики, Бессарабии и Северной Буковины. Впереди были и горечь от позорной и кровопролитной "зимней войны" с Финляндией, и унизительно-вынужденное смирение перед лицом немецкой и итальянской оккупации Югославии, Болгарии, Румынии, Греции, Албании, и неумолимо приближавшаяся катастрофа лета 1941-го. Впереди была суровая расплата народа за просчеты политиков, жесточайшая в истории человечества мировая бойня, объединение усилий десятков государств в жесточайшей схватке с державами фашистской "оси" - и долгий, тернистый путь к Победе...
В последний день лета 1939-го гитлеровский вермахт изготовился к совершению новой агрессии. В ночь на 1 сентября, инсценировав польское нападение на радиостанцию в пограничном городке Глейвиц, германские войска вторглись в Польшу. 3 сентября Англия и Франция объявили войну Германии. Хотя польская армия мужественно сражалась, силы оказались слишком неравными. К тому же союзники повели себя более чем странно. Следуя прежним установкам "умиротворения" Гитлера, они приняли 12 сентября в Абвиле решение не начинать военных действий и тем самым бросили Польшу, как ранее Австрию и Чехословакию, на произвол судьбы. Восемь месяцев длилась эта "странная война".
Погасить разгоравшийся военный пожар было, однако, уже невозможно. Начало Второй мировой войне, которая вовлекла в свою орбиту 61 государство, 80 процентов населения планеты и унесла около 60 миллионов человеческих жизней, было положено. Вновь, как и в августе 1914-го, конфронтационный дух, самоуверенность силы, необузданное стремление к господству и порабощению одержали верх над здравым смыслом, над инстинктом самосохранения людей.
ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ Второй мировой войны у множества людей в мире окрепла надежда на то, что отныне насилие, поклонение военному могуществу как средству решения международных проблем навсегда уйдут из жизни человечества. Этим надеждам не суждено было сбыться. Начавшаяся по общей вине прежних союзников по антигитлеровской коалиции "холодная война" перечеркнула мечты о мирной эпохе и гармонизированных в рамках ООН отношениях между государствами и народами.
Соединенные Штаты, первыми испытавшие и применившие атомную бомбу, попытались на основе приобретенного ими нового, невиданного в истории могущества утвердить в мире свои порядки, навязать свой образ жизни, собственные критерии свободы и демократии. Попытки создания "Пакс Американа" натолкнулись на противодействие Советского Союза, также связывавшего будущее со своей колоссальной военной мощью, но совершенно иначе представлявшего пути дальнейшего развития человечества. В кратчайшие сроки восстановив разрушенное войной народное хозяйство, лишив США монополии на ядерное оружие и расширив границы своего влияния и контроля на огромные пространства от Эльбы до Меконга, СССР бросил вызов Западу. Весь мир на долгие десятилетия стал ареной конфронтации двух сверхдержав, сдерживаемой лишь обоюдным страхом взаимного ядерного уничтожения.
Трудно поэтому согласиться с высказываемым иногда мнением, что "невиданная оргия насилия, начавшаяся с Первой мировой войны", закончилась "с окончанием Второй", что после 1945 года "в психологии западного общества" произошел "перелом", "на Западе кончилось средневековье" (см. "Независимая газета", 9 июля 1999 года). К сожалению, это не так. Ожесточенное противоборство двух противоположных социально-политических систем втянуло в постоянно разгоравшиеся в различных точках планеты конфликты миллионы людей. До сих пор трудно с точностью определить, каким количеством человеческих жизней и какими масштабами материальных потерь обернулась для человечества продолжавшаяся более сорока лет "холодная война", какой урон нанесли взаимная нетерпимость и враждебность, царившие в расколотом на части мире.
О роли, которую сыграло в ходе этой конфронтации руководство Советского Союза, сказано в нашей прессе в последние годы предостаточно. В то же время из поля зрения как-то стали совершенно выпадать правящие круги вполне цивилизованных, просвещенных, демократических западных держав. Как будто и не было после окончания Второй мировой кровопролитных колониальных войн Голландии в Индонезии, Англии в Малайе, Кении и Омане, Франции - в Индокитае и Алжире, Бельгии - в Конго, англо-французской агрессии в Египте. Как будто не было грязной войны Соединенных Штатов во Вьетнаме, интервенций, переворотов, покушений, политических убийств на всем протяжении от Кубы и Панамы, Доминиканской Республики и Гренады до Ирана и Индонезии, Ирака и Югославии.
