Александр Мелихов. Андрей Столяров. `Богач, бедняк`Назад
Александр Мелихов. Андрей Столяров. `Богач, бедняк`
Человек в Зазеркалье
Андрей Столяров. Через нищету проходят все начинающие писатели. Это следует считать общим правилом. Проза требует колоссального времени. Чтобы написать одну страницу от замысла до чистовика, по моим подсчетам, уходит не менее трех часов. На роман объемом 450 - 480 страниц требуется, таким образом, 1400 часов. Даже если писать по десять часов в сутки, это все равно 140 дней, почти пять месяцев. Срок вроде бы небольшой, но работающему прозаику, т. е. совмещающему писательство с какой-либо службой, более четырех часов в день наскрести практически не удается . Значит, время написания произведения увеличивается до 350 дней. Почти год. Это если садиться за письменный стол в праздники и выходные. Это если освободиться от многочисленных бытовых обязательств. Это если пишется каждый день, что тоже бывает не часто. А ведь писателю, кроме того, нужно читать и думать...
Александр Мелихов. Уж до того нужно!.. И было бы совсем трудно выкраивать на это время, если бы чтение и размышления были трудом, а не наслаждением. Вернее, пищей, без которой жизнь угасает в считанные недели.
А . С . Время требуется для хождения по издательствам и журналам. Время нужно для разговоров о литературе. Время необходимо для доработки своих первых произведений, потому что внезапно с ужасом обнаруживаешь, насколько они слабы. Свои первые произведения нужно вообще безжалостно уничтожать. Писатель начинается лишь со второй тысячи машинописных страниц. Все это совмещать с какой-либо другой деятельностью - адское напряжение. Именно поэтому каждый писатель старается бросить службу при первой возможности. Что сразу же приводит к весьма скудному уровню его жизни. Он оказывается в Зазеркалье, в том странном мире, где деньги почти ничего не значат. Иногда он оказывается там на несколько лет, иногда - на всю жизнь, но любой серьезно пишущий испытал это на себе. Правда, изредка удается найти какой-нибудь дополнительный заработок.
А . М . Работа в советском НИИ была вполне способна обеспечить такой скудный уровень жизни - я выбрал эту школу. И держался за нее до последней возможности. Я был убежден, что писатель должен собственной шкурой быть включен в жизнь нормальных людей, мне казалось, что если я сделаюсь этаким экзотическим маргиналом, то утрачу связь с самым главным и буду обречен выдумывать некие искусственные схемы, интересные тоже лишь экзотическим маргиналам. А пожалуй, даже им неинтересные, потому как и из них каждый поглощен собственной экзотичностью. Возможно, я был неправ, но мне так казалось: или ты живешь как полноценный человек и создаешь что-то органичное, или ты противостоишь естественной жизни и выкрутасничаешь, стараешься позамысловатее замаскировать свою зависть к ней.
Поэтому мне было необходимо и успешно работать, и писать. Это, конечно, требовало кое-какого напряжения, но не адского. До Мартина Идена было далеко. Адское напряжение мне вообще случалось испытывать лишь там, где что-то делят, но никогда где что-то делают. Более того, занятия наукой давали отдохновение от вечной неудовлетворенности, неотделимой от творчества. Сначала ты более или менее доволен собой, но тебя не печатают. Потом начинают печатать, зато тебе уже самому кажется, будто выходит совсем не то, что грезилось. А вот в математике если уж ты решил задачу, значит, решил. Работа - это ведь не только средство зарабатывать деньги, работа - это еще и психологическая защита: я что-то умею, меня кто-то ценит, я не хуже других, а кое в чем и получше. От бурь и неудач (полуудач) литературы я возвращался в математику, словно из вокзальной толкотни, бестолковщины и хамства - в чистый, уютный дом. В математике, конечно, тоже хватает и ревности, и интриг, и попыток опорочить работу соперника, но в сравнении с литературой все это детский сад. И деньги для меня в ту пору были не просто " платежным средством " , но еще и доказательством моей полноценности: я занимаюсь литературой не потому, что ни на что другое не гожусь, а потому, что сам этого захотел. И во время отпуска меня тянуло в какие-то суровые края, на всевозможные тяжелые и опасные заработки - видимо, хотелось доказать себе, что я все-таки еще и мужчина, а не только бессильный искатель редакторских милостей. И заработанных денег старался на себя почти не тратить - оторвал полбатона под кружку воды с сахаром - и хватит: эта волчья недокормленность меня только тешила, когда я знал, что сумел-таки обеспечить своим детям каникулы " не хуже людей ". Для меня это был больше вопрос самолюбия, чем родительской любви, поскольку и счастливое и несчастливое детство, верил я (и сейчас верю), создается отнюдь не деньгами.
