Ода
Дом поддерживаемого проживания инвалидов "Катарина" в финском городе Турку получил свое название от близлежащего источника, который в свою очередь, по преданию, заимствовал имя у какой-то шведской королевы. Дом состоит из двух ни много, ни малоэтажных флигелей и соединяющего их холла... но лучше один раз увидеть, чем сто раз прочитать. Я и приехал в Турку, чтобы "увидеть", набраться финского опыта. Однако прибыл я в составе небольшой делегации самих инвалидов и родителей детей-инвалидов, и они поразили меня так, что я был некоторое время закрыт для других впечатлений. Эти люди, в сравнении с которыми большинство из нас круглые счастливчики, улыбались, входили в подробности - кто на инвалидной коляске, кто на костылях, а у кого его горе осталось дома, - и ни от кого из них за все время нашей поездки я не услышал ничего похожего на нытье, так осточертевшее в нашей неизмеримо более благополучной жизни.
Правильно, думалось мне, они избрали единственно верный в наших условиях путь - путь стойкости без особых надежд на чью-то поддержку: ясно же, что никто не даст нам избавленья - ни бог, ни царь и ни герой, что ничего подобного "Катарине" у нас в России в обозримом времени не будет, - так нечего и рот разевать. И когда председатель тамошнего регионального общества поддерживаемого проживания инвалидов Вяйно Салминен, сам в инвалидной коляске, с осанкой горделивого хозяина демонстрировал нам свои достижения, я не особенно вглядывался, чтобы зря не травить душу. Голубой бассейн с пологим спуском, по которому можно съехать в коляске, ресторанчик с легкими винами, двери, бесшумно отворяющиеся по прикосновению к удобно расположенным кнопкам, лифты, в которых приятный голос объявляет для незрячих номер этажа, - все это было на тему "Какими вы не будете".
Но откуда же, черт возьми, "у них" берутся такими дома? Да ясно откуда - вырастают сами собой, как эти ели и сосны на соседней живописнейшей скале. Такая вот у них почва. А на нашей почве - тоже сами собой - вырастают лишь огромные ПНИ, психоневрологические интернаты. И ничего с этим не поделаешь. Так тому и быть. Каждому свое.
С этим же чувством я отправился осматривать и комплекс малоэтажных общежитий "Тополь", расположенный тоже в симпатичном зеленом районе среди частных, нероскошных (по финским меркам - впрочем, у них роскошь и не бьет в глаза), но удобных домов. Холл "Тополя" был, естественно, далеко не таким просторным, как в "Катарине", но зато гораздо более "домашним". Обширный стол с горкой муляжных фруктов, пухлые кресла, симпатичный камин, объемный аквариум с шустрилками в оранжевых тельняшках среди степенных черного бархата лоскутов-призраков, большой телевизор - все очень уютное. Приют убогого чухонца...
За телевизором внимательно наблюдает через очки крошечная, почти карлица, щуплая женщина с седеющим коком и огромным ртом, в котором видны неровно, велотреком, сточенные зубы.
- Смотрите, смотрите, они обнимаются, они занимаются любовью! - время от времени вскрикивает она, и висящий на ее шейке ключ возбужденно подпрыгивает. Иногда, правда, она вспоминает и о собственных делах: - Вы заметили, что Сеппо сразу ушел? Боится остаться со мной, знает свою слабость. Вы видели, как он обнимал меня за шею?
Молодая и необыкновенно свежая финка по имени Ённа благодушно кивает. Должность ее называется не "воспитатель", как у нас, а нечто среднее между "помощник" и, так сказать, "ухаживатель". Чувствуете разницу между словами "воспитывать" и "помогать"? Догадываетесь, какое из них повышает, а какое понижает самооценку? Различие это не случайное, а очень даже глубоко продуманное.
"Кто меня боится, кто меня боится?" - допытывается у Ённы другой обитатель "Тополя", радостно скаля торчащие козырьком зубы. "Все, все тебя боятся", - успокаивает его Ённа, как добродушная мамаша, и он расплывается в улыбке. "Ты не оставишь меня, ты не оставишь меня одного?" - добивается у нее другой ее - нет, получается, что не подопечный, а... клиент, что ли. "Нет, нет, никогда не оставлю", - успокаивает она и его.
