Строгое имя - Шолохов. Оно входит в сознание каждого человека русской (да и не только русской) культуры с самого детства. Григорий и Аксинья стали такими же мировыми символами, как Тристан и Изольда, Ромео и Джульетта, Онегин и Татьяна. Достаточно произнести - и не надо ничего объяснять. Для каждого мало-мальски образованного человека за этими именами клубится художественный космос, искрящийся звёздами разной величины. Солдат Соколов, Давыдов, Нагульнов, дед Щукарь и многие другие герои шолоховских произведений живут в этом космосе рядом с Печориным, Сорелем, Болконским, Растиньяком, Раскольниковым, Обломовым, Пиквиком, Живаго, Швейком...
Прочитав эти строки, читатель сразу определит жанр моих заметок - юбилейный панегирик. Да, именно юбилейный панегирик. И это нормально! Ненормально то, что в последнее десятилетие у нас в отношении крупнейших общенациональных дат, событий и личностей утвердился совсем иной жанр - юбилейный пасквиль. Год шолоховского столетия месяц в месяц совпал с 60-летием Великой Победы. И, конечно, к этим датам готовились не только ревнители, но и хулители. Иной раз на полосах газет соседствовали публикации, где, с одной стороны, доказывалась художественная несостоятельность "Судьбы человека", а с другой - утверждалась стратегическая бездарность Прохоровского сражения. В сетке государственного телевещания порой рядком стояли передачи про то, кто же на самом деле написал "Тихий Дон", и про то, кто же всё-таки выиграл войну - мы или союзники...
Нет, это не совпадение, а закономерность, ибо Шолохов как художественное явление - ярчайшая победа русской словесности в мировой литературе ХХ столетия. Утратить Шолохова означает для нас в известном смысле примерно то же самое, что потерять Победу во Второй мировой войне, а ведь последнее частично уже произошло. Отказ от многих констант послевоенного мироустройства, оплаченных кровью миллионов, обрушил геополитический статус нашей страны. И вот уже номенклатурная американская пенсионерка сомневается в справедливости того, что огромная Сибирь принадлежит одной России. Пока сомневается только пенсионерка... Свержение таких знаковых фигур, как автор "Тихого Дона", неизбежно приведёт к утрате духовного авторитета нашей страны в общечеловеческой цивилизации. А духовный авторитет - тоже сдерживающий фактор, как и мощная армия.
Вокруг многих писателей при жизни и после смерти велись споры: Весёлый, Замятин, Пильняк, Булгаков, Пастернак, Леонов, Астафьев... Но таких долгих и жестоких разборок, как вокруг имени Шолохова и его наследия, ещё не было. Конечно, есть тут причина чисто идеологическая: тогда, в 20 - 30-е годы, Шолохов, обладая уникальным даром скатывать (да простится мне это рискованное фольклорное сравнение!) противоречивую бескрайность жизни в "яйцо" художественной реальности, неизменно выходил за рамки навязываемых политических схем.
Но выходил, запечатлевая великую обновляющую катастрофу, не идеологически, как большинство его литературных современников, а художественно, и не просто художественно, а обезоруживающе художественно! Какой же агитпроп потерпит такое самостоянье?! Думается, если бы не интерес Сталина к литературе, интерес специфический, но глубокий, великий писатель не пережил бы жестокой политической усобицы
30-х, клубок которой только сегодня начинают распутывать.
...Объявилась перестройка, красный миф о российской истории ХХ века был брезгливо отброшен. Но вот незадача: Шолохов с его укоренённостью в революционной эпохе опять не вписался в новый идеологический "дискурс", который в буквальном смысле "гулагизировал" всю советскую цивилизацию. Более того, громадный жизненный материал, "скатанный" в его книгах, не позволял совершить вроде бы простенькую (с точки зрения манипуляции общественным сознанием) операцию - переименовать "чёрное" в "белое" и наоборот. Какой же политтехнолог такую неманипулируемость простит?! Вот вам причина новых гонений на гения, развернувшихся в перестроечные и последующие годы. Кстати, в этом шельмовании нобелевского лауреата, объявленного чуть ли не "сталинским подголоском", в 90-е ретиво поучаствовала и "Литературная газета", пребывавшая тогда в состоянии белой либеральной горячки. Был такой грех... Простите, Михаил Александрович!