Вскрывая в свое время первопричины утвердившихся в США взглядов на отношения с другими странами и народами и на сами эти страны и народы, крупнейший американский историк XX века Г. Стил Комаджер указывал на два обстоятельства: "молчаливо подразумеваемое убеждение в превосходстве американцев как в материальном, так и в моральном отношении" и "убеждение в том, что Америка стоит в стороне от столбовой дороги истории, над процессами истории, что на нее не распространяются законы, определяющие ход истории". "Мы абсолютно уверены, - писал он, - в наших добродетелях, в том, что мы - народ особого типа... "Холодная война" усилила наше врожденное убеждение в нашем превосходстве. Для очень многих американцев это оправдывало и все еще оправдывает использование почти любых видов оружия и любых поступков. Наша нынешняя внешняя политика, во многом принимает норму потакания двойным меркам в области морали" ("Saturday Review", July 10,1965).
Другой известный американец, сенатор У. Фулбрайт, в своей нашумевшей книге с характерным названием "Самонадеянность власти" заявлял, что США присущи "преувеличенное чувство власти и воображаемое чувство особой миссии". Фулбрайт предупреждал, что "Америка находится на том историческом этапе, когда великой нации грозит опасность утраты представления о том, что находится в пределах ее власти, а что - за пределами". "Постепенно, но безошибочно Америка, - писал он, - обнаруживает признаки этой самонадеянности власти, которая поражала, ослабляла и в некоторых случаях губила великие нации в прошлом" {W. Fvlbright. The Arrogance of Power. N. Y., 1967, pp. 3-4, 22).
Эти предупреждения и прогнозы более чем тридцатилетней давности приходится сегодня напоминать потому, что за минувшие годы самонадеянность власти, упование на свое силовое превосходство в США не просто усилились. Они достигли своего максимума, той критической черты, за которой начинается диктат в глобальном масштабе. В основополагающем докладе "Стратегия национальной безопасности" президент Б. Клинтон четко определил: "В этот момент истории Соединенные Штаты призваны быть лидером". Конкретизируя мысль президента, начальник штаба американской армии Д. Раймер назвал армию США "силой быстрого реагирования для глобальной деревни" ("НГ-сценарии", 1998, No 12, стр. 4).
По-своему, в привычных ему категориях и измерениях, истолковав причины окончания "холодной войны" и приняв вызванный сложными внутренними процессами распад Советского Союза за собственную победу, руководство США решило в дальнейшем действовать совершенно самоуправно, без оглядки на ООН, ее Устав, международное право, мировое общественное мнение. Огромные возможности создания нового безопасного мира, открывшиеся с окончанием "холодной войны", оказались по вине вашингтонских правящих кругов неиспользованными, а решения и договоренности, достигнутые в конце 80-х годов и направленные на создание нового миропорядка, недопущение расширения НАТО, урегулирование любых международных конфликтов исключительно мирным способом, полностью игнорируются. Это стало очевидным уже в ходе американских операций последних лет в Ираке, неспровоцированных ракетных обстрелов территории Судана и Афганистана, но особенно ярко проявилось во время необъявленной войны НАТО в Югославии.
Под предлогом борьбы с этническими чистками в Косово США, втянувшие в свою авантюру и другие страны Североатлантического альянса, по сути дела, опробовали там новую военно-политическую доктрину. Они создали прецедент осуществления агрессивных действий в обход всяких норм в любой точке мира, заменив принципы международного права силовым вмешательством во внутренние конфликты суверенных государств, почему-либо вызывающих недовольство в Вашингтоне. Вновь, как это уже было в 1914 и 1939 годах, обладающая мощным военным потенциалом держава сочла себя вправе самовольно принимать решение судеб другого, ничем с ней не связанного государства. В Югославии практически отрабатывались технологии войн XXI века, тактические мероприятия по переделу мира в соответствии с интересами и потребностями США и их союзников по НАТО. Видимо, косовская операция очертила контуры того "нового мирового порядка", о котором так много говорят в последнее время американские аналитики.
Усиливающиеся гегемонистские тенденции в политике США вызывают опасения и критику внутри страны. "Имперское перенапряжение, - осторожно предупреждает стратегов нынешнего курса Вашингтона известный американский историк П. Кеннеди, - ведет лишь к трате ресурсов, превращению силы в бессилие". Гораздо более нелицеприятно характеризует современную политику США политолог С. Хантингтон, без обиняков назвавший свою страну ""сверхдержавой негодяев", которая всем другим методам международного общения предпочитает экономические санкции и военные вторжения" ("Foreign Affairs", 1999, March-April, p. 35). Американская пресса все более критически оценивает итоги военной операции НАТО на Балканах. "Где обещанная победа и что дальше будут делать наши солдаты в Югославии? - задавала недавно вопрос влиятельная газета "Вашингтон пост". - Чего вообще достигли натовские генералы в этом регионе мира?"
