Сюжет о Дон Кихоте весьма притягателен для современного театра, если этот театр намеревается без особого напряжения фантазии поразвлечь публику. Соблазнителен, само собой, не образ благородного и бескомпромиссного рыцаря, а сугубо идиотические мотивы донкихотства - мотивы, единственно возможные и оправданные в конце нашего грубого и циничного века. Театр Александра Калягина "Et Cetera" своим брутальным, массивным спектаклем с успехом доказывает эту бесхитростную мысль. Доказывает без малого четыре часа. Дон Кихот-Калягин абсолютно прав, когда говорит оруженосцу Санчо (Владимир Симонов): "Человечество устало от нас". Поневоле устанешь, когда тебе так долго разжевывают элементарную идею.
Болгарский режиссер Александр Морфов, одевший Калягина в рыцарские доспехи, сделал со знаменитым артистом то самое, что первым приходит в голову еще до того, как в зале погаснет свет, - стоит лишь ознакомиться с распределением ролей: он превратил Калягина в нелепого шута. Еще одна вариация тетушки Чарли из Бразилии, где много диких обезьян. Идиотский маскарад, только теперь вместо полного трансвестизма - частичный. Нелепый толстячок вздумал превратиться в средневекового мачо, стать настоящим мужчиной. А вместо Бразилии - Испания, где тоже
много диких обезьян с человеческими именами. Обезьяны вместе с публикой смеются над Дон Кихотом, обманывают бедолагу и больно бьют по лицу и прочим частям одутловатого тела. Немудреный антипафос инсценировки Морфова становится очевиден уже в первые пятнадцать минут: мир наш примитивен, лжив и порочен - так чего же ты, дурак, суешься под горячую руку со своими бредовыми постулатами? Здравствуйте, я ваш дядя Дон Кихот! А не пошел бы ты.
Конечно, можно было бы списать происходящее на попытку сочинить эдакую театральную притчу о тяжких судьбах интеллигенции, о чаяния и устремления которой эпоха вытерла грязные ноги. Мол, пусть мы, люди старой, классической закваски, смешны и нелепы, но все ж таки донкихотствовать лучше, чем заниматься проституцией и непотребно пьянствовать на бандитском постоялом дворе, куда в спектакле по наивности угодили Дон Кихот и Санчо. Подобная попытка была бы даже логична, если иметь в виду, что сам Калягин в своих публичных выступлениях не чужд некоторой гражданской, гуманистической обеспокоенности шестидесятнической закваски. Но, увы, заподозрить его театр в вышеозначенных намерениях трудно. Поскольку сами создатели "Дон Кихота" в "Et Cetera" помазаны тем же пошловатым миром, в каком очутились их главные герои. Достаточно понаблюдать за алкогольно-эротическими репризами, которыми изобилует спектакль, или за тем, как Санчо "прозрачно" манипулирует длиннющим копьем, случайно застрявшим у Рыцаря печального образа между ног. Вообще болгарский постановщик, которого в полном отсутствии профессионализма вроде не упрекнешь, явно переборщил с игрой фаллическими символами. От них лучше было отказаться вовсе, или уж дорабатывать линию латентного гомосексуального влечения хозяина и слуги до конца.
Нет, судьбы интеллигенции - это что-то заоблачное и скучное. В "Дон Кихоте" Калягина-Морфова все попроще. Приключения рыцаря - не более чем плод его дурацких галлюцинаций, отчасти вызванных врожденным идиотизмом, отчасти - неумеренными винно-водочными возлияниями. И поскольку именно такому объяснению случившегося посвящено девяносто
процентов сценического времени, то размахивающий в остальные десять тяжеленным мечом забавный толстяк уже никого не убеждает своими полунамеками на то, что были все-таки в его глупом поведении какие-то романтические мотивы.
"Господи, ну почему с ума всегда сходят лучшие люди?", - причитает Дульсинея (Мария Скосырева) над Дон Кихотом, храпящим в пьяном забытьи посреди постоялого двора. О Калягине и его театре причитать не
приходится. Здесь с ума никто не сошел и никакого там театрального донкихотства себе никто не позволил. Александр Александрович со своей компанией, как и подозревалось еще до премьеры, поступил самым просчитанным образом, и в роли рыцаря этого самого образа успешно выступил. А что он вам - Станиславский, что ли? Ну здравствуйте, я ваша тетя!