Приходит с прогулки еще один маленький мужчина с синдромом Дауна, украшенный чеховской бородкой, с ним похожая на него как две капли воды, только без бородки, маленькая женщина в полосатой оранжевой футболке. Уверенно подходят, знакомятся за руку (руки у них удивительно мягкие и шелковые), располагаются очень по-домашнему.
"Смотрите, смотрите, голых мужиков показывают! - выкрикивает дамочка с седеющим коком. - Но мне никто не нужен! Я обручена с Юханом - он ужасно меня любит!"
Я спрашиваю ее (через переводчика, разумеется), почему она здесь живет. "Здесь ужасно хорошая еда!" - "А почему не в "Катарине"?" - "Понятия не имею. Меня привезли и поселили". Раньше она жила за городом, там были овцы, лошади и куры, с ними заставляли много возиться. А здесь она живет спокойно, поет в хоре. Работать приходится только в своей комнате, наводить порядок.
"Без согласия ее опекунов ее нельзя расспрашивать о ее личной жизни", - деликатно указывает мне Ённа, но женщина с коком сама стремится к общению. "Ваш Саддам Хусейн совсем сошел с ума! - восклицает она, узнав, что я из России. - Только и знает, что стрелять! Ельцин был лучше". Им нужно постоянно разъяснять содержание телепередач, потихоньку извиняется Ённа, но они политикой не очень и интересуются, только когда видят стрельбу, спрашивают, это у нас в стране или еще нет. "Ённа ужасно умная! - выкрикивает женщина с коком. - Она такая умная, что просто удивительно!"
Ённа все принимает с улыбкой если не матери, то мудрой старшей сестры. Я прошу ее выйти на пару слов и задаю ей щекотливый вопрос, не шокируют ли ее внешность и манеры обитателей "Тополя". Слабонервные сюда не идут, спокойно отвечает она, а кроме того, ей умственно отсталые не кажутся чем-то очень уж особенным, она их привыкла видеть еще в детском саду, потом в школе. (Выкрик из холла: "Переезжайте ко мне в комнату, у меня есть свободная кровать! Я живу в комнате Микко! Он умер! Когда он умер, я к нему переехала!" Выкрик обращен ко мне.) А в школе их не дразнили? Возможно, но Ённа не замечала; в школе у нее был подшефный умственно отсталый. По ее мнению, они люди как люди, они тоже дружат, влюбляются, расходятся, страдают. Интимные отношения? В принципе бывают, но у них в "Тополе" нет. Обычно дружба-любовь возникают по месту работы, где умственно отсталые собирают какие-то мелочи, что-то делают из дерева, шьют...
Словом, Ённе работа нравится, она давно ее выбрала для себя и училась два с половиной года.
"Но что же, пардон, здесь такого уж хорошего?" Каждый день совершенно разный, все время возникают какие-то новые задачи. Да, бывает и что-нибудь неприятное, но приятного больше. Во многом с ними трудно, но когда что-то получится, это доставляет очень большое удовольствие. "А что здесь бывает трудно?" Некоторые ничего не хотят делать, не хотят убирать у себя в комнате, а ругать, наказывать их нельзя - начинаешь объяснять, для чего это необходимо, принимаешься работать вместе с ними, что-нибудь обещаешь: вот, мол, уберем и выпьем кофе, - ну, как с детьми. "А досаду не испытываете?" - "Бывает. Но нас учили, как себя успокаивать". - "Ну-ка, ну-ка, мне это крайне необходимо". - "Нужно шутить. С собой и с ними. Они, кстати, понимают юмор. И сами любят шутить".
Живут они по одному человеку в комнате, точнее, квартире. Обслуживающего персонала - восемь человек на двадцать три - клиента? жильца? - но пятнадцать из них "сохранны" и в помощи практически не нуждаются. Днем "персонала" бывает один-два человека, вечером всегда два; рабочий день - восемь часов, дневная смена перемежается ночной.
