Вот первоклассный эпизод из фильма "Я шагаю по Москве". Начинающий сибирский прозаик и примкнувший к нему обаятельный лоботряс, Никита Михалков, приходят в гости к выдающемуся советскому писателю N. Юноши вступают с классиком в диалог, и тот начинает учить их правде-матке и уму-разуму. Парни сильно удивлены: N. декларирует какие-то невозможные вещи. Для начала обзывает исповедующего социальный оптимизм сибиряка лакировщиком. Призывает внимательнее относиться к человеческой природе. Обращаясь к своему богатому жизненному опыту, N. уличает человека в разнообразных пороках и предлагает эти пороки невозмутимо классифицировать. "А не рухнет ли мир? - испугался я, когда лет 25 назад посмотрел фильм в первый раз. - Стоит ли акцентировать в человеке темное и дурное?!" В этом смысле я был целиком на стороне советской власти. Притом актер Владимир Басов отыгрывал роль с такой яростью и таким сумасшедшим блеском в глазах, будто маскировал своей вызывающей мизантропией некую магическую практику. Скоро, впрочем, являлся подлинный товарищ N. и обличал Басова как всего лишь полотера. И юноши, и зритель облегченно вздыхали: слава богу, недоразумение, силы света одержали закономерную победу над силами тьмы.
Сегодня эпизод открывается с новой стороны. Легко представить такой расклад: в недавнем прошлом Басов действительно был писателем, однако нагрянувшая советская власть канонизировала новый метод, метод социального проектирования, и критическому реалисту пришлось переквалифицироваться в полотеры. Условно говоря, Булгаков в домашнем услужении у Киршона или Гладкова, Панферова или как там они еще назывались. Грамотный полотер апеллирует к памяти и взыскует сарказмов. Это закономерно, ведь из факта воспоминания логически вытекают анализ и приговор. Но и лояльный N., будем надеяться, по-своему честен: он пишет о том, каким ему хотелось бы видеть человека. Завтра. Тут не обязательно идеологическая разница, достаточно разницы темпераментов: один припоминает, другой мечтает, никакой такой магии или лакировки. Один желчный, а другой жизнерадостный, бывает.
Хорошо иллюстрирует ситуацию сравнение жанрово близких Сергея Михалкова и Даниила Хармса. Первый, патологический оптимист, нарожал всем известных детей и внутренне в них вложился. Второй, записной мизантроп, по признанию современников детей ненавидел и даже собственного биологического продолжения не желал. По текстам это, кстати, заметно. Сегодня, когда общество не хочет и не может ничего проектировать, мизантропам - раздолье. Проблема в том, что второго Хармса нам все-таки не надо, проехали. Главное, я бы не стал настаивать на том, что Михалков настойчиво прислуживал, а Хармс героически противостоял, не стал бы упрощать.
Фильм с претенциозным названием "Вечное сияние чистого разума", только что получивший "Оскара" за оригинальный сценарий, хорош уже тем, что провоцирует много сопутствующих соображений. Впрочем, это сомнительный комплимент: слишком много дыр, слишком очевидно однообразие фильмической ткани. Едва в очередной раз заскучаешь - мысли берут головной мозг приступом. Две предыдущие картины, поставленные по сценариям Чарли Кауфмана, мне активно не нравились, но эта будет получше. Думаю, "Оскаром" отметили духовный рост модного сценариста.
Превозмогая путаницу времен и наклонений, получаем следующий сюжет. На одной приморской вечеринке молодой человек, Джим Керри, встретил привлекательную женщину, Кейт Уинслет. Они начали жить вместе, но очень скоро обнаружили вопиющую разницу характеров. Экзальтированная женщина тяготилась своим меланхоличным партнером. В свою очередь, зануда подозревал ее в беспринципности, полагая, что она - готовая переспать с первым встречным шлюха. Любовники откровенно обменялись претензиями, после чего решительная женщина плюнула и ушла. Чтобы порвать с занудой окончательно, Кейт Уинслет отправилась в некую медицинскую контору, где научились удалять из мозга нежелательные воспоминания. Она сдала кудесникам связанные с любовником вещи, а потом надиктовала на аудиокассету его психологический портрет. Эта классификация претензий, этот перечень пороков, этот в сущности донос - ее заявление, инициирующее операцию стирания. Узнав о том, что Уинслет его затерла, обиженный Керри поступил аналогично: избавился от связанных с нею вещей, записал на аудиопленку свое негодование, передоверил мозг стирателям. Чуть позже герои встретились вновь: как в первый раз, на том же морском берегу. Случайные мужчина и женщина, готовые соединиться или разойтись, как получится. Открыты будущему, не имеют прошлого. Короче, мечта лакировщика. Люди без недостатков.
Тем временем начинаются разборки в зловещей конторе. Обиженная на босса медсестра рассылает пациентам аудиокассеты с комментарием, дескать, с вами поработали, вашу память подтерли, будьте внимательны к своему прошлому! Однако доступное анализу прошлое - чревато негативом: действительно ли пациенты в нем нуждаются? Ведь ранее они добровольно от него оказались. Подобно колдунье, медсестра возвращает им недостатки! "Чистому" Джиму Керри вдруг приходится услышать гнусности, которые когда-то наговорила про него Кейт Уинслет; она, в свою очередь, узнает, как выглядит с его точки зрения. Тут двойной эффект: во-первых, в самом начале нового знакомства в руках у каждого оказывается неприглядный психологический портрет партнера, а во-вторых - прямое указание на то, что партнер еще и патологический предатель. В очередной раз расплевавшись, разбегаются.