Но у этого перманентного "антишолоховства" есть и ещё один непреходящий мотив - профессиональная ревность, в основе которой таится неприятие сакральной, надчеловеческой природы художественного дара. В своё время иному литератору-марксисту с дореволюционным стажем, прочитавшему почти всего Троцкого и Ленина, было непонятно и классово подозрительно явление чуда "Тихого Дона", написанного молодым станичником, хлебнувшим полной грудью братоубийственного лиха. И сегодня сочинитель, вполне усвоивший Дерриду и Фуко, смотрит на писателя, шагнувшего в великую литературу без посвящения в филологическую талмудистику, с откровенным раздражением, ибо феномен Шолохова вновь и вновь заставляет задуматься о том, что гений гораздо чаще зарождается в чистой степи, нежели в университетской реторте.
Ныне в искусстве царствует принцип обедняющей новизны. Общеизвестный, даже банальный прием, по-школярски гипертрофированный, объявляется художественным открытием. Слово "талант" стало почти неприличным, и чтобы критика заметила писателя, он должен быть таким, как все. Понятно, что в таких "предлагаемых обстоятельствах" многосложный, многоуровневый, ассоциативно бескрайний, не поддающийся клонированию Шолохов просто бесит тех, кому важно не ядро художественного откровения, а перформансная шелуха вокруг него. Вот почему сегодня "шелуховедов" едва ли не больше, чем шолоховедов.
Кстати, у маниакальных поисков "подлинного" автора великого романа есть вполне простое объяснение: таким образом, по известным психоаналитическим законам вытесняется подспудный трепет перед грандиозностью центральной русской эпопеи ХХ века, вызывающей у литератора-прагматика, не верующего в таинство дара, чувство глубокой собственной неполноценности. А какой же сочинитель такое унижение простит! Проще говоря: если не дано самому вставить ногу в стремя "Тихого Дона", то хотя бы, уцепившись за него, поволочиться по горним высям словесности. Обидчивая иррациональность этого атрибутивного зуда подтверждается и тем, что он продолжает свербить "шелуховедов" после того, как найдена рукопись "Тихого Дона", а значит, главный аргумент сомневающихся разбился вдребезги. Но дело ведь не в том, что им нужен подлинный автор великого романа, а в том, что им не нужен Шолохов!
Сам не заметил, как юбилейный панегирик перетёк в юбилейную апологетику. И это тоже нормально! К святыням национальной культуры, к "отеческим гробам" следует относиться с предвзятой любовью. Только так, по крайней мере, в это смутное, не наше время можно противостоять предвзятой нелюбви.
Вырванная тайна
Феликс КУЗНЕЦОВ, член-корреспондент РАН
"Тихий Дон" - великая книга ХХ века. Она как никакая другая с поразительной глубиной и правдой выразила подвиг и трагедию, заключённые в самом крупном историческом событии ХХ века - русской революции.
Но "Тихий Дон" трагичен не только по своей художественной сути и историческому пафосу. Трагична судьба самого романа и его автора. Дважды, в конце 20-х и на переломе 70-х, было поставлено под вопрос само авторство Михаила Шолохова. Откуда выросла эта клевета? И выросла таким могучим чёрным древом, которое в 80-90-е годы для значительной части читателей заслоняло горизонт. Ответ на этот вопрос не прост.
Вдумайтесь: мальчишкой в возрасте 20 лет Шолохов начал писать свой роман. Мальчишкой, родившимся в хате под соломенной крышей, получившим образование на уровне церковной школы и трёх классов гимназии. По своему естественному жизненному опыту молодой Шолохов был, казалось бы, предельно далёк от тех могучих, бурных шекспировских страстей любовного, социального, политического плана, которые переживали его герои. Как мог этот юноша написать роман такой эпической силы и размаха, да ещё с поразительной быстротой и мощью?
А.И. Солженицын в предисловии к книге Д* "Стремя "Тихого Дона", названном им "Невырванная тайна", с необыкновенной остротой поставил этот вопрос: "Книга удалась такой художественной силы, которая достижима лишь после многих проб опытного мастера, - но лучший, 1-й том, начатый в 1926 году, подан готовым в редакцию в 1927-м; через год же за 1-м был готов и великолепный 2-й, и далее менее года за 2-м подан и 3-й, и только пролетарской цензурой задержан этот ошеломительный ход. Тогда - несравненный гений?" Поверить в это А.И. Солженицын никак не мог. Ещё и потому, что, как он утверждал, не сохранилось рукописей, черновиков романа, которые могли открыть "невырванную тайну" авторства "Тихого Дона".
