МЫ ВСТРЕТИЛИСЬ С ПИСАТЕЛЕМ ЮРИЕМ ПОЛЯКОВЫМ В СЧАСТЛИВЫЙ МОМЕНТ - ТОЛЬКО-ТОЛЬКО ВЫШЕЛ ЕГО НОВЫЙ РОМАН "ГРИБНОЙ ЦАРЬ" И СРАЗУ ЗАНЯЛ ПЕРВОЕ МЕСТО В РЕЙТИНГЕ ПРОДАЖ. ЗНАЧИТ, ЧИТАЮТ, ЗНАЧИТ, ЛЮБЯТ, НЕСМОТРЯ НА ПРОТИВОРЕЧИВЫЕ, ПОЛЯРНЫЕ ОТЗЫВЫ О ЕГО КНИГАХ...
- Юрий Михайлович, хочу сделать комплимент: выглядите вы отлично, будто нет за плечами "Грибного царя", да и пишется, кажется, вам сейчас легко.
- Хорошие книги всегда писать трудно, и внешний вид здесь ни при чем. Есть графоманы, которые выглядят так, будто через пять минут умрут от творческого истощения, но читать их невозможно. Как известно, один из лучших стилистов американской литературы Фрэнсис Скотт Фицджеральд был человеком светским, весьма авантажным. Один из лучших стилистов английской литературы Оскар Уайльд вообще был денди, эстет. А Эдгар По чуть ли не бомжевал. Одно с другим не связано. Серьезная литература всегда пишется тяжело, трудно, многовариантно. Бывают, конечно, озарения, особенно у поэтов, но этому предшествует обычно д лгая работа над собой.
- В чем секрет вашей популярности?
- Действительно, я один из немногих писателей, сохранивших свою популярность с советского периода. Нас мало таких. И объяснение тут вот в чем: я писал только о том, что меня по-настоящему волновало. К примеру, о судьбе молодого человека, попавшего в армию, в которой я сам служил. Так появилась повесть "Сто дней до приказа", хотя я отлично знал, что тема закрытая. Меня волновало разложение комсомольского аппарата, а так как я был связан с комсомолом, написал "ЧП районного масштаба" совершенно не думая, напечатают книгу или нет. Когда советскую власть свергли и наступила ельцинщина, мне не понравилось, что происходит, я написал и об этом, хотя знал - по головке не погладят. А то, что волнует меня, волнует и большинство.
- И поэтому вас часто обвиняют в конъюнктуре.
- Естественно, потому что я попадаю в тему. А в тему я попадаю только потому, что специально ее не высчитываю, не думаю: как посмотрят критики, дадут ли госпремию, не осложнятся ли отношения с властью. Вот первый момент. Второй: я всегда помню, что книгу не только пишут, но и читают. Большинство нынешних писателей - я не беру в расчет изготовителей коммерческой книжной продукции, - даже талантливые, иногда забывают, что книгу будут читать. И читать ее должно быть интересно, так как занимательность - вежливость писателя. Если ты пишешь художественную литературу, беллетристику, изящную словесность, как говорили, она обязана быть интересной.
- Мы жили в СССР, теперь - в России, но проблемы, поставленные в ваших книгах, остались, ничего не изменилось, возьмем хотя бы "Сто дней до приказа"...
- Изменилось-изменилось, в том смысле, что, когда я написал "Сто дней" в 1980 году и напечатал в 1987-м, эта вещь рассматривалась на самом высоком уровне, обсуждалась на Политбюро, в военных частях. Книга стала предметом обсуждения, и в этом отличие роли честного слова в советский период от нынешнего. Теперь вы можете написать любые разоблачительные материалы об армии - никто и ухом не поведет.
- За 15 лет устали, занялись собой, по-моему, все - и читатель, и власть.
- Есть читатель, и есть власть. Власть сейчас на печатное слово почти не реагирует. Вернее, только на то печатное слово реагирует, которое сама и организует. Это неправильно, так как печать, литература - очень тонкая сигнальная система, чувствующая какие-то социальные изменения задолго до того, как они выходят на поверхность. И умный политик будет читать художественную литературу, чтобы понимать, с какой проблемой он столкнется лет через 5-10. А народ устал, понятно, но это не значит, что его надо оглуплять и отключать от решения серьезных проблем. Просто надо с ним нормально разговаривать.
- Вот и разговаривают - с помощью сериалов, "Пяти вечеров", "Принципа домино".
- Проблема нынешнего телевидения заключается в том, что им руководят люди, пришедшие в начале 90-х годов. Люди другой эпохи. Эрнст сделал антигосударственное телевидение. Когда шел развал государства в 90-е годы, он был востребован.
- Так он и сегодня востребован, новыми властями!
- Вот это и удивительно! Вроде бы начался период медленного восстановления государства, а телевидением руководят люди с разрушительной психологией, ничего не изменилось. В этом виновата власть.
- У лучших ваших героев в душе разлад, они не понимают, как поступить правильно. Ощущается, что и у вас на душе... беспокойно.
