|
|
Александр Калягин: Вся прелесть в том, что мы не вечны
Назад
|
Александр Калягин: Вся прелесть в том, что мы не вечны
|
Главное украшение кабинета художественного руководителя театра "Et Cetera" - портреты кумиров, задавших ему "систему координат", - Чаплина, Эфроса, Стуруа. Присутствуют также портреты лиричные и шутливые вроде такого - безмятежно улыбающийся во сне Александр Александрович (Калягин) на плече у нервно курящего Роберта Робертовича (Стуруа), взгляд которого точно спрашивает камеру; и что, мол, прикажете делать с этим матерым человечищем? А рядом - свои собственные, только не в пиджаках-галстуках, а в камзоле, или латах, или в летном шлеме, или в кипе - в ролях. Когда талантливый актер позволяет себе спуститься с подмостков и стать еще кем-то, общественность горестно восклицает: зачем ему это?! Зачем поднимать с нуля театр, руководить огромным общественным союзом, решая отнюдь не художественные задачи, вести телепередачу не в прайм-тайм? Львиная доля этих "зачем" основана на элементарной ревности. Общественность чувствует себя собственником кумира. И забывает, что актерство - диагноз пожизненный. Отдав дань всем "амплуа" Александра Александровича, мы вернулись к его главному призванию. Чтобы говорить... о старости, одиночестве и тяжести подведения итогов, творческих и человеческих. О том, что составляет содержание его последней (на сегодняшний день) роли - старого писателя Крэппа.
- Армен Джигарханян, который тоже играл эту роль, однажды признался, что каждый раз после Крэппа ему невероятно тяжело.
- Я не видел Армена в роли Крэппа. Не знаю, что он имел в виду, но мне тоже тяжело - я обязательно репетирую перед спектаклем и очень долго настраиваюсь. Но я счастлив, что сыграл эту роль именно сейчас, в таком возрасте. Сначала хотел пренебречь юбилейным спектаклем, но Давид (продюсер Давид Смелянский) надавил, и Роберт (Роберт Стуруа) согласился, предложив мне "Последнюю ленту Крэппа". Я прочитал - текста с гулькин нос, скука такая, к себе никак применить не могу. Мы перезванивались, я отнекивался, обговаривали что-то еще. А через два месяца он приехал в Москву - и снова: "Все-таки давай попробуем Беккета". У меня жизнь так сложилась, что я приучен доверять режиссеру. Так было и с Лениным, и с Федей Протасовым, и с Шейлоком, и с Платоновым. Раз режиссер видит меня в этой роли и берет на себя ответственность, значит, он прав.
- А что у вас общего с Крэппом - совершенно одиноким, беспомощным, бездарным?
- Нас защищает цинизм, что не всегда плохо, ирония, самоирония, даже пошлость. Но если отбросить эту защиту, то и у тебя, и у меня - у любого - есть такие моменты, когда ты предал в себе что-то, не дошел до конца, хотя должен был дойти, не был чистоплотен в каких-то ситуациях, хотя обязан был быть чистоплотным. По отношению к себе. Платоновский крик из "Механического пианино" - "Пропала жизнь!" - возвращается на другом уровне, в другом возрасте - в состоянии старости, опущенности. Платонову тридцать пять лет, и он ничего в жизни не сделал, Крэппу почти семьдесят - а крик тот же. Мы стареем, но душа-то не стареет. Я долго не понимал, почему Роберт все время гоняет моего Крэппа в туалет. А потом понял: человек испытывает колоссальную потребность доказывать себе простейшими физиологическими актами - съесть банан, который тебе категорически нельзя, помочиться, сполоснуть лицо - что жизнь еще теплится в тебе.
Вся моя жизнь рифмуется с этой ролью. Я сыграл ее как раз в тот момент, когда был в наиболее подходящей форме. Чтобы роль состоялась, актеру необходим талант, здоровье, удачное стечение обстоятельств. И - внутренняя готовность к этой роли. У меня, например, не получился бы Платонов, сыграй я его хотя бы на год раньше. Но именно тогда, пережив за один год смерть матери и жены, оставшись с маленькой дочкой на руках, я смог сыграть Платонова. То же самое с Крэппом. Я, такой вроде бы цветущий на вид, такой благополучный со своими званиями, регалиями, постом председателя СТД, такой еще молодой по сравнению с Крэппом, сыграл его очень вовремя.
...А этот холодильник, забитый тиражом его книги, из которого только шесть экземпляров продано и еще одиннадцать разослано по библиотекам...
- Вот-вот, какое к вам это имеет отношение?
- Этот мертвый холодильник забит моими ролями!