А . С . И вместе с тем нищета плодотворна. Она обостряет и физические, и духовные страсти. Ведь Иаков не зря семь лет служил ради Рахили. При служении возникает чрезвычайно важная привычка к самоограничению. Чтобы чего-то добиться, этого надо очень хотеть. Надо уметь отказываться ради этого от мелких радостей жизни. Большинство начинающих авторов не становятся писателями только по одной очень простой причине. Они не согласны ничем пожертвовать ради достижения цели. Им не хватает страсти. Они не способны встать выше простейших жизненных благ.
А . М . Браво! Наконец-то я слышу, что и от писателя требуются какие-то волевые качества: мы не проиграли, пока не начали обвинять других. А то в последнее время больше приходится слышать жалобы на измельчавших читателей, ушедших в свои будничные заботы, да еще проклятия золотому тельцу. Похоже, многие начинают забывать, что деньги - только средство ускоренного, упрощенного обмена и увеличение роли денег есть не что иное, как расширение свободы человека распоряжаться продуктами своего труда . По плечу ли человеку быть свободным, не превращаясь в животное или самоубийцу, - вопрос открытый. Но последовательные мыслители, начиная, возможно, с Платона, метили в истинную цель - в свободу, а не только в техническое средство ее реализации - деньги.
Так или иначе у нас на сегодняшний день почти единственный способ защитить внерыночные культурные ценности от напора коммерческого духа - не впускать его в собственную душу, борьбу с коммерциализацией начать с себя . Рецепт сформулировал еще Пушкин: не продается вдохновенье, но можно рукопись продать. А если не покупают? Написать еще одну. А если от обиды пропало вдохновение? Вопрос нелегкий... Снести безответную любовь к читателю во всех отношениях непросто, в том числе и в материальном. Бедность не порок, но нищета - порок-с - тем, что особенно жестоко " унижает сердце нам она ". И тогда уже мы, а не читатели - вернее, и мы тоже - погружаемся в расчесывание своих обид и утрачиваем способность жить в собственных воображаемых мирах. Способность, которая, собственно, и делает нас писателями. И дает нам возможность быть более стойкими в сравнении с нашими читателями - им-то ведь труднее укрыться от реальности, возместить фантазией утрату маленьких жизненных радостей.
И если мы сумеем - хотя бы и не сразу, хотя бы через годы - отнестись к бедности как к эстетическому феномену, она, как и все на свете, может стать источником вдохновения . Не сумеем - она, как и все на свете, может убить наше творчество. Его убивает любая реальность, которая окажется в силах заслонить те фантомы, которые мы творим и которыми живем. Деньги - далеко не самая напористая сила из тех, кои припасает для нас реальность: есть еще здоровье, наше и наших близких, есть мнение профессиональной среды, которого тоже не купишь, но гоняться за которым очень опасно, а игнорировать нельзя ... Да есть еще и просто расположение нашей души! Гамсун из своего голода создал роман "Голод " , но больше никто этого не сумел. Хотя голодали тысячи. Главная беда, главная опасность бедности - она стремится сделать нас прагматиками, заставить смотреть на вещи с единственной точки зрения: а какую пользу они нам могут принести? Прагматизм - это для писателя неизбежная потеря квалификации, как выражался Зощенко.
А . С . Как можно существовать в этот период? Обычно писателей на первом, самом трудном этапе содержат близкие. Это традиционный, освященный временем способ продвижения в литературе. Когда я женился , я честно предупредил свою будущую жену, что в ближайшие несколько лет зарабатывать ничего не буду. И она " тащила " меня довольно долго, без возражений, надо сказать, пока не пошли первые публикации.
