В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
Лев Аннинский. Критики о критике Назад
Лев Аннинский. Критики о критике
Л. АННИНСКИЙ

Честно говоря, я только теперь узнал, что писатель Виктор Ерофеев определил нам, критикам, местопребывание в лакейской.

Я ничего против не имею. Мне все равно, где пребывать. Думать над реальностью можно, находясь в любом ее месте. В том числе и в лакейской. Хотя когда-то нам сулили более высокие должности. Когда-то поэт Юрий Панкратов сказал, что в здании, где на разных этажах живут творцы: поэты, прозаики, драматурги и т. д., критики вполне могут претендовать на роль комендантов. Я тогда, по молодости, полез спорить. Заявил, что критика и без литературы проживет. Меня спросили с издевкой: "А что будет делать критика, если литература исчезнет?" Я ерничал: "Критика объяснит ее исчезновение". Мне и в голову не приходило, что это может случиться в реальности. Но, кажется, случилось.

Литература уходит с авансцены русской жизни. Критика не знает, что делать. Ей, критике, надо уходить вслед за литературой. Если литература продолжение того или иного дела (общепролетарского, партийного, демократического, всенародного, мокрого любого), а критика продолжение такой литературы, то такая критика должна исчезнуть.

Жалеть о ней? Не знаю... Я за сорок лет работы так и не сумел вписаться в эту роль, хотя считал себя критиком и очень старался. А все же, спрашивая себя, почему я счастлив именно последние пять лет, я нахожу, что дело не только в исчезновении цензуры и тошнотворного редакторского прессинга; дело еще и в том, что с меня свалилась наконец эта странная роль: быть литературным критиком, то есть наводить в литературе порядок. Никогда это у меня не получалось. Мне легче было опубликовать дикое рассуждение в каком-нибудь окололитературном жанре (в каком-нибудь окололитературном месте), чем "пройти" с нормальной рецензией в нормальном критическом отделе толстого журнала, где, казалось бы, мне самое место. Но каждый раз как в стенку. "Не про тех пишешь". "Не так оценил". "Перехвалил", "недоругал", "не хочешь знать, что хорошо, что плохо". Да что значит "хорошо" "плохо"? В "плохо" написанном тексте столько же реальности... Куда там: на порог не пускали. В "Новом мире" своя табель о рангах, в "Октябре" своя. Я им говорю: критический текст сам себя кормит, а от ваших табелей ничего не останется! Нет, глухо.

Последний раз я это уже в эпоху перестройки
испытал, году в 1991-м. Принес в "Знамя" статью о Канторе. Сергей Иванович Чупринин, здесь ныне присутствующий, сказал мне вежливо: "Надо выбирать для анализа более значительные объекты, тогда и критика будет значительна".

Уфф. И плюнул я тогда наконец на эту самую критику с ее объектами и перешел в эссеисты, и пишу про что хочу, ни в какие табели не вписываясь, и никто не говорит мне, что я выбираю не то, что кому-то надо. Просто камень с души свалился вместе с этой ролью "литературного критика".

С. Ломинадзе. Ты нам рассказываешь свою биографию, а мы тут собрались, чтобы говорить о состоянии современной литературной критики.

Л. Аннинский. Хорошо, я постараюсь про состояние. Состояние это видно из той драки, которую молодые критики ведут сейчас на страницах "Литературной газеты". Ребята одаренные, яркие, темпераментные, подкованные, но видно, что "делят куски". Такова, как я чувствую, сверхзадача их дискуссии. То есть это опять все та же самая критика продолжение литературного дела, которое само есть продолжение еще какого-то там дела.

Но "дело" это не дело критики, как не дело литературы! Вы же не думаете, что писатель, описывающий пепельницу, именно это имеет сверхзадачей. Или что живописец, увидевший ворону на снегу, будет вам живописать ворону. Художник через пепельницу и через ворону размышляет (и вас побуждает размышлять) о Причине Космоса, как Горький некогда сказал. И я, критик, размышляю о Причине Космоса, но только не через ворону и пепельницу, а через чужой текст. Неважно чей, неважно какой...

Д. Быков. Однако вы предпочли размышлять о Лескове, а не о ком-то еще...

Л. Аннинский. Потому что Лесков мне ближе, а не потому, что он больше или лучше, чем кто-то еще. Я Лескова не оценивал, я моделировал его духовную реальность, я к нему подключался, и я счастлив, что подключался к нему, а не к Чернышевскому, который, наверное, не "меньше"...

То есть как "критик" я могу, конечно, попутно все причитающееся с меня отработать: оценить тенденцию, описать средства, объяснить, что написано "хорошо", что "плохо", я могу все это сделать попутно, но дело то в сверхзадаче...

Вл. Новиков. Мы это слышим от вас уже двадцать лет ничего не меняется.

Л. Аннинский. Как не меняется? Литература "исчезает"! Ее роль меняется. Критика в старом понимании теряет почву. О такой критике и жалеть нечего.

А другая возможна? Вот этот вопрос мучителен, и именно он не дает покоя. Может Россия жить без литературы, без сакрализации Слова? Жила же Киевская Русь, через Цвет и Линию выходя к Истине. И только последние триста лет русская культура выстроилась на Слове. Сейчас это под вопросом: на первое место выходит Жест, и вообще экранный, пластический тип самовыражения символ действия, а не размышления.

Конечно, я надеюсь, что Слово вернется. Тогда и критика вернет себе традиционный круг забот. Но, увы, с традиционными же пошлостями, вроде того, что мы коменданты или что наше место в лакейской.

А если Слово как средоточие духовной культуры не вернется? Не знаю... Можно ведь не только "текст" расшифровать как явление духовной реальности, можно и фотоснимок расшифровать, и кинокадр, и телешоу. Мне это намного труднее, чем прочитывать "текст". Мне тоскливо от мысли, что "текст" выпадет из этой цепочки, потому что я все-таки критик в том смысле, что мне среди жизненных реалий для вживания в Причину Космоса нужен именно "текст".

Но ведь "текст" у литературного критика не только на "входе", он и на "выходе". Наше-то самовыражение есть "текст", а не жест, не пластика. Стало быть, через нас эта словесная культура тоже имеет шанс выжить.

Зачем ей выживать? Не знаю. Я так сделан, я без "текста" не могу, это для меня самовоспроизводящаяся органика, она рождает самое себя в любых условиях: на литературном базаре, в цензурном застенке, на светском церемониале. Или в лакейской, все равно.

Если других названий нет, можно сохранить за нами титул "литературной критики". По традиции.




"Вопросы литературы" 1996, No6
http://magazines.russ.ru/voplit/1996/6/anninsk-pr.html

Док. 418964
Перв. публик.: 19.06.96
Последн. ред.: 19.01.08
Число обращений: 345

  • Аннинский Лев Александрович

  • Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``