Заглянули мы и в соседний дом к "сохранному" мужчине. Очень серьезному, с совершенно нормальным лицом, в ученых очках. Сидя в кресле, он смотрел телевизор. На стандартный вопрос, как ему здесь нравится, он смущенно говорит, что хотел бы квартиру поменьше, эта, двухкомнатная, слишком дорогая (плата вычитается из его пенсии), а главное - он хотел бы жить рядом с какими-нибудь друзьями, с которыми можно было бы разговаривать. Родственники навещают его каждое воскресенье (или он к ним ездит), но жить вместе с ними он не хочет, разве что поближе. Хотя семейными связями очень дорожит (квартира его украшена фотографиями близких) и с нетерпением ожидает дня рождения, чтобы отпраздновать с родственниками свой шестидесятилетний юбилей (ему пятьдесят девять, а выглядит он на сорок).
Ённа смущена, она впервые слышит о каком-то его недовольстве. Тем более что более маленьких отдельных квартир в "Тополе" нет. Вот здесь-то и проявляется преимущество "Катарины" - там есть и однокомнатные, и двухкомнатные, и трехкомнатные квартиры; имеется там и общество: в "Катарине" живут не только инвалиды, но и обычные люди. При финской системе воспитания от инвалидов, в том числе и ментальных, никто не шарахается, а жить в "Катарине" очень удобно. Особенно с детьми.
И тем не менее главным, что дошло до меня в "Тополе", было понимание, что ни "Тополь", ни "Каштан", не говоря уже о "Катарине", не выросли сами собой, а были на глазах одного поколения взращены Вяйно Салминеном, которого я до этого слушал если не в половину, то в три четверти уха. Поэтому на следующую беседу с ним я отправился настроенный уже гораздо более почтительным образом. И когда я увидел поджидающую нас горделивую фигуру Вяйно в коляске у входа в холл "Катарины", силуэт Вяйно показался мне памятником, который, вполне возможно, ему когда-нибудь здесь и поставят. Ибо он революционным образом изменил взаимоотношения инвалидов - в том числе, подчеркиваю, ментальных! - с обществом, положив в основу этих отношений принцип: "Инвалиды - лучшие специалисты в своей жизни, поэтому они должны сами принимать решения о своих делах, а общество должно не столько руководить ими, сколько помогать им реализовывать свои решения".
Однако от формулирования принципа до его воплощения путь предстоял совсем нелегкий, ибо власть стереотипов и в Финляндии не менее могущественна, чем в России.
Я уверен, что Вяйно, как бы ни сложилась его судьба, в любом случае занялся бы каким-то масштабным, как теперь принято выражаться, "проектом", не в силах ограничиться устройством одних только личных дел, как нам предписывает либеральная идея, явившаяся в Россию в самом пошлом и нежизнеспособном варианте - шкурном. Вяйно Салминен - коллективист, а потому личное несчастье - умственно отсталая дочь - побудило его не замкнуться в собственной беде, как это бывает у подавляющего большинства родителей (и пусть в них бросит камень тот, кто побывал на их месте), а, наоборот, занялся общими проблемами инвалидов. Он понял, что не поможет ни бог, ни царь и ни герой, и взялся за дело сам.
В 1978 году, когда был принят закон о попечении умственно отсталых, о помощи им больше произносилось торжественных речей, чем творилось каких-то реальных дел. Тем не менее возникла законодательная основа: их признали равноправными гражданами. До этого существовали общие законы о социальном попечении всех инвалидов, но пока не было специального закона, умственно отсталые почему-то оставались в стороне. Как и в России, создавались огромные интернаты: муниципалитеты выделяли деньги, и этим ограничивались. Однако в начале 80-х начали строить небольшие общежития для людей с легкими формами умственной отсталости. Для этого пригласили специалистов из интернатов, и те воспроизвели в миниатюре то, что им было привычно: длинные коридоры, двери, как в больнице, только что палаты стали одноместными, а прежде жили по пять-шесть человек (все же не по двадцать, как у нас). Главное, что сближало с больницами: не запирались двери, распорядок дня полагался один на всех, - Вяйно же хотел построить дом, в котором сами жильцы были бы хозяевами.