А . М . Бернард Шоу, пускаясь в литературное плавание, по его собственному признанию, решился на то, чего устыдился бы любой деревенский парень: он решился жить за счет матери, пока не достигнет успеха. И успех пришел не слишком скоро. Тем не менее я целиком на его стороне - Шоу, конечно, а не успеха.
Гоголь тоже обходился довольно дорого своим друзьям-почитателям и тоже более или менее оправдан в своей бесцеремонности, потому что он Гоголь. Оправданием иждивенчества писателя могут быть только его произведения . Если они слабые, значит, ему не повезло, и судьба судила ему быть самонадеянным паразитом. Впрочем, не повезло и тем, кто его содержит.
Я не считаю главным достоинством писателя бытовое чувство собственного достоинства: если он горд, но бездарен, он все равно социальный паразит, замусоривающий эстетическую среду. А если он живет за чужой счет, как Ван Гог, и создает шедевры - честь ему и хвала. Но что касается лично меня , я не настолько высоко ценю свою прозу, чтобы отказаться от феодально-байских пережитков, в коих воспитан: жить за счет жены - и счет притом далеко не роскошный - было для меня очень мучительно, когда на рубеже девяностых перестали кормить сразу и математика, и литература. Тем более что предыдущие лет пять меня сильно разбаловали: оба источника струились довольно стабильно и обильно. Перестройка - это была золотая для писателей пора: партия предоставляла нам бесплатные типографии, бесплатную бумагу, а мы на этой бумаге дули ее в хвост и в гриву. Мало кто понимал, что наши гонорары обеспечиваются читательской несвободой. Я, увы, понимал и не питал иллюзий, что литературные заработки сохранятся в сколько-нибудь крупном размере. Поэтому подвернувшаяся должность " верблюда " - полугрузчика-полуохранника при безработной инженерше, занявшейся челночным бизнесом, - при всех сопутствующих тяготах и опасностях вернула крепость моему ослабевшему духу. Зарабатывая на кусок хлеба со сравнительно тонким слоем масла, я побывал в Польше, Венгрии, Сирии, Турции, Италии, Греции и освежил в памяти поистершуюся от спокойного существования истину: в жизни неизмеримо меньше страшного, когда относишься к ней как к увлекательному приключению. Иначе говоря, опять-таки как к эстетическому феномену, как к материалу для преображения, раскрашивания, комбинирования ...
Это тот выход, тот невидимый праздник, который всегда с нами, покуда мы не позволили реальным нуждам подмять под себя наш творческий инстинкт. То есть опять же не начнем рассматривать явления лишь с точки зрения приносимой ими практической пользы.
Относиться к деньгам без юмора - это вообще свидетельствует о некоторой душевной убогости, но для писателя чересчур серьезное отношение к ним - неизбежная потеря квалификации. Для гигиены духа лично я мог бы порекомендовать собственный метод: замечая в себе чрезмерный интерес к какой-то несущественной, ничего не определяющей в твоей жизни сумме, штрафовать себя на эту сумму - раздать нищим, благо они всегда под рукой, сделать кому-то маленький подарок, кого-то угостить... И убедиться, что любое из этих дел доставляет куда больше отрады, а главное - раскрепощения .
Гонки по вертикали
А . С . Поэтам на литературу прожить нельзя . Хотя отдельные стихотворцы в этом неплохо преуспевают. Есть литературные премии, которых в Москве великое множество, есть стипендии, есть гранты на литературу, есть помощь различных благотворительных фондов. Наконец, есть переводы на иностранные языки, за которые пусть немного, но все-таки платят. Правда, это при том важнейшем условии, что знаешь, куда и как обращаться . Если имеешь примерно таких же литературных приятелей, для которых " мир грантов " и зарубежных славистов знаком как свои пять пальцев. На постановку такой " системы " уходит, по-моему, лет десять - пятнадцать. Однако это при одном непременном условии - жить надо в столице. Из провинции в этот " круговорот " попасть чрезвычайно трудно. И все равно он не для каждого страждущего, а лишь для избранных. Всему остальному множеству безвестных поэтов хочешь не хочешь приходится искать себе дополнительную работу.