В 1999 году рукопись первых двух книг романа "Тихий Дон" после долгих наших поисков и мытарств была обнаружена и выкуплена Институтом мировой литературы РАН. Доскональный анализ этой рукописи, объём которой составляет более тысячи страниц, включая черновики, вставки, дополнения и переписанные беловики, свидетельствует: тайна авторства "Тихого Дона" бесповоротно раскрыта, вырвана у истории. Впрочем, помогла этому не только обнаруженная, наконец, и доступная для анализа шолоховская рукопись, но и всестороннее, тщательное исследование истории создания романа и биографии его автора. Исследованию рукописи "Тихого Дона", истории создания романа и биографии автора под углом зрения авторства "Тихого Дона" и посвящена моя книга "Тихий Дон": судьба и правда великого романа", только что вышедшая в ИМЛИ.
Комплексное исследование рукописи "Тихого Дона", истории его создания и биографии Шолохова свидетельствует, что на Руси, во глубине России, в казачьем курене сто лет назад и в самом деле родился и вошёл в литературу непревзойдённый, несравненный гений. Поверить в это было трудно не только Солженицыну в 1970-е годы, но и тем друзьям-товарищам, точнее, друзьям-врагам Шолохова по литературе 20-х годов, которые входили в основном в ультрареволюционный РАПП, Российскую Ассоциацию пролетарских писателей. Этим людям, в большинстве своём вчерашним комиссарам в пыльных шлемах, для которых само казачество было символом проклятого самодержавия, "Тихий Дон" - трагическая сага о казачестве - был изначально чужд.
Особенно сильные сомнения зародились у руководителей РАППа, когда они прочитали третью книгу романа, где автор вышел на такой больной нерв в истории Гражданской войны, как вёшенское казачье восстание. Казачество выступало в романе как подлинный русский народ, русское крестьянство, со всем его противоречивым отношением к революции и большевикам, метанием между белыми и красными.
Такова удивительная загадка гения: как мог в ультрареволюционные двадцатые годы появиться роман, изображающий Гражданскую войну как национальную трагедию, как братоубийственный катаклизм эпохи?! Роман, пронизанный симпатией к конечным идеалам социальной справедливости, но и глубочайшей болью и сочувствием как к белым, так и красным, к обоим столкнувшимся в братоубийственной схватке лагерям. И такой роман, противоречащий всем канонам времени, могущественной силой художественной правды проломил стену предубеждения и стал главной книгой советской литературы.
Это глубинное внутреннее противоречие романа "Тихий Дон" и практически всего творчества Шолохова, эта тайна творчества Шолохова ставила многих в тупик. Возникали удивительные коллизии. С одной стороны, всё белое казачество, вся казачья эмиграция с восторгом приняли "Тихий Дон". Главным и первым защитником Шолохова от клеветы выступила именно русская эмиграция. Одним из самых высоких ценителей творчества Шолохова был атаман Краснов, руководитель белоказачьего движения. А с другой стороны, этот роман поддержал Сталин, благодаря которому третья книга романа, задержанная в журнале "Октябрь", увидела свет.
Сталин посвятил встречам с молодым Шолоховым такое количество времени, какое не отводил ни одному военачальнику, учёному или деятелю культуры. В журнале посещений Кремля в довоенную пору имя Шолохова фигурирует 12 раз. В действительности встреч было больше. Удивительна переписка писателя со Сталиным о трагедии крестьянства, казачества в коллективизацию, горькие, страстные письма Шолохова о бедах деревни Сталину, как и скупая, но определённая реакция Сталина на эти письма. Уж Сталин-то через ОГПУ, как мало кто другой, знал истинную правду об авторстве "Тихого Дона". И если бы существовала хоть какая-то достоверная информация, что роман не принадлежит Шолохову, Сталин вёл бы себя с Шолоховым по-другому. Это, конечно, аргумент относительный, но аргумент, который не может не заставить задуматься, попытаться понять тайну Шолохова.