- Задача настоящей литературы - отобразить внутренний мир человека определенного времени, страны, и естественно, что литературу интересуют конфликтные ситуации.
- Но ведь это очень болезненно - пропускать все через себя.
- Болезненно. Но что поделаешь? Поэтому я пишу один роман в четыре года, и одну пьесу в два, а не по шесть романов в год, как некоторые. Да, я переживаю, переделываю, пишу подолгу. Другое дело, эти романы потом много раз переиздаются, экранизируются, переводятся. Мой "Козленок в молоке" выдержал уже 26 изданий! Я не ожидал такого успеха.
- Почему так хороши у вас дела с изданием книг и хуже - с телевидением и театром.
- С телевидением все понятно: картина России, которую предлагаю я, идет абсолютно вразрез с той, которую предлагает телевидение. Телевидение делает вид, что нет трагедий миллионов обманутых людей, которых обобрали, сбросили с определенного социального уровня. Я пишу о реальной России. Поэтому вырезаются сцены из фильма "Замыслил я побег", поэтому долго не хотели показывать "Козленка в молоке" - спасибо Олегу Попцову и ТВЦ. Ведь в "Козленке" мы смеемся над тем, перед чем сегодня ТВ стоит на задних лапках. Спектакль "Хомо эректус" - отдельная история - там опять идет речь о конфликте, который стараются замолчать, - между теми, кто обворовал и кого обворовали.
- В результате оказывается плохо всем.
- Человек, обворовавший других, в конечном счете обворовывает сам себя - если не в материальном, то в моральном смысле. И рано или поздно наступает расплата. Если не для него, то для его детей. Моя проблема связана с тем, что я реалист. И пишу о реальной жизни, реальных конфликтах, поэтому всегда вхожу в противоречие как с коммунистической идеологией, так и с либеральной. Я говорю им: вот, ребята, ваши герои. Вот вам и русский интеллигент с проституткой, и предприниматель, обманом наживший деньги, и продажная пресса, а вот и рабочий вожак, который берет деньги за свою борьбу. В этом отношении я учусь у великих мастеров, в частности у Гоголя. Когда государь-император Николай Павлович посмотрел "Ревизора", то сказал: "Здесь всем досталось, а мне больше всех". Сатира и должна быть такой, чтобы всем досталось. Другое дело, что наши государи не ходят в театры. А если ходят, то на разную ерунду!
- В Театре сатиры была большая заварушка...
- Там все чуть с ума не посходили. Пьесу поставили не сразу - два режиссера "зубы сломали". Удалось только Андрею Житинкину. Да и актеры передрались, разделившись по политическим взглядам...
- Вы человек, общающийся с властью, видите какое-то движение вперед?
- Весь ельцинский период я был в глубочайшей оппозиции и понимал, что с этой властью, с этим президентом никогда сотрудничать не буду. Когда появился Путин, я увидел, что он начал медленно, задним ходом, отводить государственную машину от пропасти, и понял, что надо помогать. Но я думал, это движение будет набирать обороты, силу... К сожалению, оно начало "затухать", и это меня беспокоит.
- Что еще беспокоит?
- Многое. Первую главку статьи "Зачем вы, мастера культуры?" я назвал "Молчание "кремлят". Ведь за все предшествующие годы в посланиях президента не было сказано ни слова о культуре. Или в моем новом романе "Грибной царь" есть жуткая сатира на власть, на ее недееспособность, на ее игры в политтехнологии... Мое писательское зрение, оценки не зависят ни от кого. Я выработал внутренний закон. По жизни я человек толерантный! Всегда найду компромисс и никогда не полезу на рожон... Худой мир лучше доброй ссоры. Но как только я сажусь писать, для меня абсолютно перестают существовать внешние условия: кто что скажет, кто что подумает.
- И как реагирует жена на обилие эротических сцен?
- Когда пишу, ощущаю себя неженатым человеком, так как любая, даже самая толерантная жена всегда читает сочинения мужа-писателя как вещественное доказательство его внебрачной жизни. Если об этом думать, то ничего хорошего не выйдет. Я знаю неплохих писателей, у которых никогда не получались любовные сюжеты только из-за того, что они боялись огорчить любимых жен. В результате огорчали читателя и обедняли собственное творчество.
- Что сейчас может сделать писатель в президентском совете?
- Прежде всего привлечь внимание власти к каким-то проблемам. Наша власть в вопросах культуры мало понимает. Например, мы обратили внимание на то безобразие, которое творится с госпремиями. Как-то ее дали слабенькому писателю, который занимался квартирным риелторством и помог нескольким членам комиссии удачно продать и купить квартиры. Об этом написала "Литературная газета", и сейчас статус премии меняется, она стала гораздо более значительной. Моя задача в совете - добиться от власти равноценного отношения ко всем направлениям культуры. Начиная с 1991 года у нас существовал перекос в сторону либерализма и эксперимента. Я считаю своей задачей говорить об этом. Государство должно быть равноудалено от всех направлений культуры. И не может быть так: если он хороший писатель, но консерватор, мы ему премии не дадим.
- Теперь непонятно, по какому принципу дают премии.