А . М . Фонды, стипендии, гранты - жуть берет... Сразу начинаешь чувствовать себя младенцем в темном лесу. Нет-нет, я совсем не против стипендий и грантов, когда они сами собой сваливаются на голову. Год назад Союз российских писателей определил мне президентскую стипендию, на одну лишь ее прожить трудно, но прибавка заметная; потом "Нева " выхлопотала соросовский грант на исследование проблемы самоубийств, и это тоже не вызвало во мне ни малейшего протеста. Но ставить на фонды и гранты как на некий более или менее постоянный источник дохода... Я совсем не ханжа: кто может вместить да вместит. Если кто-то способен рыскать в этом лесу и одновременно создавать стоящие вещи, - значит, он истинный любимец муз. Тот же Гоголь домогался денежных пособий у императора, казнившего декабристов, и тратил их на создание шедевров. И в итоге Гоголь " использовал " Николая, а не Николай Гоголя .
А . С . С прозаиками дело обстоит несколько иначе. При развитом книжном рынке, на Западе, например, гонорары у авторов вполне достаточные, чтобы жить. А при малейшем коммерческом успехе они стремительно возрастают. Ньют Гингрич, скажем, заключил контракт на две книги с авансом 4,5 млн. долларов. Литературный доход Энид Блайтон составлял - в пересчете на современные цены - примерно 2 млн. фунтов стерлингов в год. Мартин Эмис, автор романа " Информация", отказался от услуг своего литагента только потому, что тот не обеспечил ему сумму контракта в 500 000 фунтов. Марша Кларк заключила договор с издательством "Викинг " на сумму около 3 млн. долларов. Эмма Теннант заключила контракт с издательством Святого Мартина на сумму в 4,5 млн. долларов. Договор Джеффри Арчера на три ближайшие книги оценивается в 25 млн. долларов. Триллер Питера Брауна куплен компанией "Мэнделэй Энтетаймент " для постановки фильма примерно за 3 млн. долларов. Энн Райс заключила контракт по выпуску книг на семизначную сумму. Книгу Петру Попеску за 1,75 млн. долларов приобрело издательство "Морроу ". Один не слишком известный у нас американский фантаст говорил мне, что последняя его книга прошла не очень удачно. Он получил за нее всего 350 тыс. долларов. Я намеренно указываю здесь практически неизвестные у нас имена. Видимо, даже не первоклассный западный автор зарабатывает вполне прилично. Беда литературной России - неразвитость книжного рынка. Книга не попадает к тому читателю, которому она предназначена. Я, например, твердо знаю, что у меня есть шесть тысяч читателей-москвичей. Я это знаю, потому что первые шесть тысяч экземпляров моей прошлогодней книги " Боги осенью " , по словам книготорговцев, продавались как бы сами собой. Остальные пять тысяч уже пришлось продавать специально. Однако если бы ту же самую книгу удалось продвинуть не только в Москве, но и по всей стране, тираж, как мне кажется, был бы значительно выше. Соответственно возросли бы и литературные гонорары.
Теоретически даже в России на литературу жить можно. Толстые журналы платят сейчас примерно тысячу рублей за авторский лист. (Лист - это 24 стандартных машинописных страницы.) Издательства платят автору средней известности за книгу в 20 листов при тираже 10 000 от 15 до 25 тысяч рублей. В целом с некоторым трудом, но на жизнь хватает. Правда, при одном условии: автор должен писать не менее 20 листов в год. Ежегодно, несмотря ни на что, выдавать в чистовом варианте 480 машинописных страниц. На такой подвиг, естественно, способен не каждый. Разве что фантасты и детективщики, запросто поставляющие на рынок вдвое и втрое больше. Не случайно их называют писателями-килобайтниками. Но об этой псевдолитературе - разговор другой.
А . М . Особых шедевров со стороны творцов этих жанров пока что вроде бы не наблюдается, но вместе с тем и преступлений особых они не совершают: морочить голову тем, кто этого желает, - это, конечно, тоже засорение эстетической среды, но по крайней мере заранее заказанное и строго регламентированное. Суета же по добыче литературных субсидий в моих глазах имеет другой огромный минус: я убежден, что писателю смертельно опасно слишком долго находиться в зоне беспомощности, в той зоне, где он чувствует себя бессильной игрушкой каких-то малопонятных канцелярских стихий.