Парадоксально и отношение к роману Горького. Как известно, Горький не принимал крестьянство. Об этом говорит хотя бы его очерк "О русском крестьянстве". Он не принимал и казачество и тем не менее сделал всё, чтобы спасти третью книгу романа, устроив у себя встречу Шолохова и Сталина. Всю жизнь Горький говорил о Шолохове как о величайшем русском писателе.
Сегодня становится до обнажённости очевидным это внутреннее противоречие между официальным, глянцевым обликом М.А. Шолохова как знаковой фигуры социалистического реализма и реальным содержанием его творчества, отмеченным неуступчивостью и бескомпромиссностью жизненной правды. Эта загадка гения, сумевшего в сложнейших для творчества условиях на столетие опередить своё время и осмыслить революцию как трагический разлом эпохи, долгие годы не давала мне покоя.
После внимательного изучения практически всех доступных на сегодня биографических и иных источников я пришёл к выводу, что Шолохов был предельно "закрытой книгой", предельно закрытым человеком. До конца Шолохова не знал практически никто. Он таил себя от всех, чтобы иметь возможность выявить себя в художественном слове. Старая коммунистка Левицкая, его редактор, которую он называл второй матерью, специально поехала на Дон, чтобы, как она писала, "разгадать Шолохова". Ей хотелось посмотреть его в обычной житейской обстановке, попробовать понять этого своеобразного, необычного человека, сумевшего в свои двадцать с небольшим лет дать такие глубокие, тонкие по психологическому анализу страницы "Тихого Дона". "Загадкой всё это было для меня, - пишет Левицкая. - Загадкой осталось и после пребывания в Вёшенской. За семью замками да ещё за одним держит он своё нутро, только изредка и всегда совершенно неожиданно блеснёт какой-то луч и снова потухнет". А нутро Шолохова было нутром глубинного и глубокого патриота своего Отечества, сына своего народа, убеждённого государственника. Тайна его коренится в том, что он выразил в своём романе "Тихий Дон" не узко партийную, но глубинно народную точку зрения на революцию и Гражданскую войну. В условиях 20-х гг., когда владычествующей идеологией на Руси был троцкизм с его идеей перманентной мировой революции, неприязнью к России, Шолохов, конечно же, не мог не таиться и открыто проявлять себя в письмах, публицистике, выступлениях, даже в общении. Он позволял проявлять себя до конца только в художественном творчестве. Противоречие в творчестве, о котором я говорил выше, фактически было глубинным противоречием самого Шолохова, который принимал революционные идеалы, но не принимал во многом практики революции, особенно в её троцкистском воплощении. "Антишолоховеды", которые, в отличие от официального шолоховедения, ощутили и обнажили это противоречие "Тихого Дона", пытались разрешить его чисто механически, примитивно отдав красный цвет в романе Шолохову, а белый - некоему "соавтору", придуманному "белому офицеру". "Антишолоховеды" не поняли, что величие "Тихого Дона" в том и состоит, что русская революция осмыслена здесь в её глубочайшем историческом противоречии как великий подвиг народа и одновременно - как его величайшая, страшная трагедия.
Спор с "антишолоховедами" был затруднён по одной простой причине: практически не осталось архива Шолохова. Архив погиб в годы Великой Отечественной войны, запечатанный в огромный сундук, который в 1941 году был сдан писателем на хранение в вёшенский НКВД и исчез. Остатки архива погибли в шолоховском доме, который разбомбила немецкая авиация, и на глазах Шолохова погибла его мать. Ещё раньше,
в 27-м году, обороняясь от клеветы, Шолохов привёз в Москву чемодан рукописей, представив всё это созданной под руководством Серафимовича комиссии. Итогом её работы явилась публикация в "Правде" и "Рабочей газете" официального заключения, опровергавшего клевету. Но Шолохов побоялся вернуть в Вёшки черновики "Тихого Дона". Он оставил их в Москве, у своего близкого друга, крестьянского паренька, заведовавшего отделом литературы в "Журнале крестьянской молодёжи", Василия Кудашёва. Он боялся возвращать архив на родину, потому что с самого начала работы над романом о вёшенском восстании находился под постоянным "колпаком" спецслужб.
