Николай Цискаридзе считает, что способностью выразить чувства посредством танца обладают лишь несколько человек в мире, а все остальные - просто двигающиеся человечкиНазад
Николай Цискаридзе считает, что способностью выразить чувства посредством танца обладают лишь несколько человек в мире, а все остальные - просто двигающиеся человечки
Он говорит: "Интересно было бы попробовать станцевать Акакия Акакиевича". Это с фактурой-то идеального Принца?!
Но, переиграв всех романтических героев балетного репертуара, ведущий солист Большого театра однажды уже дерзко выломился из уготованного ему природой амплуа и станцевал Квазимодо в спектакле Ролана Пети "Собор Парижской Богоматери". Цискаридзе может станцевать все. Или почти все.
"Давать интервью легче, чем танцевать"
- Я сегодня второй в очереди за вашим интервью: только что от вас уехала телегруппа. Не надоели интервьюеры?
- Давать интервью легче, чем танцевать. Софья Николаевна Головкина когда-то внушила нам, своим воспитанникам, что давать интервью - часть нашей будущей профессии. И мне это не доставляет никакого неудобства. Другое дело, что бывают журналисты разного уровня компетентности и разной степени порядочности. Неприятно, когда попадаешь в "желтую" прессу. Когда я впервые в нее попал, мне было не по себе.
- А что написали?
- Ну, что был там-то, сидел рядом с тем-то, делал то-то и то-то... Вроде бы ничего компрометирующего, но все - неправда. Это светские хроникеры. А есть еще и критики. В том числе и такие, о которых Валентин Гафт сказал: "Как столб относится к собакам, так отношусь я к этаким писакам". К ним только так и надо относиться. Это подлые люди, и, если им заплатят за статью, они готовы на все.
- Вы предполагаете, что кто-то за деньги одних балетных артистов кроет почем зря, а других превозносит до небес?
- Я не предполагаю, я уверен. Вот со Светланой Захаровой мы станцевали в Лондоне трехактный спектакль. Между прочим, это был первый мой спектакль после длительной паузы, вызванной серьезной травмой.
- И что же?
- Станцевали. И наши лондонские поклонники устроили колоссальную овацию. Вся сцена была засыпана цветами. А зале сидели наши критикессы, привезенные в Лондон в составе Большого театра. И они в своих рецензиях полили помоями и Светлану, и меня. Написали, что спектакль спасли какие-то там девочки - одна, другая, третья, которые станцевали маленькие вариации. Ну не может вариация спасти спектакль! Это глупость. Но, зная некоторые внутритеатральные обстоятельства, ты понимаешь подоплеку. Просто все эти три девочки - фаворитки художественного руководителя.
- Вы о Ратманском?
- Да. Это его выдвиженки. Поэтому надо написать, что Захарова плохая, Цискаридзе плохой... Когда ты читаешь это один раз, второй, двадцатый... Привыкнуть к этому невозможно. Хотя не уверен, что заплачено деньгами. Я не знаю, может быть, у них какой-то бартер.
- Поездка в Лондон в обмен на рецензию?
- Вполне вероятно. Их же не просто так в Лондон привезли. И понимаете, это настолько противно... Такие журналисты у меня вызывают омерзение. С этой шушерой мне очень сложно общаться.
- А давать интервью вы считаете своей обязанностью?
- В каком-то смысле - да. У меня публичная профессия.
- Это важно для вас - встречаться с журналистами?
- А как это может быть не важно? Артисту необходимо общественное внимание. Он должен быть на виду. Ему надо, чтобы им интересовались. Все это признаки успеха. Хотя есть артисты, принципиально не вступающие в контакты с прессой. Грета Гарбо за всю свою жизнь не дала ни одного интервью. Или наш Георгий Вицин. Он тоже не сказал ни слова для газеты или журнала. И я уважаю такую позицию. Она мне понятна.
- А вы почему так не можете?