- Дают тусовке. Моя задача - борьба за эстетическую справедливость. Каждый деятель культуры должен поддерживаться государством в соответствии с художественным уровнем, в соответствии с вкладом в отечественную культуру, а не в зависимости от того, кто допущен к руке, а кто - к ноге.
- Вы уже почти пять лет руководите "Литературной газетой". Как вам удается совмещать, казалось бы, несовместимое?
- Нормальный писатель никогда не занимается только писательством. Если будешь только писать, тут же превратишься в чудовищного зануду. И Достоевский, и Пушкин, и Горький занимались издательством книг и журналов. Это подпитывает.
- Вы пришли в газету, когда она была в упадке?
- Точнее, в идеологическом и экономическом коллапсе. Надо было возвращать сотрудникам зарплату за полтора года. Конечно, тогда мне было не до книг. Но, слава богу, за два года мы поставили газету на надежные экономические рельсы. Тираж вырос в три раза, так как прежде всего мы изменили политику газеты, открыв ее для всех направлений, превратив в газету широкого спектра взглядов. Народ сразу потянулся, экономика стала выправляться. Два года я фактически ничего не писал: только занимался газетой. Потом стало поспокойнее. Уже стал распределять свое время. Обычно работаю по утрам, на свежую голову, а потом иду в газету. Когда заканчивал "Грибного царя", брал творческий отпуск, уезжал, чтобы отвлечься и доделать. А так, как я, жили большинство русских писателей - все служили, решали массу государственных дел, и никому во вред это не пошло.
- "Литературная газета" - собственность акционеров. На вас не давят владельцы?
- Давят не владельцы. Давит сознание того, что ты - наемный менеджер, и есть акционеры АФК-"Система" и Московское правительство. Я отлично знаю, что если газета начнет терять читателей, то меня не спасут никакие дружеские отношения с акционерами, никакой писательский авторитет. Меня пригласят на ежегодное правление и скажут: "Дорогой Юрий Михайлович! Видимо, вы как редактор исчерпали свои возможности. Останемся друзьями - идите писать книжки". И будут абсолютно правы. То же я объяснял сотрудникам, когда пришел в газету. Они меня тут же начали спрашивать: почему нам не платят зарплату, почему у нас то, а не это? Я тогда сказал: вы, присутствующие, боролись за торжество капитализма в России. Я же боролся за модернизированный социализм. Теперь у нас в стране наступил какой-никакой капитализм. Есть частники, собственники, и если вы думаете, что вам за ваши заслуги в борьбе за капитализм оставят для личного пользования немного социализма, то вы ошибаетесь - не оставят. Будем жить по законам рынка: продается газета - получаете зарплату. Так я, человек с социал-демократическими взглядами, успешно руковожу капиталистическим предприятием.
- То есть давления на газету нет?
- Такого, как на "Коммерсантъ" - нет. Владельцы не звонят и не говорят: чтобы было то, то и то. Мою позицию, кстати, достаточно консервативную, разделяют не все. Но поскольку именно наша идеология оказалась рыночно востребованной, с этим смирились.
- Как вы отдыхаете, приходите в себя?
- Я живу в Переделкине и зимой хожу на беговых лыжах. У меня прямо за калиткой начинается лес. Летом практически каждый день гуляю с собакой по лесу час-два. Очень хорошо меня расслабляет и приводит в хорошее самочувствие сбор грибов. И опыт грибника я частично использовал в моем последнем романе. Люблю слушать классическую музыку. Если же все это не релаксирует, тогда приходится прибегать к более сильнодействующим средствам. К текиле, например.
- А чем сейчас занимается ваша дочь?
- Моя дочь растит двоих детей. У нее есть мысли попробовать себя на телевидении. Мы даже делали пробную передачу - типа "Семейная летопись", где мы с ней вдвоем - отец с дочерью - беседуем с известными семьями - с Ширвиндтами, Запашными, Толстыми. Любопытная передача. Без клубнички и ерничанья. Нормальный разговор о семейных ценностях, об истории рода. Но отснятые передачи так и не были востребованы каналами. Их, видимо, больше интересуют другие вопросы...
- Вы счастливый дедушка, наверное, отдыхаете вместе с внуком и внучкой?
- Они живут с нами. Поэтому это скорее не отдых, а суровое бытие.
- Ну, тогда поездка за границу поможет отдохнуть, набраться впечатлений.
- Я люблю ездить за рубеж - повсюду много интересного, но не могу находиться там подолгу. Для меня две недели - это просто караул - мне уже ничего не надо, я начинаю скучать. Возникает нормальная ностальгия. В последнее время, если у меня есть предложение поехать за границу, где я уже был, или, скажем, в какую-то часть России, где я еще не был, всегда выбираю Россию. Здесь есть много прекрасных мест, в которых еще надо успеть побывать.
"Лица"
февраль 2006г.
http://www.polyakowww.ru/smi/int/index.php?nid=1
Док. 273911
Перв. публик.: 25.02.06
Последн. ред.: 25.01.07
Число обращений: 400
Поляков Юрий Михайлович
|