Но Кудашев в 41-м добровольцем ушёл на фронт в составе писательской роты, попал в плен и погиб во Франции в 45-м году. В августе 41-го года он писал жене, чтобы Шолохов вызвал его в Москву (а воевал Кудашев под Москвой). Он хотел вернуть рукопись "Тихого Дона". Эти письма были опубликованы в книге "Строка, оборванная пулей", выпущенной издательством "Молодая гвардия". Но когда шолоховеды приходили к Кудашевой, она заявляла, что рукописи нет, так как утеряна при переезде с квартиры на квартиру. Точно так же отвечала она и сыну Шолохова Михаилу Михайловичу, дочери Марии Михайловне, которые просили вернуть рукопись, когда начались нападки на Шолохова.
Вдова Кудашева доверилась одному человеку - журналисту Л. Колодному. В 1984 году, перед смертью Шолохова, она показала Колодному рукопись, разрешила ксерокопировать ряд её страниц, но категорически запретила говорить, у кого хранится рукопись. Зная, что при живых наследниках М.А. Шолохова она не имеет никаких юридических прав на рукопись, вдова Кудашева тем не менее решила попытаться её продать, но сделать это не напрямую, а через посредника, каковым она и выбрала Колодного.
С этим предложением - выкупить рукопись "Тихого Дона" у неизвестного лица - Л. Колодный несколько раз обращался в Институт мировой литературы. В течение 15 лет мы не могли получить от Колодного ответа на вопрос, у кого хранится рукопись и каковы законные основания для её владения и продажи. В "Известиях" появилась статья "Тихий Дон" течёт на Запад" - о том, что страницы рукописи "Тихого Дона" вот-вот появятся на зарубежных аукционах.
Вот почему рукопись "Тихого Дона" нам пришлось искать без помощи Колодного и самостоятельно найти её владельца. С согласия наследников М.А. Шолохова Академия наук выкупила рукопись первых двух книг "Тихого Дона" у племянницы вдовы Кудашева, вдова к этому времени умерла. Деньги - 50 тысяч долларов - были выделены Правительством по личному распоряжению В.В. Путина. Обстоятельства, связанные с поиском рукописи, на пятнадцать лет задержали её предъявление общественности как главного аргумента авторства Шолохова, включение её в научный оборот.
Лично у меня никогда не было ни тени сомнения, кто автор "Тихого Дона". И наличие рукописи - хотя и последний, но далеко не единственный тому аргумент. "Тихий Дон" - это реальный исторический документ об обстоятельствах вёшенского восстания, очевидцем которого в отроческие годы был Михаил Шолохов. Вёшенское восстание, его героика, его драма были самыми сильными впечатлениями юного Шолохова, оставившими неизгладимую печать на всю жизнь. Роман "Тихий Дон" насыщен личными воспоминаниями Шолохова и такими характерами, которые не просто имели прототипов, но часто являли собой реальные исторические личности, которых Шолохов знал лично. Сохранились не только имена, но и фотографии многих прототипов и реальных действующих лиц романа, фотографии домов, в которых они жили, и т.д. Полное соответствие топонимики, реалий действительности в романе и жизни, всего того, что было атмосферой мест, где в отрочестве жил Шолохов, где начиналось и проходило восстание, поражает.
Во главе вёшенского восстания стояли два человека: Павел Кудинов и Харлампий Ермаков. Кудинов руководил восстанием, а Ермаков, его близкий друг, был правой рукой. Оба они были полными георгиевскими кавалерами и называли себя казачьими офицерами из народа. Их слава гремела среди восставших.
Харлампий Ермаков - главный прототип Григория Мелехова. Практически Харлампий Ермаков был своего рода соавтором "Тихого Дона". По свидетельству дочери, учительницы Пелагеи Ермаковой, Харлампий Ермаков был дружен с отцом Шолохова, многие часы проводил в разговорах с Михаилом Шолоховым. Его биография легла в основу многих страниц "Тихого Дона".
Мне удалось разыскать три тома следственного дела ОГПУ, посвящённые Харлампию Ермакову, и два тома следственного дела СМЕРШа о Павле Кудинове. Это уникальные документы. Они раскрывают судьбу, весь "служивский" путь Харлампия Ермакова. Он один к одному совпадает с жизненным и "служивским" путём Григория Мелехова. Из рукописи романа следует, что Шолохов начинал писать свой роман в 25-м году. Сохранились две главы самого первого начала романа. Главным героем там был Абрам Ермаков, наделённый всеми чертами Григория Мелехова. В "деле" хранится личное письмо Шолохова Харлампию Ермакову из Москвы от 6 апреля 1926 года с просьбой о встрече для выяснения некоторых вопросов. Письмо это было доложено Ягоде. 15 июня 1927 года по личному распоряжению Ягоды Харлампий Ермаков был расстрелян.