- Несыгранными?
- Почему, сыгранными. Я столько всего сыграл, а в памяти останется... шесть ролей. Да и эти работы, по большому счету, не важны. Важно почувствовать эту жизнь - через своего ли ребенка или через свое дело, если тебе это дано. И важно, что в конце жизни человек остается абсолютно одинок, даже если он со всех сторон окружен родственниками. Одинок, как этот Крэпп.
- А вы сами можете отличить "пораженье от победы"?
- Не сразу, но могу. Причем времени от премьерной эйфории до осознания "пораженья" с каждым годом требуется все меньше. Сейчас мне не надо месяца по три плавать в каких-то миражах относительно того, как я сыграл. Итого, - говорю себе, - Сашок...
- Если можно - про отношения с критиками. Вы несколько раз вдрызг - до открытых писем - ругались с некоторыми из них, а спустя какое-то время давали им самые доброжелательные интервью. Что это - стратегия или умение прощать?
- Умение прощать. Сколько раз мои друзья уговаривали не реагировать на критику! Толя Смелянский, который сам оттуда, постоянно говорит мне: "Сань, не отвечай, заклюют". То, что критики не читают, не знают многого - видно по их рецензиям. Но все-таки мы на одном заводе работаем, хоть и в разных цехах. У нас - сборочный цех, у вас - ОТК, отдел технического контроля. И все, что наш завод выпускает, имеет отношение к людям, которые мне дороги. Я в принципе не могу работать в атмосфере ненависти, подначек, негативных подтекстов.
- Настолько, что готовы сделать первый шаг?
- А я так и делаю. Это не значит, что я кипятиться не буду. Насчет себя я спокоен, потому что к критике давно привык. Поверь, за все мои фильмы, которые сегодня числятся как мои достижения, я в свое время получал от критики по полной программе. Но когда оскорбляют моих актеров, для меня это все равно что оскорбить моих детей. Я сам буду разбираться со своими актерами.
А вообще это нормальное живое дело, и реакции мои - живые. Вот когда я буду только зевать на злую критику, скажу сам себе - э, Сашок, совсем ты мух не отгоняешь, лежишь себе, точно полное...
- Недавно прошла режиссерская конференция, о необходимости которой вы так долго говорили. У вас не осталось несколько удручающего впечатления от коллективного портрета нашей режиссуры?
- Творческие люди должны общаться, даже если они и не договорятся до каких-то позитивных решений. Это одна сторона вопроса. С другой стороны, режиссерский цех (я говорю не о мэтрах) удручил меня своим косноязычием, своей демагогией - пустяшный вопрос о том, написать ли в документах "режиссер" или "режиссер-постановщик", решали сорок пять минут: я специально время засек. И, простите, даже своим внешним видом. Я не говорю, что надо ходить в смокинге, но режиссер не должен выглядеть, как сторож с лыжной базы!
- Вы не жалеете, что ваши дети не продолжили династию, да еще и живут не с вами?
- Продолжить династию почти никому не удавалось достойно. Разве что Косте Райкину. Кто еще? Ну, Маша Миронова, Саша Лазарев. Жалко, конечно, что дочка в Америке живет, особенно когда внук родился. Но ее Америка не изменила - она слишком умная, начитанная и любопытная, МГУ окончила. Сын Денис окончил колледж, дипломную работу написал про Аристотеля по-английски. А в аспирантуру приехал сюда учиться.
- Александр Александрович, у вас есть два таких неподъемных дела, как руководство театром и руководство СТД. Можете объяснить, зачем вам еще и телепередачу вести понадобилось?
- Это очень хорошее дело. Передача помогает держать руку на пульсе. Когда я начинал преподавать, я был очень загруженным артистом - съемки, спектакли. И тоже можно было спросить: зачем мне еще за педагогику браться? Но мне Ефремов говорил: преподавая, ты поймешь свои ошибки.
Сегодня я веду передачу, завтра - кто-то другой. Я очень хочу, например, чтобы это кресло занял Режиссер. И за кресло руководителя СТД совершенно не держусь - единственное, чего бы мне хотелось, чтобы СТД все-таки не развалился. Вся прелесть в том, что мы не вечны. Кто-то исходит злобной завистью в адрес Табакова, кто-то в мой адрес из-за того, что мы театры строим, положение свое используем. Ну и что? Мы умрем, а театры останутся.
Ольга Фукс
Вечерняя Москва
20.03.2003
http://www.kalyagin.ru/press/1922/
Док. 394164
Перв. публик.: 20.03.03
Последн. ред.: 09.11.07
Число обращений: 373
Калягин Александр Александрович
|
|
|
|
|