- Потому что понимаю, во-первых, в какой век я живу и, во-вторых, каким жанром занимаюсь. Дело в том, что балет сегодня - это не балет 60-х годов, когда каждая постановка в Большом привлекала к себе широкое внимание. Если сейчас я не буду популяризировать мой жанр, он превратится в искусство для избранного круга ценителей и знатоков. Россия так устроена. В России в театр ходят на актеров. Не ходит в России массовый зритель на режиссеров или на спектакли. Поэтому, если в каждом балетном поколении не будут появляться лидеры, узнаваемые массовой публикой, любимые ею, балет потеряет аудиторию.
В компании с Еленой Чайковской
- А ваше мелькание, год от года все более частое, во всяческих телешоу - это тоже для популяризации балета?
- Для меня это просто отдушина.
- Вы не боитесь стать попсовым персонажем?
- А как я могу им стать, если я один из самых серьезных артистов мира? Попсовым персонажем может стать только тот человек, который в своей профессии не является значимой фигурой.
- Это вы на Волочкову намекаете?
- Обойдемся без имен. Я никого не хочу обсуждать. Я только о том, что касается меня. Если бы хоть одно телешоу повлияло на качество того, что я делаю на сцене, тогда любой зритель имел бы право бросить в меня камень. А за пределами профессии никто мне не судья. Когда я выхожу из стен театра, я имею право делать, что хочу.
- Вы можете объяснить, зачем вы это делаете?
- Первый раз, когда ко мне обратились с просьбой войти в жюри "Танцев со звездами", я отказался. Потому что у меня были контракты, я уезжал надолго за границу. А потом, в середине 2006 года, стали готовиться первые "Звезды на льду", и мне позвонили редакторы, стали меня уговаривать. Я сказал: "Не могу, у меня жесткий график гастролей". Они говорят: "Хорошо, мы готовы под ваш график подстроиться". Но я еще колебался. А купили они меня составом жюри. Говорят: "В нем будут четыре звезды фигурного катания и одна танцевальная - вы". "А кто из фигуристов?" - спрашиваю. Мне называют имена: "Чайковская, Моисеева, Миненков, Бобрин". Я просто ахнул! "И что, - говорю, - я смогу с ними со всеми познакомиться?" - "Конечно". У меня появился азарт: я смогу познакомиться с этими людьми, буду с ними общаться! Я же в детстве болел за них, был свидетелем их триумфов. И, когда я попал в эту компанию, я влюбился во всех этих людей. Мы очень быстро сдружились. Конечно, благодаря своей профессии я познакомился со всем миром балета. Нет ни одного человека, знаменитого в моей профессии, с кем бы я не общался, а со многими я просто дружу.
"Поднимаешь не вес - поднимаешь характер"
- В балетном мире возможна дружба?
- Возможна, возможна, только она...
-... сопровождается завистью, ревностью к чужому успеху?
- Дружба возможна в двух случаях. Либо между артистами разных поколений, когда нет конкуренции и потому не остается места для зависти, ревности. Либо когда вы оба находитесь в той сфере, где ваши интересы не пересекаются. А вот когда они пересекаются, тогда приходится делать выбор между профессиональным общением и человеческой дружбой. Есть коллеги, которых я очень люблю. А мне говорят: "Он плохо танцует. Вот в таком-то спектакле он вообще провалился, смотреть нельзя". Я прихожу на спектакль или беру кассету, смотрю - и не вижу огрехов. Я настолько люблю этого человека, настолько он мне приятен, что не могу я его работу оценивать объективно. И мне от этого очень комфортно.
- На программе ТВ Центр "Сто вопросов взрослому" вас спросили про Волочкову. Дескать, каково вам было с ней танцевать, не тяжеловата ли она. Вы ответили: "Поднимаешь не вес - поднимаешь характер". Что такое хорошая партнерша в вашем понимании?
- Это партнерша музыкальная и внимательная. Если мы на репетиции о чем-то договорились, то на спектакле все должно быть точь-в-точь.
- Импровизация исключается?
- Ну почему же. Если она в музыку и в тему - пожалуйста. Только так.
- А характер партнерши имеет значение?
