Александра Калягина, по-моему, узнали все после того, как он сказал: "Здравствуйте, я ваша тетя!". Но недавно к внушительному списку его ролей и почетных званий прибавилась еще одна строка: член совета движения "Наш дом Россия".
- Как вы оказались в "Нашем доме"?
- Я никогда не думал что в пятьдесят лет начну осваивать новые профессии и искать в себе новые грани Не думал, что буду худруком театра " Еt cetera". Это для меня новая должность и я учусь, как в молодости учился актерской профессии. Худрук - и хозяйственник, и финансист, и добытчик денег, и за идеологию театра отвечаешь, и за людей ответственность громадная. А раньше я отвечал только за роль, за слова автора и за то, что мне прикажет режиссер.
Теперь новая грань - я выдвинут в движение "Наш дом - Россия". Я никогда не был партийным, не был в КПСС, хоть и роль Ленина сыграл. Мне тогда одна очень уважаемая актриса МХАТа сказала: "Саша, ты прошел уже партминимум и тебе пора вступать в партию". Я считал, что искусство, актерство должно быть внепартийным, хоть нас учили по-другому: художник - это прежде всего проводник линии партии.
Так вот, когда мне позвонили из аппарата Черномырдина и предложили вступить в НДР, я это предложение принял. Меня подвигло к этому несколько причин. Во-первых, искренне говорю, поступок Черномырдина в переговорах с Чечней. Через долготерпение, пройдя труднейший путь, суметь договориться - это мужество. Моя профессия научила меня прежде всего договариваться - и с режиссером, и с партнером по сцене... И я знаю, что это такое. Поэтому поступок премьера мне просто понравился. И еще меня подвигла ситуация с моим театром. Надеюсь, мое членство в НДР все-таки поможет театру жить.
- Мы знаем много примеров, когда ушедшие в политику актеры и режиссеры и политиками не становились, и, что самое обидное, теряли как творцы. Но вас, Тихонова, Баталова некоторые сильно критиковали именно за то, что вы пошли в "партию власти": мол, скоро от них газом запахнет.
- Что я должен сказать на это? Честно говоря, меня это не волнует. В пятьдесят три года, я думаю, мне есть, что ответить - хотя бы ролями, творчеством. С моей точки зрения, художнику, по большому счету, никогда не нужна власть. Нужны кусок хлеба, вода, холст, сцена, кинопленка, чтобы он творил. Поэтому то, что я участвую в этом движении, меня это уже не испортит и не поднимет. И я говорю об участии только в одном смысле: могу ли я помочь?
Мне бы искренне хотелось принести одну-единственную пользу: содействовать стабильности! Надоели потрясения, надоели революции. Хочется постепенности.
Я никогда не участвовал в идеологической борьбе и, наверное, поэтому сумел много сделать. Когда я вижу, как некоторые мои коллеги активно становятся политиками, меня это пугает, и я чувствую, как мои любимые люди уходят от меня. Понимаете: живые уходят. Актер, режиссер, литератор - это профессии очень тонкие, это совсем другие средства воздействия на зрителей, на публику, на толпу, нежели у трибуна и популиста.
- Помню, вы сказали, что вам претят "специалисты", которые, как хрущевская бабушка Заглада, могут высказываться по любому поводу. Может быть, "Наш дом - Россия" отнимается в лучшую сторону от иных блоков тем, что он укомплектован настоящими профессионалами?
- Вполне. Меня обнадеживает, что многие вещи политике становятся профессиональными. И то, что в НДР, например, и не только в НДР люди становятся профессиональны по большому счету. Этим они приходят к нормальному, к мировому человеческому существованию. Профессионализм - он везде профессионализм. На любой стороне земного шара. Специалист-профессионал нужен везде. Я вижу, как язык некоторых наших политиков (увы, их еще очень мало) становится профессиональным.
- В одном недавнем интервью вы сказали: "Именно театр, как ни странно, может превратиться в самую нормальную демократическую организацию". А я еще в 1987 году в журнале "Театр" прочитал, как в неком театре трудовой коллектив демократическим большинством изгнал главного режиссера, который заставлял не опаздывать на репетиции. Нужна ли нам такая "демократия"?
- Я принадлежу к тем актерам, которые любят диктаторство. В силу того, что профессия актера или другая профессия, связанная с искусством, требует жесточайшей дисциплины, внутренней дисциплины.
Но у художника это часто входит в противоречие со свободой мысли. У меня больше свободы мысли, рассуждений, фантазий, мечтаний, но с дисциплиной у меня плохо. С дисциплиной не в смысле "пришел - ушел", а с дисциплиной творческой. Мне нужен поводырь, мне нужен хороший диктатор, который умно бы со мной разговаривал, и я бы не бессмысленно подчинялся ему, а знал бы, ради чего я это делаю. Который меня подчинял бы своей любовью, уважением к моим слабостям - и как результат глубоким уважением к моей личности. Такой был Анатолий Васильевич Эфрос. Он любил актерские амбиции, был чуток к нашим проявлениям. Иногда он гневался, иногда ненавидел, ругался, обижался, писал письма актерам. Но это от дикой любви к своим ученикам, которых он сделал великими, прекрасными актерами.
