Штирлиц - это праздник, который всегда с намиНазад
Штирлиц - это праздник, который всегда с нами
Только подумалось, ну вот, наконец, случилось: день победы прошел, а ни один из федеральных телеканалов не показал "Семнадцати мгновений весны", тут-то НТВ и открыло счет "мгновениям". Причем как? 10-го мая с утра пораньше и до глубокой ночи телеканал крутил все 12 серий этого сказания с небольшими перерывами на информационные выпуски "Сегодня". Стало быть, почти целые сутки мы провели в обществе со Штирлицем, Мюллером, Шеленбергом, радисткой Кэт и остальными полюбившимися героями этого продолжительного киносочинения.
Майские торжества с этим произведением - это такая же обязаловка для нашего ТВ и наших телезрителей, как Новый год с "Иронией судьбы". Это такая же традиция - как для Жени Лукашина и его друзей поход в баню 31-го декабря.
Шутки шутками, а пора бы и объяснить долгожительство этой, как известно, надуманной, если не сказать анекдотической, истории о советском разведчике, манипулировавшем поступками Бормана, Гиммлера и прочих гитлеровских бонз.
У нас есть несколько фильмов, которые, что называется, легли на душу народонаселению. С годами признательность зрителей не делается более прохладной, и по истечению испытательного срока (двух десятков лет, как правило) сами картины приобретают фольклорный статус. Это "Чапаев", "Кавказская пленница", "Москва слезам не верит", "Ирония судьбы", "Белое солнце пустыни" и, разумеется, "Семнадцать мгновений".
Понятно, что каждая из этих лент - не просто хорошо сделанное кино, но своего рода миф о том или ином периоде советской цивилизации.
В 30-е большевикам потребовалось представить Гражданскую войну с человеческим лицом. А также, по возможности, придать ей естественность народного инстинкта, народной стихии. Трилогия о Максиме и, в еще большей степени, "Чапаев" стали ответом на этот заказ. Комдив Василий Иванович - стихийно народное начало. Комиссар Клычков - обрамляющая, оправляющая этот самородок идеология.
В послевоенные годы "Ирония судьбы" стала пожеланием счастья в личной жизни не в меру обобществленного советского человека.
В "Кавказской пленнице" была отпразднована частная победа частного человека над настырной советской демагогией.
"Белое солнце" тронуло нас в свое время деидеологизацией того, что мы называли державой. Нам одинаково дороги оказались и красноармеец Сухов, и классово чуждый ему таможенник Верещагин. Тогдашняя держава, наверное, именно поэтому и не оценила фильм - ни одной государственной награды создатели его от Советской власти так и не дождались. Но народ его боготворил.
Ну а чем подкупил и продолжает подкупать сериал "Семнадцать мгновений весны"? Как кино, это не великое искусство. С точки зрения жанра - тоже далеко до совершенных образцов. Как приключение, фильм "экшеном" не обзовешь. Напротив, сплошной рапид: и интрига - тормоз, и герои - тормознутые.
Актерские работы, конечно, запоминаются, а мелодии и песни - просто незабываемы, но этого еще недостаточно, чтобы за все годы само кино не набило нам оскомины, чтобы желали бы его снова и снова пересматривать. Тут, видимо, работает еще какой-то другой фактор.
...Замысел этой картины родился не там, где она была сделана - не на студии им. Горького, а в здании на Лубянке, в ведомстве Андропова. В середине 70-х брежневскому режиму потребовалось явить стране КГБ с убедительным человеческим лицом. Прозаик Юлиан Семенов и кинорежиссер Татьяна Лиознова смогли ответить на этот запрос.
Штандартенфюрер Штирлиц в исполнении Вячеслава Тихонова для нас оказался с самого начала фигурой более значимой, нежели майор Пронин, тоже почти фольклорный разведчик 50-х годов. Хотя широкая публика довольно трезво оценила шпионские подвиги "Юстаса" в коридорах СС и СД. Тому свидетельство многочисленные анекдоты и их широкое распространение в народе. Молва, тиражирующая подобного сорта продукт, никогда не ошибается.
Но ведь Штирлиц все это время был не только объектом сознательной иронии, но подсознательного обожания. Он был для нас близкий, понятный и даже родной человек. Потому что каждый из нас ходил не в том мундире, что соответствовал его внутренним убеждениям. Каждый исправно исполнял советско-коммунистические ритуалы - ходил на собрания, говорил правильные слова, делал карьеру, а в душе считал себя суперагентом совсем другой реальности - той, где нет места для глупости, чиновничьей тупости, идеологических клише и т.д.
Конформизм был в советские годы весьма распространенным общественным недугом, ему были подвержены едва ли не все слои населения. А Штирлиц оказался своего рода универсальным гомеопатическим средством от него. Штирлиц - это романтизированный и идеализированный обидный комплекс. Что удалось авторам телесериала, так это переодеть чисто советское двоедушие в героические, военно-патриотические одежды. И все были страшно довольны.
Не в этот раз, но однажды, в преддверии праздника Победы, в эфире соседями нечаянно, а может неслучайно, оказались "Семнадцать мгновений" и "Список Шиндлера". Можно попробовать сочинить анекдот: "Встретились как-то Штирлиц и Шиндлер...".
Штирлиц всегда действовал на нас успокаивающе. И до сих пор проливает бальзам на наши старые раны.
Шиндлер посыпал на них соль.
Пришел гуманист-предприниматель к порабощенным польским евреям, не как Штирлиц к пастеру Шлагу - вовлечь их антифашистскую борьбу. Он пришел в гетто дать не волю, а рынок.
Рынок как средство самоорганизации низов и разложения верхов тоталитарной пирамиды и, следовательно, ее обрушения. Разумеется, недостаточный, но что-то можно было сделать и с его помощью. Немного, как показал фильм Спилберга. Но то была война. Не на жизнь человека, но на смерть человечности.
Все, что дальше происходило в нашей уже мирной жизни после обрушения советской власти - опыт выкупа самих себя у системы социализма посредством рынка. Опыт, как мы видим, достаточно противоречивый. К тому же нынешний праздник безусловной и полной Победы над гитлеровской военной машиной проходит на фоне частных эксцессов национализма как внутри, так и за пределами страны.
С другой стороны, а как могло быть иначе. И дело не в природных свойствах россиян. Дело в исторических обстоятельствах.
Предположим, что в свое время мировому сообществу удалось бы удержать гитлеровскую Германию в ее границах. Умер бы Гитлер естественной смертью. Национализм бы гуманизировался, потеплел... Как это сегодня, похоже, происходит в прибалтийских странах. Интеллигенты бы адаптировались к коричневому Дра-дра... И конформизм бы стал той отравой, которая нужна как воздух, как хлеб...
К слову сказать, восточные немцы, которым волею исторических обстоятельств довелось пожить в режиме мягкого национал-социализма, смотрели в свое время "Семнадцать мгновений весны", как и мы, с упоением. С восторгом приветствовали они крушение берлинской стены, а также явление двух ланцелотов-спасителей - Штирлица-Горбачева и Шиндлера-Коля.
Но самовыкуп у коричнево-красного Дра-Дра дается им с трудом. Как и нам.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