В ту пору он в своей округе был председателем правления специального попечения (от политической партии). В 1985 году он основал вот это самое общество поддерживаемого проживания инвалидов и два года искал финансирования. Положение было примерно такое же, как сегодня в России, все говорили: прекрасная идея, но денег никто не давал. Наконец Вяйно и сколоченная им группа прорыва отдали в залог собственные дома и получили от государственного фонда жилья кредит на сорок пять лет. Так выросли "Тополь" и "Каштан", перевернувшие всю систему.
Кто проектировал дома? Архитектурная фирма плюс родители. При этом строительство обошлось дешевле обычного, потому что город до двадцати процентов терял из-за посредников; кроме того, в больших интернатах много средств уходит на общественные помещения. А в домах Вяйно потребитель сам выбирает квартиру (именно квартиру со всей квартирной инфраструктурой, а не комнату, как в интернате), сам за нее платит из своей пенсии (около 430 евро), сам подбирает мебель - и сам располагает ключом от своего жилья. Как выражается Вяйно, инвалид, получив ключ, сразу вырастает на двадцать сантиметров.
Еще в 70-е годы умственно отсталых детей старались забирать в интернаты - родители, мол, не умеют с ними обращаться, а обученный персонал умеет - как с объектами неких манипуляций, не имеющими собственных разумных желаний. Правда, в 80-е, когда стали учить по-новому, персонал очень быстро выучился и обращаться по-новому.
"По-новому" - это как? А вот так: перед тобой такой же человек, как ты сам, не нужно придумывать вместо него желания, а нужно их выяснять и помогать - там, где он не справляется сам. В частности, и там, где он не предвидит опасных последствий. Так что если кто-то из умственно отсталых ленится убирать у себя в комнате, не следует предоставлять ему свободно утопать в грязи. "Равноправие - это еще и равенство обязанностей, - говорит Вяйно. - Если я сам не буду убирать у себя в комнате, жена так огреет меня коромыслом!.."
В последнее время Вяйно сотрудничал с Россией по одному гуманитарному проекту в рамках европейской программы ТАСИС и надеялся, что и у нас будет создан хотя бы один прецедент - модельный пример дома поддерживаемого проживания, основанный на исповедуемых Вяйно принципах - с поправкой на российскую бедность; самым поучительным в финском опыте оказались не здания, а люди. И хотя проект во многих отношениях оказался вполне полезным, мечта Вяйно осталась нереализованной. Ему пришлось и в России услышать то, что он когда-то слышал в Финляндии: никто не даст денег, никто не выделит места и так далее. И это будет чистой правдой до тех пор, пока и у нас не найдется свой Вяйно Салминен, сочетающий в себе почти взаимоисключающие черты идеалиста, готового годы и годы пахать на общее дело, и прагматика, умеющего и не ленящегося входить в самые прозаические финансовые и технические подробности.
Правда, сам Вяйно считает, что для закваски достаточно идеалиста, а практиков тот найдет.
Что ж, может, он и прав. Хорошо бы, если бы он оказался прав. Ибо идеалисты у нас пока еще водятся.
Почти все время, пока в уютном ресторанчике "Катарины" мы с Вяйно толковали о будущем российских "Тополей" и "Каштанов", какая-то светловолосая девушка у пианино наигрывала грустную нежную мелодию. А когда мы закончили, закончила и она: встала и осторожно пошла с невесомой тросточкой.
Слепая. Это для нее приятный голос в лифте объявляет номер этажа.
"Нева" 2004, No2
http://magazines.russ.ru/neva/2004/2/mei8-pr.html
Док. 412099
Перв. публик.: 21.02.04
Последн. ред.: 30.12.07
Число обращений: 314
Мелихов (Мейлах) Александр Мотельевич
|