- А вы в своем театре - диктатор?
- Конечно, нет. Хотя, может, у меня вид такой суровый: крепкий, лысый...
- Как, кстати, дела у вашего театра? Вы по-прежнему играете в новоарбатской высотке на птичьих правах?
- Плохие дела! Два года не могу добиться встречи с Лужковым. Я встретился с Черномырдиным, поговорил с Филатовым. А с Лужковым - не могу. Я думал (теперь, в пятьдесят три года это уже можно сказать), что я что-то значу для театральной России. Конечно, я понимаю, что можно не любить актера Калягина, но я уверен, что чем больше ты демократ, тем больше должен обладать умением поговорить с человеком, которого ты не любишь. Я написал восемь писем Лужкову, и никакого ответа. А ведь речь идет об одном только - поговорить. Просто поговорить. И если эта беседа с уважаемым Юрием Михайловичем Лужковым состоится - это будет нормальное участие в судьбе театра, и тогда я пойму, что премия Станиславского мэру дана не зря.
Ведь не одни мы мучаемся. Петра Наумовича Фоменко не надо мучить. У человека больное сердце - зачем он мучается тоже без помещения? И Роман Виктюк без помещения.
- Вы встречали в жизни людей, похожих на вашего героя из фильма "Допрос" - следователя Сейфи? Готовых идти по лезвию ножа за правдой?
- Встречал. Это отец моей жены. Разведчик Константин Иванович Глушенко. Он никогда не врал, хотя ему было очень тяжело. Я не такой, конечно, как Сейфи, и в силу своей профессии вынужден искать компромиссы, искать, как уже говорил, общий язык с разными партнерами. Не всегда играешь драматургию, которая тебе нравится. Поэтому компромиссы в нашей профессии неизбежны и даже обязательны. Но тягой к правде, к поиску этой правды, Сейфи мне дорог. Думаю, эта роль следователя помогла мне в человеческом становлении.
- Вы поставили "Прохиндиаду-2". Почему юркий и шустрый Сан Саныч Любомудров не вписался в новую действительность, хотя вроде был для нее-то и предназначен? Грустный фильм получился.
- Да, это как бы прощание с моим поколением. Те, кому сорок, пятьдесят - они вряд ли впишутся в эту новую историю. Не потому, что они биологически должны исчезнуть, а просто слишком сильный психологический удар не каждый выдерживает. И мой Прохиндей, который умел жить в советское время, знал все ловушки, все обходные пути, даже такой профессионал не ожидал тех ловушек и подножек, что подставила ему новая жизнь. Все можно предусмотреть, но, оказывается, не предусматриваешь чего-то элементарно простого в сегодняшней ситуации и вдруг ты оказываешься в прямом смысле на обочине дороги, на обочине. жизни. Да, фильм получился грустный неожиданно. Поверьте, я умею смешить и хотел бы, чтобы зрители смеялись, но ситуация, в которой мы живем, оказалась очень печальной. По-моему, мы простились с тем временем, когда жили по принципу: "Ты помоги мне - я помогу тебе".
- А что же вы прохиндеевского начальника Виктора Викторовича "крестным отцом" сделали? В 85-м как мы его воспринимали - пришел новый человек, "начальник в джинсах", прогрессист. А через десять лет - мафия.
- Ну как и все. Как в жизни. Джинсы, демократ... А потом - ручки за спину.
- Один партийный лидер, с которым НДР придется бороться, сказал, что все партии записали себе "отыгравших свое актеров". Надеюсь, это к вам не относится?
- Уж ко мне-то - точно не относится! В "Ленкоме" я сыграю вместе с Николаем Караченцовым пьесу "Чешское фото", которую ставит автор - Александр Галин. В своем театре я ставлю "Лекаря поневоле" Мольера - изумительные декорации Дургина, костюмы Черновой. Будет у нас Пиранделло "Прощай, Джекомино" - пьеса, которая у нас никогда не ставилась. Дай Бог здоровья Семену Давыдовичу Арановичу - он выздоровеет и продолжит съемки фильма "Агнос дэй" - Святой день". У меня там одна из главных ролей - писателя. Анатолий Гребнев написал трогательный смешной сценарий "Большой спорт для маленького человека" - скоро должен запуститься на "Мосфильме". Возможно, я возьмусь за постановку фильма и сыграю в нем главную роль.
- В фильме "Неоконченная пьеса для механического пианино" - финальная сцена: "Мне тридцать пять!" Теперь вам пятьдесят три (наоборот), вы чувствуете: что-то не сделано и, наверное, уже не получится?
- Я боюсь гневить свою судьбу. Много из того, что я сделал, я сам не ожидал. Мне дарили такие роли, которые не шли в русле моего амплуа. Это было такое счастье! Что сыграл - то и сыграл. Так суждено было.
Михаил Гуревич
Российская газета
22.09.1995
http://www.kalyagin.ru/press/719/
Док. 395252
Перв. публик.: 22.09.95
Последн. ред.: 12.11.07
Число обращений: 367
Калягин Александр Александрович
|