Чтобы покуситься в своем творчестве на масштабную проблему, осмелиться на стилистическую непривычность, необходимо хотя бы временно ощущать себя тоже крупным и сильным. А постоянные мелкие поражения в столкновениях с некими социальными институтами, которые при всем желании невозможно уважать, рождают в тебе ощущение собственной мелкости и слабосильности, исключающее даже подобие " дерзания" . Чтобы вписаться в какие бы то ни было социальные структуры, необходимо очень долго разнюхивать, где, кто, чем и за что жалует, искать " выхода " на нужных людей - вполне, может быть, достойных, но слишком уж частных лиц... Если начнешь кому-то угождать, следить за модами, вместо того чтобы ориентироваться по неподвижным звездам, - тебе конец. Я уж не говорю о том, что, соперничая с другими ловцами удачи, очень трудно удержаться от зависти к более удачливым, ведь только в творчестве каждый неповторим, а в дележке денег все одинаковы, и притом всем сразу очевидно, кто победил, а кто проиграл, дележка - чудовищное упрощение структуры мира. Тут оглянуться не успеешь, как из обитателя собственных вымышленных миров превратишься в шустрилу, запертого в не самом воодушевляющем уголке реальности.
Нет, сильным и могучим, я, повторяю, все по плечу - и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений, и политические многоходовки, и бескорыстные вдохновения ,- я говорю о слабых и шатких, бесчисленных, как песок морской. Таким (в том числе и мне) абсолютно противопоказаны сферы дележа, в которых начинаешь чувствовать себя маленьким и ничтожным. Если что-то перепадет от небожителей само собой - возблагодарим небеса, нет - у нас своих дел довольно. Я еще на заре своей литературной карьеры настрого запретил себе смотреть на прозу как на источник дохода: не хватало еще ко всем неизбежным огорчениям литературной работы присоединить ощущение безнадежной ее убыточности. Зато теперь каждый принесенный ею грош представляется мне удачей, притом не слишком заслуженной. И удач этих оказывается не так уж мало - гораздо больше, чем я когда-то надеялся . Нечто среднее между пенсией уборщицы и нынешним жалованьем профессора. Жить можно. В том смысле, что с голода уже не умрешь.
А . С . Ты, Саша, оказывается, вполне прилично живешь. И стипендию президентскую получил, и грант, и литература тебе что-то приносит. А что делать автору, который не способен добиваться грантов или стипендий: кланяться начальству в своей писательской организации, поддерживать приятельские отношения с людьми, которые ему не слишком приятны? Ведь без этого никаких грантов или стипендий не будет. Такому автору, вероятно, остается надеяться исключительно на себя . Вставать в шесть утра и, несмотря ни на что, писать положенное число страниц. Получив отказ в одном журнале, немедленно переправлять произведение в следующий. Искать издательство, готовое рискнуть и выпустить его книгу. Не ходить на писательские тусовки, где делят " литературный воздух ". Добиваться, чтобы тебя в конце концов полюбили читатели. Ведь для этого совершенно необязательно гнать явную коммерцуху. Традиции культуры и чтения в России никуда не исчезли. У нас достаточно квалифицированных читателей, чтобы обеспечить писателю вполне приемлемые тиражи. Миф об " элитарной литературе " , которая непонятна " толпе " , не более чем красивый миф. Он утешает тех авторов, которые пишут исключительно для критиков и " направлений ". Книга, которую не читают, просто не существует. И, конечно, писателю следует подыскать себе некий побочный заработок. Прежде всего такой, который будет оставлять ему время для занятий литературой.
А . М . Чистая святая правда: книга существует лишь до тех пор (и с тех пор), пока ее читают. Но то, что Музиль, Пруст, Джойс, Кафка непонятны толпе, правда еще более святая .
