Шимов Ярослав:`Порядок и хаос: российский вариант`Назад
Шимов Ярослав:`Порядок и хаос: российский вариант`
Постулат о двойственной природе нашего общества и, в частности, о "евразийском" характере российской государственности стал в последние годы едва ли не общим местом. Западническая эйфория давно прошла, и признавать историческое и духовное родство России с Европой вновь стало немодно.
Однако непредвзятый взгляд на историю и современное состояние России позволяет понять, что реальные взаимоотношения нашей страны и Европы - кстати, вечный предмет философской и политической полемики, - гораздо сложнее любых устоявшихся представлений "западников" и "почвенников". Как пишет один современный политолог, "Россия - это и есть пространство, где рождаются и воплощаются мировые проекты, одновременно органичные и антагонистичные магистральному западному" (Кургинян С. Черная дыра российской политики//Россия XXI. - 1999. - N 2. - С. 14).
Насчет "мирового" характера наших "проектов" - можно поспорить (было, да сплыло...). Но в принципе - сложно не согласиться: российская социальная система, если сравнивать ее с европейской, развивалась одновременно и похоже, и совершенно иначе. (Между прочим, на наш взгляд, российский и американский варианты этнокультурного и социально-политического устройства - крайний восток и крайний запад христианского мира - примерно равно удалены от "базовой" европейской модели. В первом случае - как мы постараемся показать ниже - речь идет о гипертрофированном развитии "тезисных", а во втором - "антитезисных" элементов социального порядка.)
По ряду исторических обстоятельств, главным из которых была сохранявшаяся два с половиной столетия зависимость от Орды, средневековый период российской истории затянулся до начала XVII в. Русское средневековое государство, созданное Иваном III и достигшее своего кровавого апогея при Иване Грозном, представляло собой фазу в развитии российской социальной системы, примерно соответствующую средневековому европейскому Тезису. При этом правителям Московской Руси удалось то, чего безуспешно добивались многие духовные и светские властители средневековой Европы: создать действительно тоталитарное государство, внутреннее устройство которого основывалось на "принудительном разверстывании обязательных повинностей и служб между отдельными группами населения с безвыходным прикреплением каждой группы к ее специальной службе и ее специальному тяглу; все население - от последнего холопа до первого боярина - оказывалось, таким образом, закрепощенным без возможности сколько-нибудь свободно распоряжаться своим существованием... Зависимость крестьянина от служилого землевладельца была лишь своеобразной формой службы крестьянина тому же государству" (Кизеветтер А.А. Крестьянство в России//Крестьянская Россия. - Прага, 1923. - Т. II - III. - С. 8).
Этот порядок потерпел крушение в Смутное время 1603 - 1613 гг. Из хаоса десятилетней Смуты возник новый тип упорядоченности, который - пусть и с некоторой натяжкой - можно назвать российским вариантом Антитезиса. Он связан с пробуждением в недрах российского общества гражданской инициативы отдельных индивидов и социальных групп, ярким примером которой может служить создание К.Мининым и Д.Пожарским всероссийского ополчения, освободившего Москву от польских захватчиков. Эта новация, появление которой обусловлено чрезвычайными условиями Смуты, была закреплена Земским собором 1613 г., избравшим на царство Михаила Романова, и формированием в России сословно-представительской монархии, просуществовавшей до 1682 г. "...Этот собор (1613 года - Я.Ш.) был самым представительным за всю историю Земских соборов России... Это был единственный Собор, на котором присутствовали, помимо высших сословий, представители стрельцов, казаков, дворцовых и черносошных крестьян... Этот Собор можно признать первым достоверным опытом действительного представительства" (История государственного управления в России/Под ред. А.Н.Марковой. - М., 1997. - С. 87).