Не менее драматична судьба и другого героя "Тихого Дона" - Павла Кудинова. Некоторые шолоховеды сначала полагали, что это вымышленный герой. В действительности это абсолютно реальная, причём уникальная личность. Оказавшись в Болгарии, в эмиграции, бывший руководитель вёшенского восстания стал работать на советскую разведку, а в 1945 году был арестован СМЕРШем и попал в наши лагеря, где провёл двенадцать лет. Мне удалось выйти на бывшего сотрудника МВД, который охранял Кудинова, а позже был с ним в переписке, когда Кудинов вернулся в Болгарию.
Вот как есаул Павел Кудинов, руководитель вёшенского восстания и один из героев шолоховского романа, после своего возвращения из Сибири оценивал "Тихий Дон": "Роман Шолохова "Тихий Дон" есть великое сотворение истинного русского духа и сердца. Впервые я пробовал читать его по-болгарски, но плохо понимал, позже я выписал себе из Белграда русское издание. Читал я "Тихий Дон" взахлёб, рыдал, горевал и радовался, до чего же красиво и влюблённо всё описано. До чего же полынно горька правда о нашем восстании. И знали бы, видели бы вы, как на чужбине казаки, батраки-подёнщики собирались по вечерам у меня в сарае и зачитывались "Тихим Доном" до слёз... Многие бывалые офицеры допытывались у меня, до чего же всё точно Шолохов написал про восстание! "Скажите, Павел Назарович, не припомните, кем он у вас служил в штабе, этот Шолохов, что так досконально мыслью всё превзошёл и изобразил?" Я, зная, что автор "Тихого Дона" в ту пору был ещё отроком, отвечал однополчанам: "То всё, други мои, талант. Такое ему от Бога дано видение человека, который потряс наши души и заставил всё увидеть заново". И тоска наша по России стала ещё острее".
Роман "Тихий Дон" - один из величайших трагических эпосов в мировой литературе. Первая книга романа рассказывает нам о полной, как чаша, кипящей страстями, счастливой жизни казачества. А лучшая, на мой взгляд, четвёртая книга романа приводит нас на пепелище. Расколот, разломлен надвое некогда такой счастливый и полноводный народный, казачий мир, и в этом тектоническом разломе один за другим гибнут почти все так полюбившиеся нам герои: Пётр Мелехов, его непутёвая Дарья, жена Григория Наталья, его отец Пантелей Прокофьевич, мать Ильинична и, наконец, в завершение романа, Аксинья. Эта дорога смерти пролегла через жизнь и душу Григория Мелехова. Потери - одна горше другой - близких Григорию Мелехову людей написаны в романе с огромной силой. Они являются прелюдией к финалу романа, завершению судьбы Григория Мелехова.
Десять лет бился Шолохов над этим финалом. Вспомним, с какой стремительностью - за 3-4 года - написал он первые три книги. И десять лет писал четвёртую. Именно четвёртая книга, которую даже по чисто техническим причинам его недоброжелатели не могли приписать никому, кроме Шолохова, была самым тяжёлым испытанием для автора "Тихого Дона". И критика, и читатели той революционной поры, и общественность, и лично Сталин требовали от писателя одного: чтобы он привёл Мелехова в стан революции, сделал его большевиком.
Но безусловное и полное чувство исторической правды, свойственное гениальному художнику, сделало своё дело: Шолохов вывел финал "Тихого Дона" на уровень высочайшей трагедии.
"...Вот и сбылось то немногое, о чём бессонными ночами мечтал Григорий. Он стоял у ворот родного дома, держал на руках сына... Это было всё, что осталось у него в жизни, что пока ещё роднило его с землёй и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром".
Такой - холодный - финал романа "Тихий Дон" привёл к тому, что на заседании Комитета по Сталинским премиям, а они были учреждены Сталиным как раз в 1941 году и присуждались впервые, Фадеев, Алексей Толстой и другие крупнейшие советские писатели выступали с глубочайшими сомнениями по поводу присуждения премии Шолохову, - из-за того именно, что он не сделал Григория Мелехова большевиком. Однако Шолохов получил и Сталинскую, а позже и Нобелевскую премии, завоевал общенародное и мировое признание.