Как выжить в России
А . С . Писателю требуется весьма специфическая работа. Например, чрезвычайно рискованно, на мой взгляд, заниматься литературной поденщиной. Конечно, автор может время от времени писать статьи, если ему есть что сказать, или отредактировать рукопись для издательства. Журналистика и редактура могут принести определенный доход. Есть газеты и еженедельники, которые довольно прилично платят за публикации. Существуют издательства, с которыми можно договориться о неполной рабочей неделе. Многие писатели, как я знаю, пытаются зарабатывать именно так. Однако подобного рода занятия, по-моему, слишком опасны. Это все-таки чересчур близко к творчеству, из которого до бесконечности черпать нельзя . Можно найти красочный оборот для собственного произведения, а можно использовать его в чужой рукописи или переводе с английского, можно вложить определенные мысли в уста персонажа, а можно - в заметку или статью, о которой на другой день все забудут. В первом случае появляются свои рассказы, повести и романы, во втором писатель растрачивает себя на нечто случайное. И в конце концов как автор он вообще исчезает. Появляются журналист, публицист, переводчик, квалифицированный редактор. Но ведь не за этим же он когда-то отправился в плавание. Нет, писателю лучше найти работу, не связанную с литературой.
А . М . Это верно, да где ж ее взять! Научная работа сама требует дополнительной работы, челночный бизнес после " черного августа " увял, для работы грузчика, плотника, землекопа, сопровождавшей мою молодость, несколько увял я сам - потянул бы разве что на неполный рабочий день. Остается только газетная публицистика. В петербургских газетах за машинописную страницу платят двадцать рублей - примерно четверть отдаешь машинистке. Но в Москве, как правило, страница стоит не меньше ста: два подвала, и зарплата сэнээса у тебя в кармане. В принципе эта работа мне по душе, я все равно постоянно размышляю над социальными проблемами. Опасность только в том, что, обдумывая статью, уже не можешь обдумывать роман. Более того, ясность, последовательность, доказательность, являющиеся достоинствами публицистики, при самой незначительной передозировке убивают совершенно необходимые прозе глубину и неоднозначность. Требуется несколько дней, чтобы снова сдвинуться от четкости к образности, от информативности к красочности.
А может быть, недостаточно и дней, может быть, постоянно работая в публицистике, ты неизбежно опрощаешься и становишься полупригодным для лирики и пластики - кто знает. Но выхода я не вижу. Жизнь, сопровождаемая ощущением своей неполноценности, неспособности стоять на собственных ногах, дисквалифицирует еще сильнее.
А . С . Изредка у писателей случаются заказные работы. Например, написать детектив в качестве " литературного негра ". То есть не ставя при публикации своего имени на обложке. Некоторые издательства весьма охотно покупают такие рукописи. Далее произведение выходит под фамилией уже раскрученного детективщика. Или еще можно сделать " романизацию " какого-нибудь известного фильма. Переписать его на бумагу с экрана, превратив таким образом в некое литературное произведение. Подобные книги идут на рынке очень неплохо. Но опасности, к сожалению, здесь те же самые: тратишь " состояние творчества " черт-те на что. Кроме того, платят за это очень мало и неаккуратно. Я еще осенью прошлого года сделал для московского издательства "АСТ " небольшую романизацию популярного телевизионного сериала "Секретные материалы ". Уж близится новая осень, а денег от " АСТ" нет. Иногда слышу, что главный редактор издательства съездил то во Франкфурт на пару дней, то на неделю в Лондон. Видимо, издательству не до такой ерунды, как авторские гонорары...
Существует еще менеджерская работа в литературе. В качестве побочного заработка она опять-таки не годится . Я, например, провел за последние годы семь довольно крупных конгрессов и конференций, но ни разу мне не удавалось заработать денег хотя бы на полгода вперед. Полгода - это срок, за который можно написать роман средних размеров. В лучшем случае - на три месяца, причем один из них уходил на то, чтобы просто прийти в себя . Творческое состояние писателя довольно зыбко. Нельзя уронить рояль, а потом играть на нем как ни в чем не бывало. Требуется какое-то время, чтобы заново его настроить. И чем чаще роняешь, тем больше сил уходит на последующее восстановление. В конце концов наступает момент, когда настроить этот рояль уже невозможно. Тогда писатель перестает писать вообще и начинает " организовывать литературный процесс ". Зрелище довольно печальное, особенно если когда-то это был талантливый писатель.
