Ему подвластна любая роль. Но Чикатило он играть
отказался
Остроумная коллега написала однажды, что Сергей Маковецкий - идеальный актер в том смысле, что он - абсолютно пустой сосуд, в который можно залить все, что угодно. Таким образом, ему подвластна любая роль, для него нет невыполнимых задач. И жизнь он проживает не одну, а сотни, но при этом - чужих, поскольку для постройки своей жизни и своей личности у него нет строительного материала. И нам никогда не узнать - кто он, собственно, такой, этот Сергей Маковецкий, поскольку он и сам забыл об этом за мельканием своих бесчисленных реинкарнаций.Это ли не повод поговорить о загадочной актерской природе - намного более загадочной, чем эффектный образ, созданный остроумной коллегой. Потому что правомочно ведь спросить: а кто заливает-то в этот сосуд свои разнообразные зелья?Сергея Маковецкого я выбрала в собеседники потому, что сегодня ему нет равных на пастбищах лицедейства. Потому что ему подвластна любая роль и для него нет невыполнимых задач. Что правда, то правда...
- Сергей Соловьев сказал мне как-то раз, что хуже нет, когда актер начинает "думать". И очень смешно это изобразил. Актер не должен думать, объяснял он, поскольку это - задача другой профессии, а именно режиссера. Что же касается вашей профессии, многие вообще сомневаются - может ли актер думать? Да и вообще - человек ли актер?
- Камни, ведра, огонь, снег - все это мы проходили. Стояли на голове, под водой, в скафандрах, играли "Чайку" с заклеенными ртами... Но все равно это исполняет актер. Когда я вижу одну форму - самую яркую, но только форму, я начинаю ждать: ну что еще упадет с неба мне на башку? Когда в форме существует живой человек, вот тогда мне безумно интересно смотреть.
- Ты думаешь, когда играешь?
- Я не занимаюсь подсчетами. Шаг вправо, два влево. Все как-то само происходит... Ты делаешь паузу - и слышишь, как зал в это время сербает носами, видишь, как женщина меняет носовой платок. И в это же время ты можешь фантазировать - о чем угодно, и все это связано, все вместе, все одна ткань... В эту секунду открыты все твои клеточки. Мозжечок еще не зашлакован. Это ум совсем иного плана. Не начитанность, не рассудочность... Это умение услышать.
- Я дважды видела тебя в "Черном монахе", и ты играл по-разному. Понятно, что существует комплекс причин, отчего один спектакль не похож на другой. Но те изменения, которые вносишь лично ты в свою роль, - это что: спонтанная импровизация? маневр? интуитивное
движение?
- Когда Коврин умирает и его рука тянется к руке Монаха, в этот момент я вдруг понял: кровь течет из горла, сил нет даже ухватиться за эту руку - зацепись мизинчиком! За воздух, за последний миг... Это мне пришло в голову на сцене. Иногда наоборот - случайный жест дает новый импульс. Тело умнее, оно свободно. Я 20 лет в профессии. И для меня до сих пор есть вещи необъяснимые. Почему на 120-м спектакле, который мы знаем как облупленный, почему вдруг возникает Интонация? Что случилось? Ты никогда не говорил мне так "я тебя люблю". А у тебя вдруг губы задрожали... Почему сегодня? Что в эту секунду произошло в природе? Это чудо театра. Может быть, все оттого, что ты по-прежнему - живой человек?
- Или по-прежнему ребенок? Ты наблюдал за их игрой?
- Да! Детей не надо учить. Я огорчаюсь, когда вижу в кино, как детей заставляют "играть".
- У тебя есть дети?
- Конечно. И даже внук. Но не будем об этом, потому что когда говоришь "внук", сразу думают, сколько ж ему лет?
- Ты боишься возраста?
- Как бы я хотел сказать "нет", но боюсь, что постепенно происходит то, о чем сказал Чехов в "Черном монахе": да, ты гений, но слабая человеческая оболочка не может быть вместилищем для гения. Тело усыхает, оно все теснее тебе, твоему таланту...
- Допускаешь (в глубине души), что ты - гений?
- Я?! Ты что, в самом деле! Я похож на дурака? Ни один умный человек так не думает о себе... А гений тем более. Можно, конечно, сказать себе: по большому счету, сыграно замечательно. Вспоминаю Швабрина - шикарно! Или балабановского Трофима. Или Макарова. Или Проводника из "Пьесы для пассажира". Царевич Алексей у Фоменко... Честно скажу - потрясающая роль, одна из моих любимых, вот где было удивительное перевоплощение. Я мыслил персонажем, был рядом и вместе... Дивная гармония. На Городничего очень надеюсь - нам есть о чем поговорить.