-Да, и очень существенное. Особенно с возрастом, когда ревность к чужому успеху возрастает: "Ой, у этого столько букетов, а у этого - столько. Этого столько раз вызывали на поклоны, а этого столько-то". Многие балерины не любят сильных партнеров рядом. Они считают, что партнера зритель как бы не должен видеть. Иногда слышу или читаю глупые интервью моих коллег. Какая-нибудь девочка восторженно вещает: "Я - балерина! Я встаю всегда спереди, я всегда видна, я главная на сцене". "Дебилка ты", - хочется сказать. Спектакль выигрывает только тогда, когда первоклассно работают все исполнители. Я не люблю участвовать в спектакле с артистами, которые заведомо слабее меня. Мне это неинтересно.
- Во всяком театре кто-нибудь против кого-нибудь "дружит". Дело обычное. Но интриги в Большом соразмерны его названию. Может артист как-то оградить себя от этого?
- Нет, к сожалению. Можно только научить себя не реагировать на это либо снисходительно к этому относиться. Когда ты с детства являешься объектом зависти, ты потихоньку привыкаешь к тому, что тебе завидуют, и спокойно воспринимаешь любую болтовню за твоей спиной. Но если ты почувствуешь, что никто к тебе уже не испытывает зависти, значит, колокольчик прозвенел. На эту тему очень точно в свое время высказалась Бабанова: "Когда я вхожу в театр и мне говорят: "Здравствуйте, Мариванна", я понимаю, что я в полном порядке. Но когда я слышу: "Доброго здоровьичка, Маришка Иванночка!", я понимаю, что я в полном дерьме. Кто-то что-то уже сделал".
- А в западных балетных коллективах, где вам приходилось работать, какая там атмосфера, какие нравы?
- Они другие люди по менталитету. У них другая жизнь, другие реакции. Я пробыл полтора месяца в Парижской опере, и, когда уезжал, дама, которая отвечала за мои документы, сказала переводчице: "Передайте Николаю, что мы все восхищены им. Во французском есть выражение: "Его ждали за углом". Это значит, ему столько было расставлено ловушек! Так вот, Николай - молодец. Он все ловушки обошел, ни в одну не попал". Когда переводчица мне это сказала, я говорю: "Передай, что на фоне артистов Большого и Мариинского они - дети. Они даже не могут себе представить, какие ловушки устраиваются у нас на родине". Вообще у французских артистов реакции странные. Помню, вошел в буфет в Парижской опере. Сидит какая-то тетка, скандалит. Из-за того, что служащий буфета не положил столовые ножи. А у них посуда приличная, все железное, не алюминиевое. И я тут же вспоминаю: сидит Плисецкая в буфете Большого театра, на пластиковой тарелке у нее лежит что-то, она пластиковой вилочкой тыкает, другой пластиковой вилочкой пилит, из пластикового стакана пьет сок. А тут какая-то фифа не может смириться с тем, что ей не положили нож. Смешно.
Плакать стопами
- Какие чувства труднее всего передать в танце?
- После того как мои ноги исполнили главную роль в спектакле "Смерть Полифема" кукольного театра "Тень", я, наверное, могу сказать, что нет таких чувств, которые было бы невозможно выразить средствами хореографии. Помню, на репетиции Илья Эппельбаум (режиссер спектакля. - В.В.) мне говорит: "А теперь ты должен расстроиться и заплакать. Стопами". - "Ты шутишь, Илья?" - "Ничуть. Ты должен заплакать. Но не ногами, а одними стопами". Представляете задачу? В балете ты лишен голоса, но у тебя есть глаза, руки, корпус, ноги. А тут у тебя "обрезали" вообще все (действие разворачивается в коробке размером с телевизор. - В.В.), только стопы оставили. И вот этими стопами ты должен сыграть любовь, радость, гнев, отчаяние - всю гамму человеческих чувств. Драматические артисты смотрели, как я в этом спектакле работаю, и приходили в восторг.
Жемчуг должен быть настоящим
- Некоторые свои сценические костюмы вы украшаете настоящими дорогими камнями, натуральным жемчугом... Вот уж натурализм в самом предметном его воплощении.