В канун предстоящей президентской кампании в США основные претенденты уже начинают открещиваться от ответственности за балканскую операцию. Кандидат-демократ, вице-президент А. Гор стал публично дистанцироваться от президента Клинтона и госсекретаря М. Олбрайт, а его команда все чаще устраивает утечки информации, согласно которым вице-президент "не одобрял балканские действия НАТО". Его основной конкурент республиканец Дж. Буш-младший, по сообщениям печати, готовит настоящий пропагандистский залп, направленный на то, чтобы доказать неэффективность косовского сценария для урегулирования конфликтов в мире. Как заявил в интервью итальянской прессе бывший помощник президента Дж. Буша Б. Скаукрофт, "НАТО с большим вниманием отнеслась к сохранению жизни каждого своего солдата, но не поколебалась ради достижения поставленных целей убивать невинных детей и женщин. Это "пятно" превратило альянс в грешника. Его способности выступать в качестве мирового лидера фатально скомпрометированы. Он еще заплатит высочайшую цену" ("Corriere della sera", 7 giugno 1999).
Неблаговидной оказалась роль, которую в дни варварских бомбардировок Югославии сыграла нынешняя российская власть. Она во многом напоминает роль как мюнхенских "умиротворителей", так и позицию советского руководства в ходе начавшегося 5 апреля 1941 года немецкого вторжения в ту же Югославию. Тогда Сталин делал все, чтобы не вызвать недовольства Гитлера, уже явно готовившегося к вторжению в СССР. Сегодня, осуществляя посредническую миссию в урегулировании конфликта на Балканах, Кремль сделал все, чтобы не затронуть интересы Запада, прежде всего США. Прозападная политика руководителей современной России фактически принудила правительство Югославии - единственной потенциальной союзницы нашей страны на Балканах - согласиться на вывод своих войск из Косово. Тем самым этот край оказался обречен на отторжение от Сербии, а местное сербское население - на гуманитарную катастрофу. Порочный круг замкнулся - начавшись под видом сохранения прав косовских албанцев, агрессия НАТО привела к уничтожению прав и свобод сербов, создала реальную угрозу их физического истребления.
Трудно не согласиться с мнением профессора МГУ А. Судоплатова: "Как раньше мы не хотели дразнить Гитлера и портить отношения с Германией, так и теперь мы пытаемся любой ценой сохранить хорошие отношения с США и НАТО. Тогда Гитлер добивался смены политического режима в Югославии. Сегодня того же хочет НАТО" ("Труд-7", 28 мая 1999 года, стр. 4). Сегодня мировое сообщество позволило расправиться с Югославией и почти равнодушно взирало на методичное разрушение натов-цами этой еще недавно процветавшей страны. Не открывает ли это мрачную перспективу того, что завтра возомнившие себя никому неподконтрольным и непогрешимым глобальным арбитром Соединенные Штаты и их союзники по НАТО столь же бесцеремонно вмешаются в другие внутригосударственные конфликты по всему миру - ведь их много и сейчас, а в будущем может стать еще больше. Как заявил 27 июля 1999 года советник президента США по национальной безопасности С. Бергер, Вашингтон не будет и далее колебаться, если в какой угодно точке мира возникнут условия, необходимые для наказания того или иного правительства или режима и на карту будут поставлены интересы национальной безопасности Соединенных Штатов. Поскольку сформулированные таким образом (и - явно демонстративно - в дни визита в США главы российского правительства С. Степашина) условия носят крайне размытый и общий характер, применить их легко едва ли не ко всем государствам планеты, включая Россию и ее ближайших соседей.
Война в Югославии, не будучи самым крупным по своим масштабам событием (по сравнению с мировыми войнами XX века), стала вместе с тем явлением знаковым - предупреждением всему мировому сообществу. "Мир снова толкают на путь гонки вооружений, в то время как перед нами остро стоят проблемы отсталости, бедности, экологии и образования" (см. М. Горбачев. США опробовали в Косово новую доктрину - "Независимая газета", 8 июля 1999 года).
Весь трагический опыт, накопленный человечеством в уходящем веке, требует отказа при вступлении в новое столетие от претензий кого бы то ни было на глобальную гегемонию, от использования военной мощи как средства достижения политических целей. На первый план во все большей мере выходят сейчас способность и умение решать возникающие конфликты и противоречия не посредством оружия, а на основе разума, исключительно мирными способами. А для этого необходимо прежде всего преодолеть пережиток прежних эпох - самонадеянность силы в мировой политике.
ВалерийБушуев,
ж-л "Свободная мысль", 1999, No8
Док. 272909 Опублик.: 22.01.07 Число обращений: 372