- В "Ревизоре" все хотят Хлестакова. Тебе ведь тоже его сначала предложили. Но не нашли Городничего. Жалеешь?
- Режиссер Римас Туминас мне сказал: ты для меня идеальный Хлестаков и идеальный Городничий. А я подумал: в кино, наверное, сыграл бы обе эти роли. Даже не хочу фантазировать, какой бы у меня был Хлестаков. Спектакль важнее, чем актерские амбиции. Да и Городничий - умница.
- Когда ты это понял?
- Конечно, Римас открыл мне замыленные глаза. Он говорил: я понимаю всю сложность твоего начала. Предлагаю тебе очень рискованную интонацию: человека с мокрыми штанами. А сон! Крысы пришли, понюхали и ушли! Значит, даже крысы тобой не заинтересовались, тебя уже нет! Но тебе не стыдно. Ты открыл душу. И эта душа требует прекрасного. А при этом - "в Сибирь законопачу", и глаз такой, что мороз по коже. Гениальный артист - он, Городничий, а не я.
- Какой у тебя был самый первый актерский опыт?
- У нас в Киеве, в школе 126, был прекрасный школьный театр, в котором я, впрочем, не участвовал и не собирался. И вот однажды был вечер Островского, и меня пригласили на роль Аркашки Счастливцева! Я был в восьмом классе. Цветы дарили - цветущие ветки вишни...
- Упивался, стоя на сцене?
- Сначала - только ужас, дикий страх. А потом вдруг забыл о том, что есть публика. Хорошо вам, трагикам, говорил я - и плакал. Не помню, что там я испытывал, но на какой-то момент забыл о зрителях, это точно. Наверное, это и есть "правда переживаний"?
- Тебя учили по Станиславскому - проживать и перевоплощаться или по Вахтангову - играть?
- Меня вообще смешат слова: он переживает, он живет на сцене. Лучше так: как здорово он играет! Русская школа - это прежде всего страсть. А Римас предлагает нам ИГРАТЬ страсть. Глаза наливаются кровью, пена у рта, жилы вздуты... Все это хорошо. Но когда есть
еще и игра в страсть...
- Дистанция?
- Да, дистанция создает вокруг тебя пространство, в котором, помимо страсти, есть живой человек. Его биография, его желания. Играя, например, Яго, завинчивая эту игру - получаешь огромное удовольствие (и поражаешься, почему другие персонажи не понимают, что это игра). Все игра. И наш разговор с тобой - тоже игра. Но в этой игре есть главное - искренность. Нет искренности - меняйте профессию.
- Но (к вопросу - человек ли артист) есть еще и твое сиюминутное состояние. Его ты тоже включаешь в игру?
- Нас учили отключать его. Но я действительно живой человек, и мне никуда не деться от самого себя. Нельзя выходить на площадку стерильным - перестанут верить. Люди пришли в театр - с конкретной улицы, после конкретных новостей, взрывов и кошмара, как и ты. Я тоже прожил день - с бытом, с теми же новостями, с теми же пробками, с той же погодой. И вдруг я выхожу к ним весь в белом? Это же неправда. Да, я выхожу в роли Городничего. Но выхожу с тем, что сегодня произошло у меня. Зачем же это бросать? Меня обидели или обманули - я это использую и понимаю, где. Оно само открывается. Монолог тогда идет больнее, откровеннее, наотмашь. И твое состояние тебе не мешает, а помогает.
- У тебя есть любимые актеры?
- Раневская. Раневская. Раневская.
- А конкуренты?
- Я рад до смерти, когда вижу талантливую работу! Думать о том, конкурент он мне или нет? Да еще не вечер! О какой конкуренции можно говорить! Дай Бог работы нам всем. Гляди-ка, как фантастически играет собака. Вот мой конкурент. Чашку как будто хотят забрать, а она как
будто не может с ней расстаться - заметь, никто ее не отнимает. Вот где игра настоящая, сколько страсти! Обожаю. Самые великие артисты.
- У тебя кошка?
- Кот. Вот бы уметь, как он - выражать столько взглядом и жестом! А то мы все говорим, говорим...
- Ты веселый, смешливый человек. Но в твоем репертуаре совсем мало комедий. Почему?