- Жемчуг должен быть настоящим. Это важно.
- Кому? Зритель с галерки, а хоть бы даже из партера может отличить натуральный жемчуг от бутафорского? Да и вообще ему важно ли это? Он же в театр пришел, а не в ювелирную лавку.
- Это важно мне самому. Потому что это не просто натуральный жемчуг. Это натуральный жемчуг моей мамы. Энергия, которую она носила на себе, теперь со мной на сцене. Я не понимаю, почему принц, которого я играю, должен выглядеть как нищий. Если я в роли принца выхожу, то принцем и должен смотреться.
- Принца можно показать пластикой. Вы же играете Квазимодо без горба.
- Это другой спектакль. А в "Щелкунчике" или в "Жизели" я должен быть на сцене настоящим принцем. Когда у меня на манжете подлинные украшения, я по-другому себя чувствую, у меня появляется другая пластика. Вот вам классический пример. Когда снимались "Унесенные ветром", знаменитый продюсер Дэвид Селзник распорядился, чтобы всем женщинам сшили панталоны из дорогих кружев. Те говорят: "Зачем? Их же все равно не видно". - "Да, но вы ходите по-другому. Потому что шуршите этими панталонами, они вам в определенном месте трут, и у вас походка другая". То же самое и в моем случае. Когда мой камзол в "Спящей красавице" украшен настоящими камнями Сваровски, он весит по-другому, он другой формы, он очень жесткий, и он диктует пластику. Когда же мои коллеги выходят на сцену одетыми иначе, они и двигаются иначе. Зритель не может этого не ощущать.
"Меня природа создала для успеха"
- Вы где-то однажды сказали: "Ничего другого, кроме успеха, я никогда не ждал и ждать не буду". Значит, испытываете зависимость от успеха?
- Нет.
- Не нуждаетесь в новых его дозах, как в наркотике?
- Не нуждаюсь. Просто не хочу ничего другого знать на сцене, кроме успеха. Я очень правильно выбрал профессию, чтобы быть успешным. Меня природа создала так, что я не могу не быть успешным. Вот я приезжаю на спектакль, переодеваюсь, встаю рядом с другими в балетной одежде - и я уже успешен. Если я вытягиваю ногу и начинаю двигаться, то я уже успешен и отличен от многих, потому что опять же природа так распорядилась, тут нет моей заслуги. Когда же что-то зависит уже от меня самого и я понимаю, что в чем-то не отрабатываю аванс, выданный мне природой, я от этого очень страдаю.
"Я не строю далеких планов"
- Вы уже знаете, чем займетесь, когда придется оставить сцену?
- Нет, я не строю далеких планов.
- Почему же - далеких? Скоро уже.
- Да, в ноябре подходит пенсия. Но не хочу загадывать. Надеюсь, хватит сил еще какое-то время остаться на сцене.
- А дальше?
- А дальше я посмотрю. Я уже потихоньку сворачиваю роли, в которых выгляжу не так убедительно, как прежде. Расстаюсь с ними без сожаления.
"Для вас он не Колька"
Однажды Цискаридзе шел по коридору Большого театра со своим педагогом Мариной Тимофеевной Семеновой. И какой-то артист кордебалета окликнул его: "Колька!" Семенова остановилась и спросила своего воспитанника: "Как твое отчество?" Тот сказал. Тогда она обратилась к его коллеге (он был старше Цискаридзе на десять лет): "Запомните: этого человека зовут Николай Максимович. Он ведущий солист Большого театра. И для вас он не Колька". "А потом, - вспоминает Цискаридзе, - она мне прочитала большую лекцию о театральной субординации. "Никогда, - говорила она, - не позволяй артистам кордебалета разговаривать с тобой запанибрата. Ты солист, у тебя другое положение. На улице - пожалуйста: Коля, Сережа... А в театре должна быть дистанция".
диалоги с Валерием Выжутовичем
Опубликовано в РГ (Неделя) N4683 от 11 июня 2008 г.
Док. 452186 Опублик.: 11.06.08 Число обращений: 128