Или можно стать, например, " литературным завхозом ". Организовать нечто вроде " центра современной культуры " , выколотить под него деньги и помещение (а " под культуру " деньги иногда получить удается), устраивать там творческие вечера, проводить дискуссии типа "Литература на пороге третьего тысячелетия ". В целом неплохо существовать при этом вполне коммерческом предприятии. Я знаю людей, которые следуют именно этим путем. Однако судьба " завхоза " еще печальнее судьбы литературного менеджера. " Центр " , как правило, быстро становится маленьким союзом писателей. Сам " завхоз " - его бессменным генеральным секретарем. Приличные люди оттуда понемногу уходят. И в конце концов все это протухает до полного омертвления .
А . М . Для меня эти люди представляют загадку. Казалось бы, не так уж много радостей доставляет нам наша склонность сочинять, но при мысли утратить ее, вероятно, большинство писателей испытывают ужас. Сходным образом мужчин страшит половое бессилие, хотя любовные страсти причиняют им массу беспокойств.
А . С . Видимо, любить надо не слишком часто, но искренне. А любить с утра до вечера да еще и за деньги - это верный путь к творческому или иному бессилию. Литература и в самом деле сродни любви. Жить все-таки надо на гонорары, а любые другие деньги лишь медленно отравляют писателя .
А . М . Да, но где эти гонорары взять?
А . С . Здесь надо иметь в виду следующее обстоятельство. Прозаик, если он действительно пишет, просто обречен на успех. История литературы показывает, что если автор непрерывно и серьезно работает, если он делает это на пределе возможностей и не разменивается на пустяки, если он не халтурит, чтобы побыстрей выпустить книгу, и если он честен хотя бы с самим собой, то он рано или поздно добивается коммерческого признания . Одна из его книг вдруг привлекает внимание. Как сказано в биографии Германа Мелвилла: успех ему принес шестой роман. Это может быть признанием у читателей, и тогда деньги приносит рынок. Но это может быть и признанием профессиональной литературной среды. Тогда книга издается, пусть крохотными тиражами, но во множестве стран, а сам автор начинает получать небольшие гонорары и гранты. Вот единственное, на что можно надеяться . Добились другие - значит, есть шанс, что получится и у меня . "Непризнанный гений " - это утешение тех, кто уже давно сдался . В литературе непризнанных гениев нет.
А . М . Разумеется, поскольку в этом случае мы не называем их гениями. История литературы демонстрирует нам разные варианты: схема " гений умер в нищете " веками воодушевляет творческую молодежь. Но психологически установка " рано или поздно справедливость всегда торжествует " для кого-то может оказаться плодотворнее, чем, на мой взгляд, более верная формула " успех невозможен без участия случая ". Однако успех - это максимум возможного: если не замахиваться на неосуществимое, может оказаться, что и наши дела идут не так уж плохо.
А . С . Рассчитывать только на малое - значит только малое и получить. Если автор не ощущает хотя бы проблеска гения, ему вообще не следует браться за перо. Создание книги напоминает создание собственной художественной религии. Писатель чувствует некую истину и старается возвестить ее как можно большему числу людей. Он до некоторой степени выступает в роли пророка. А пророки, пусть даже литературные, способны творить чудеса. Конечно, надеяться, что чудо произойдет, немного наивно. Но ведь в том-то и дело, что чудо в конце концов действительно происходит. Чудом был роман "Убить пересмешника " , отклоненный первоначально несколькими издательствами. Чудом был "Мост через реку Квай " - предыдущие книги Пьера Булля проваливались одна за другой. Чудом из безвестного ранее Милоша Павича возник автор "Хазарского словаря" . Чудом были "Сто лет одиночества " и " Чайка по имени Джонатан Ливингстон ". Литературе вообще свойственны
чудеса. Этим она привлекает читателей, и только благодаря этому она живет
до сих пор.
А . М . Для кого-то более продуктивно верить в чудо, для кого-то - вообще ни во что не верить, сосредоточиться на работе, не позволяя себе размышлять о предметах, от тебя не зависящих. Прольются откуда-нибудь деньги - сумеем перенести и это испытание, самое, говорят, тяжелое из всех, не прольются - и так проживем. Жизнь, к сожалению, постоянно обрушивает на нас ужасы и радости, совершенно несопоставимые с литературными приходами и расходами.