Земские соборы, несомненно, сыграли выдающуюся роль в восстановлении общественной жизни и нормального функционирования государственного механизма Московской Руси в XVII в. Конечно, их значение не стоит преувеличивать. Некорректно, например, было бы сравнивать Соборы с французскими Генеральными штатами, не говоря уже об английском парламенте: слишком разными были и социальная структура, и политическая роль этих институтов. Тем не менее сословно-представительская монархия стала реальной альтернативой средневековому русскому тоталитарному государству. Она дала возможность участвовать в государственном управлении гораздо более широким слоям российского общества, объективно способствовала развитию частной инициативы, как политической, так и хозяйственной (Соборы, в частности, приняли Новоторговый устав 1667 г. и ряд других законодательных актов, заметно укрепивших положение русского купечества) - словом, благоприятствовала появлению первых ростков гражданского общества на Руси. При этом России удалось избежать и чрезмерного ослабления государственных институтов, характерного в тот же исторический период для соседней Речи Посполитой, где выборная монархия выродилась во всевластие одного сословия - шляхты.
Разрушение средневековой иерархии, активизация общественной жизни проявились в Московии XVII века и в других формах, многие из которых имеют прямые аналогии в истории Западной Европы. Так, можно провести немало параллелей между повстанческими походами Степана Разина и его атаманов и крестьянской войной начала XVI в. в Германии; не кажется некорректным и сравнение никонианской реформы и раскола в русской православной церкви с событиями эпохи Реформации в Германии, Франции и Богемии (Чехии).
Происходили изменения и в самой структуре российского общества, сближавшие его с Европой - но не современной, конца XVII столетия, времени расцвета абсолютизма, а гораздо более раннего периода формирования "антитезисного" порядка; в этом проявилось историческое запаздывание России - наследие сюзеренитета Орды и затянувшейся почти до конца XV в. удельной раздробленности. Так, только при первых Романовых возникают "в правящем классе России... достаточно четко очерченные группы со своими правами и привилегиями, возможно, близкие к структурам дворянства других европейских государств" (Римско-константинопольское наследие на Руси. Идея власти и политическая практика/IX международный семинар исторических исследований "От Рима к Третьему Риму". Москва, 29 - 31 мая 1989 г. - М., 1995. - С. 326 - 327). В то же время оставалось неприкосновенным и даже всячески укреплялось главное наследие времен последних Рюриковичей - крепостное право, без уничтожения или хотя бы ослабления которого процессы социальной дифференциации не могли стать по-настоящему глубокими.
Итак, Россия XVII века стояла лишь в самом начале естественного пути к формированию нового социального порядка, альтернативного средневековому ("тезисному"). Однако это естественное развитие было прервано петровскими преобразованиями, носившими парадоксальный характер: под видом ускоренной модернизации с ориентацией на достижения Запада (главным образом военно-технические) в России была осуществлена консервативная революция. Она растоптала ростки гражданского общества, вновь поставила личность на службу государству, тоталитарный характер которого роднил созданную Петром крепостническую империю как с ее предшественником - русским средневековым государством Ивана Грозного, так и с далеким преемником - сталинским Советским Союзом.
Чем же был вызван преждевременный крах так и не успевшего сформироваться российского подобия "антитезисного" социального порядка? Конечно, здесь нельзя недооценивать значение самой личности Петра I - несомненно, роковой фигуры в отечественной истории. Но были и другие причины, продиктованные спецификой этнокультурного развития русского народа. Выделим лишь два момента, которые, как нам кажется, сыграли ключевую роль: с одной стороны, общинный строй и выработанную в ходе его становления коллективистскую психологию русского крестьянского "мира"; с другой стороны - смешанное византийско-ордынское наследие, ставшее фундаментом российской государственности.
Крестьянская община как таковая - этот предмет утопических упований вначале славянофилов, а затем революционеров-народников, - вовсе не была русским феноменом. "...У некоторых христианских народов община была "миром" практически в том же смысле слова, что и у русских. Отличительной чертой русской общины являлось ее центральное место в самоидентификации подавляющего числа членов русского общества и, следовательно, та значительная роль, которую община играла в общественной жизни в целом" (Лурье С.В. Историческая этнология. - М., 1998. - С. 261). Эта "значительная роль" объясняется особенностями русского средневековья: в период господства Орды и отсутствия собственной национальной государственности община - наряду с православной церковью - стала хранительницей национальных и религиозных традиций и самосознания, способом самосохранения и выживания нации, подвергшейся иноземному нашествию. (Нечто подобное наблюдалось, между прочим, в Англии в X - XI вв., когда коренное англосаксонское население дважды подверглось нападению из-за рубежа - вначале из Дании и Норвегии, а затем из Нормандии.)