Все же Чарли Кауфман заставляет героев соединиться. Парень говорит: люблю тебя, люблю со всем твоим легкомыслием, и она почему-то тоже соглашается терпеть его занудство, его тоску, виснет на шее. Но мы уже усвоили: доносы были правомерны, претензии объективны. Ведь едва расставшись, любовники полностью отработали свои негативные программы поведения: авантюристка Кейт решительно переспала с первым попавшимся медбратом, а рохля Джим успешно культивировал тоску с нерешительностью - то он хотел стереть любимую из памяти, а то снова не хотел, капризничал. Но мыслимо ли предъявлять каждому из них обвинение? В чем они виноваты, кроме того что один - зануда, а другая - ветрена?! По отдельности они вполне безобидны, и только их контакт, подобный короткому замыканию, выявляет дурные стороны натуры. Эта игрушечная американская машинка, как на топливе, работает на социальном взаимодействии.
Фильм этот - осколок айсберга, имя которому Генрик Ибсен. В основополагающем для западной культуры тексте, пьесе "Дикая утка" (1884), ставился вопрос, что важнее для человека: счастье в неведении или же чреватая разочарованием полнота информации? За душу Ялмара Экдала борются идеалист Грегерс Верле и доктор Реллинг. Грегерс полагает, что сильному человеку правда не повредит. Наоборот, исчерпывающее знание сделает его сильнее, позволит обрести истинное блаженство. Доктор Реллинг решительно возражает: "Не прибегайте вы к иностранному слову - идеалы. У нас есть хорошее родное слово: ложь". Не зная о порочном прошлом жены, Ялмар долгие годы был счастлив с ней и дочерью Хедвиг. По наущению доктора Реллинга, типичного лакировщика, Ялмар глядит только вперед, неустанно работает над неким изобретением, проектом, которое будто бы осчастливит в будущем и семью, и человечество. Напротив, идеалист-искуситель Грегерс ковыряется в прошлом. Едва Грегерсу удается это прошлое осветить, как оттуда, подобно блохам, выпрыгивают язвы и пороки, а все близкие Ялмару люди - жена, дочь, благодетель Верле-старший, Реллинг - мгновенно превращаются в чудовищ: "Весь ужас в том, что я не знаю, чему верить... И никогда не узнаю".
Парадокс, однако, в том, что сам по себе никто из новоявленных противников Ялмара чудовищем не является! У дочери Хедвиг еще нет прошлого, а значит и пороков - только дурная наследственность и ангельская чистота души. Все остальные, конечно, не святые, но проявляют свои худшие стороны только в процессе взаимодействия с Ялмаром, неосторожно поменявшим счастье на знание. Реальность Ибсена состоит из безостановочного взаимодействия социализированных индивидов. Машина по производству смысла из продуктивных человеческих контактов включается с первой репликой, а потом со страшной убойной силой несется к финальному занавесу. Человеческое, ничего кроме человеческого - таков был ответ драматурга на оформление секуляризованного массового общества. Конечно, и американская драма, и американское кино, и что гораздо важнее, американское общество в целом - уже давно осознают себя, исходя из базовых идей могучего норвежца. А лучше никто ничего все равно не придумал.
Чехов полагал, что Ибсен "не знает жизни". Теперь, после того как Ибсен эту прежнюю жизнь переформатировал, чеховский сарказм не имеет значения. Чехов замечал, что Ибсену "недостает пошлости", и справедливо упрекал конкурента в излишней жесткости конструкции, в том, что действие у него, как стали говорить позже, грешит мистериальной торжественностью. Однако утратившей какой бы то ни было концептуальный каркас России требуются теперь не чеховские вибрации, а определенность Ибсена. Как заметил советский ученый, "у Ибсена вообще все все понимают - и кто в чем виноват, и кто от кого зависит, и что с кем происходит". Типовая реплика имитирующего самостийность героя новорусского телевизора: "Извини, мне надо еще поработать. У меня завтра трудное совещание!" Господи помилуй. Какие страсти. Представляете - эти. В полутьме богатых кабинетов. В роскошном одиночестве. Шевелят мозгами. Продуцируют самостоятельные идеи. Край. Слегка подретушированный совок.
Не Борхес с Маркесом. Не Тарантино с Мураками. Не Кауфман с Пелевиным. Тем более не товарищ Маузер. Товарищ Ибсен и товарищ Бальзак. Для начала - обнаружить реальность. Заселить социальное воображаемое - реактивными людьми. Только потом культивировать постмодернистское баловство. Только потом заикаться о капитализме и тем более о "стране".
10 Марта 2005
http://old.russ.ru/columns/street/20050310-pr.html
Док. 405382
Перв. публик.: 10.03.05
Последн. ред.: 01.12.07
Число обращений: 311
Манцов Игорь
|