И здесь я коснусь ещё одной величайшей загадки гения.
Выразив всесокрушающий размах русской революции, всю глубину и беспощадность исторической и человеческой трагедии, пережитой в ХХ веке русским народом, роман "Тихий Дон" не погружает читателя в пучину мрака, но оставляет чувство надежды и света. И другой аспект той же проблемы: при всей глубине осознания трагедийности русской революции роман "Тихий Дон" не вызывает ощущения её исторической бесперспективности, бессмысленности. Более того: трагедийный эпос о русской революции написан человеком, который принял революцию и был верен идеям социальной справедливости до конца. На его взгляд, ни беды и жестокости революции и Гражданской войны, ни испытания трагических 30-х годов не смогли вытравить в народе стремление к справедливости, принизить значение русской революции, изменившей судьбы не только России, но и всего мира, предопределившей нашу победу в войне, поставившей нашу страну в центр мировых исторических событий.
Иногда спрашивают, но почему в последующем Шолохов не создал произведений на уровне "Тихого Дона"? Почему, начав так стремительно и мощно, он после войны молчал годами и даже десятилетиями? Что вовлекало его, как Фадеева или Твардовского, в тяжкую, чисто русскую болезнь?
Ради справедливости скажем, что и таких немногих произведений, как "Поднятая целина", "Они сражались за Родину" или "Судьба человека", достаточно, чтобы художнику остаться в веках. А с другой стороны, разве Гёте за свою долгую жизнь создал второго "Фауста"? Сервантес - "Дон Кихота"?.. И всё-таки почему же именно "Тихий Дон", т.е. первое эпическое произведение молодого в ту пору писателя, явилось вершиной его творчества?
На мой-то взгляд, как это ни парадоксально, именно крайняя молодость Шолохова, неумудрённость годами, помноженные на гениальность его творческого ума, когда художник творил, не задумываясь о каких бы то ни было рамках, и помогли Шолохову на полную мощь выплеснуть из души столь глубоко пережитую им в отрочестве трагическую правду времени, создать великую книгу.
Но чем дальше, всё уже становились допустимые рамки свободы самовыражения художника. С накоплением жизненного и житейского опыта начинал действовать внутренний редактор, крепла цензура, в том числе и высочайшая, на уровне Политбюро. Художник утрачивал возможность писать в полную силу того понимания правды времени, каковая - удел гения.
"Поднятая целина" - великолепная книга, особенно её первый том. Но соотнесите "Поднятую целину" с тем сгустком боли и отчаяния, которые звучат в письмах Шолохова Сталину времён коллективизации, - и вы поймёте, что в "Поднятой целине" Шолоховым была сказана далеко не вся правда. Эта переписка Шолохова со Сталиным - по бесстрашию и боли за народ, по беспощадности правды - нравственно стоит на одном уровне с "Тихим Доном", но написать на этом уровне правды роман о коллективизации было уже невозможно.
По той же причине - невозможности высказать всю правду до конца о Великой Отечественной войне - Шолохов, думается, не смог закончить и роман "Они сражались за Родину".
И хотя Михаил Шолохов всегда был не только гордостью народа, но, казалось бы, и любимцем властей, в течение всей своей жизни он находился во всё возрастающем внутреннем противоречии с теснившими его политическими обстоятельствами времени, что выражалось в его вёшенском отшельничестве и продолжительном творческом молчании. Гений не укладывался во всё более заскорузлые, искусственно зауженные рамки жизни. А к этому прибавилась вдобавок ещё и несправедливая чёрная клевета, от которой даже не пыталась защитить его власть, которую он переживал молча, с огромным человеческим достоинством, и которая свела его раньше времени в могилу.
Трагична судьба великих писателей на Руси! Но бессмертен их подвиг. Бессмертен и подвиг автора "Тихого Дона", сумевшего воззвать Россию, сквозь бурю, раскол и натиск революционных годов, к национальному единению.
01.09.2005
http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg202005/Polosy/1_1.htm#1
viperson.ru
Док. 296098
Перв. публик.: 01.09.05
Последн. ред.: 21.02.12
Число обращений: 579
Поляков Юрий МихайловичПоляков Юрий МихайловичСолженицын Александр ИсаевичШолохов Михаил Александрович
|