В период "собирания русских земель" (XV - XVI вв.) община оказалась "подмята" средневековым тоталитарным государством, но выжила - может быть, потому, что в свое время сформировалась именно как способ выживания. Выживать проще вместе, чем поодиночке - отсюда общинный коллективизм, и отсюда же - психологическая зависимость русского мужика от суждений "мира", правомочность решений которого в его глазах не подвергалась сомнению ("На миру и смерть красна"). "Общину можно рассматривать как основной тип русской социальности... Крестьянин осознавал себя членом русского общества не как индивид, а как член конкретной общины" (Историческая этнология, с. 261).
Таким образом, индивидуальное сознание в российском обществе находилось в подавленном, подчиненном отношении к сознанию коллективному, общинному. Вся Россия воспринималась мужиком как некий "мир миров", объединение православных крестьянских общин, патриархальная структура которых была увенчана на общегосударственном уровне сакральной фигурой "царя-батюшки". Земские же соборы такому сознанию представлялись не иначе, как всероссийским "мирским сходом", на котором - под председательством старейшины-монарха - решаются проблемы Святой Руси - этой конфедерации общин.
Те же коллективистские, "тезисные" черты насаждало в обществе и российское государство - но по совершенно другим причинам.
Подробный анализ особенностей формирования российской государственности не входит в нашу задачу, тем более что эту проблему исследовали виднейшие отечественные историки и философы - от С.Соловьева и Н.Данилевского до Н.Бердяева и Л.Гумилева. Отметим лишь, что в процессе политогенеза в России весьма существенную роль сыграли два внешних влияния: византийское (со времен Владимира Святого) и азиатское, источником которого в XIII - XV вв. была Орда. Причудливая комбинация черт византийской автократии и восточной деспотии - такой предстала Московская Русь к концу XVI в., когда пресеклась династия Рюрика.
"Третий Рим" унаследовал от Рима Второго не только религию, но и многие культурные и политические традиции, в первую очередь - православно-имперский мессианизм. При этом религия и церковь на Руси, как и в Византии, были быстро поставлены государством себе на службу. В отличие от католической Европы, в православной России после укрепления государственной власти церковь медленно, но верно утрачивала свою самостоятельность. Черту под процессом превращения православной церкви, по сути дела, в одно из имперских ведомств подвел, как известно, Петр, упразднивший институт патриаршества, который хотя бы формально придавал церкви в глазах общества облик духовного и политического центра, альтернативного царской власти.
Государство в России вообще в сильнейшей степени проявило тенденцию к подчинению своей воле и власти всех сторон общественной жизни. Эта особенность, в немалой степени заимствованная у Орды с ее раннесредневековым военным тоталитаризмом, сближает Россию с Востоком, где "государство с незапамятных времен всегда и везде было не только неотъемлемой частью неотчленимого от него социума, но и вершиной его. Включая в себя социум, венчая его, оно всегда возвышалось над ним и подчиняло его себе... Если в Европе власть зависит от баланса противоречивых тенденций в социуме (откуда и марксистская идея о классовых антагонизмах), то на Востоке авторитет власти... зависит только от силы самой власти, от эффективности централизованной администрации и в конечном счете от регулярного притока в казну гарантированной нормы дохода" (История Востока. - Т. 1. - С. 487).
Безусловно, подобные тенденции были свойственны и Византии. Однако там они уравновешивались наличием ряда общественных институтов, которые можно назвать прототипами институтов гражданского общества, а также, например, тем, что "Византии была присуща невиданная для Запада вертикальная подвижность общества. "Благородство" ромея определялось не происхождением, а в большей степени личными качествами. Наследственная аристократия, конечно, была, но принадлежность к ней не определяла целиком будущей карьеры" (Дашков С. Императоры Византии. - М., 1996. - С. 14). В России же, как и во многих странах Востока, подобные явления сводились либо к откровенному фаворитизму, либо оставались относительно непродолжительными историческими эпизодами (примером чего может служить судьба многих "птенцов гнезда Петрова").
Община, с одной стороны, и жесткое иерархическое "византийско-монгольское" государство - с другой препятствовали формированию в России полноценного "третьего сословия". В то же время привилегированные социальные слои - дворянство (особенно после освобождения его в середине XVIII в. от обязательной государственной службы) и чиновничество - превратились в некие подобия восточных высших каст, служивших опорой самодержавно-монархического режима. Однако, как уже было сказано выше, в недрах российского общества существовали и силы, способствовавшие формированию иного, альтернативного порядка - впрочем, недостаточно мощные для того, чтобы обеспечить его продолжительное существование. Как отмечает известный политолог А.Янов, "Россия оказалась живой дихотомией. Она перестала быть Европой, то есть утратила способность к поступательному политическому развитию, но не стала и деспотической Азией в аристотелевском смысле, то есть не утратила способности к политическому развитию вообще... Россия не стала европейским абсолютизмом, но никогда не превратилась в... "восточный деспотизм", почему великие реформы регулярно сменяются в ней не менее великими контрреформами, а между ними вклинивается еще и жуткая, коррумпированная, византийская стагнация, которая, однако, в отличие от Византии, никогда не может стать перманентной" (Янов А. Три лика "русского деспотизма"//"Свободная мысль". - 1992. - N 10. - С. 73).
Новой попыткой формирования "антитезисного" порядка в российских условиях (или, пользуясь терминологией А.Янова, периодом "великих реформ") стала полувековая эпоха развития российского капитализма - от отмены крепостного права в 1861 г. до начала Первой мировой войны. На сей раз очередная великая Смута, которая могла возникнуть в результате явного кризиса дворянско-бюрократической империи в середине XIX в., была предотвращена своевременной "революцией сверху", проведенной Александром II. Становление качественно новой для России социальной модели шло с огромным трудом. Тем не менее это был очевидный поступательный процесс, в котором можно выделить несколько этапов.
Крестьянская, военная, судебная и земская реформы Александра II заложили основы нового общественного устройства России, дали простор частной инициативе и создали - пусть недостаточно совершенную - систему правовой защиты личности от произвола государства. Царствование Александра III, при всем его контрреформаторском характере, стало периодом наиболее бурного экономического развития; частная инициатива - основа основ "антитезисной" конкурентной модели - оказалась в этот период "канализирована" в хозяйственную сферу. Впоследствии, уже при Николае II, была ликвидирована возникшая диспропорция между относительно либеральным экономическим строем царской России и ее чрезмерно консервативным политическим устройством: Манифест 17 октября 1905 г. де-факто превратил самодержавную монархию в полупарламентскую. Наконец, столыпинская аграрная реформа поставила своей целью сокрушение общинного строя в деревне, что - в случае успеха - означало бы окончательное становление новой социальной модели.
Итак, как и в XVII столетии, российское общество переживало в 1861 - 1914 гг. период формирования "антитезисного" порядка, не идентичного западноевропейскому, но имевшего, на наш взгляд, общую с ним экономическую, социальную и психологическую основу. Это трудное, но естественное развитие, сулившее России так много надежд, было, как и двумя веками раньше, насильственно прервано. Первопричиной послужила мировая война, вступление в которую следует признать самой большой - и роковой - исторической ошибкой царского режима. Новая социальная модель еще только набирала обороты, не обладая достаточным запасом прочности для того, чтобы вынести столь мощное отрицательное внешнее воздействие, как многолетня и не слишком удачная война. Дисбаланс в системе достиг критического уровня, центробежные силы взяли верх над центростремительными, и общество оказалось в состоянии революции и гражданской войны, в результате которых произошло возвращение к привычному "тезисному" порядку в его наиболее жесткой форме - тоталитарного большевистского режима.
Подведем некоторые итоги. Как мы постарались показать выше, для российского общества характерно то же циклическое развитие, что и для современной европейской цивилизации в целом - со сменой эпох порядка и хаоса и наличием двух моделей упорядоченности, условно названных нами "тезисной" и "антитезисной". При этом в российских условиях "тезисная" модель является, несомненно, преобладающей, что сближает Россию с некоторыми восточными цивилизациями, где схожие модели представляют собой вообще единственную форму социального порядка, альтернативой которой служат бунт и анархия.
Международный исторический журнал
май-июнь,2000г
http://history.machaon.ru/all/number_09/analiti4/legend/part3/index.html
Док. 413382 Опублик.: 07.01.08 Число обращений: 227