- Потому что их вообще мало. Потому что это самый сложный жанр. Я очень люблю играть комедию, фарс, это безумно сложно. В резких переходах найти органику - тогда будет смешно. А комикуешь - грустно. Чтобы получилась хорошая комедия, режиссер должен создавать
зоны... скучной тишины. Нельзя, чтобы все время было смешно.
- В жизни, наверное, тоже нужны такие зоны? Или можно, чтобы все шло успешно, по нарастающей - как у тебя?
- Рассказать тебе, как все шло? Как и должно было идти. Не было ударов под дых - ролей, с которыми я мог бы не справиться. Нужная роль приходила в нужное время. Роли не опережали меня, но и не опаздывали. Знали, когда я готов.
- Но ты не сыграл Хлестакова и вряд ли уже сыграешь...
- Кто его знает. А вдруг явится режиссер, который мечтает о сорокалетнем Хлестакове?
- Актер-мужчина - отчасти женщина, которая играет всегда. Это хорошо понимает Виктюк, у которого неспроста мужчины играют женщин...
- Все это вы, критики, придумали. Кто вам сказал, что игра - приоритет женщин?
- Мне так кажется. Как женщине.
- Наоборот. Простая женщина, не-актриса, не справится с той мощной страстью, без которой нет театра. Ее скрутит. Это оченьмужественная профессия. Заставить смотреть...
- Любая женщина заставляет смотреть на себя. Вопрос, собственно, простой: тебе не хотелось быть
женщиной? Понять, "что они чувствуют", как писал Жванецкий? Понять, как понимал это китаец-шпион в "М. Баттерфляй", который так долго играл женщину, что маска приросла к нему... Ты-то в этом спектакле играешь мужчину
- и потому жертву...
- Что вы чувствуете - и так не бином Ньютона. Мужчины больше знают о вас, чем вы сами.
- Почему?
- Потому что мы мужчины. Поэтому мы знаем, чего вы хотите НА САМОМ ДЕЛЕ.
- Были роли, открывшие тебе что-то новое?
- В женщине?
- В профессии.
- Новое открывает не роль, а режиссер, если он так дико талантлив, как Фоменко, Гинкас, Виктюк, Туминас. И не в профессии, а в тебе самом. Виктюк, например, увидел, что я уже накопил жалости и любви, чтобы сыграть безногого инвалида в "Рогатке"...
- Они вытаскивают то, чего ты сам в себе не знал?
- Да, хороший театральный режиссер умеет это.
- Но ты и в кино работал с замечательными мастерами?
- Кино, к сожалению (в силу специфики), использует то, что актер умеет и так. Приглашая тебя на роль, режиссер уже видит тебя - такого, как ты есть: вот с этой ролью справится Сергей Маковецкий. И безумно радуешься, когда вдруг возникает новая тема. Как это случилось со Швабриным. Мы не предполагали этой его раздирающей гордыни. Такие вещи возникают в процессе работы, и тогда - дикий восторг! Как проклюнулась в "Макарове" и вышла вдруг на первый план интимная, почти любовная, абсолютно безумная линия "человек - оружие".
Что отметили, кстати, профессионалы.
- Бандиты, что ли?
- Ну, скажем так, деловые люди. Подошли ко мне - просто на улице и сказали, вежливо, не на "ты", очень мило: "Нам очень нравятся ваши отношения с "макаровым". Было любопытно наблюдать, как вы общаетесь с ним. Спасибо вам". У них-то другие отношения с железом...
- Хотя в каком-то смысле крыша едет у всех, кто прикоснулся... Скажи, у тебя никогда не вызывало протеста то, что ты должен играть?
- Однажды я даже выбросил сценарий. Просто не мог держать его дома. Мне предложили сыграть Чикатило. Нет, говорю, не хочу я копаться в психологии этого монстра. Ничего не берется из воздуха. Значит, ты должен заглядывать в глубины собственного подсознания...
- Ты чего-то боялся? В себе?
- Знаешь ли, странные фантазии вызывают в тебе порой странные изменения. Я не хочу рисковать.
- Роль, значит, накладывает отпечаток на личность?
- Если есть личность, или душа, - с ней, конечно, что-то происходит. Ты ведь знаешь, как актеры сходят с ума и даже умирают,потрясенные ролью. Но роль не может подменить собой человека. Иначе я превратился бы в амебу. Видишь, мы вернулись к началу: человек ли актер или сосуд для роли?
- Тебя задели слова о пустом сосуде?
- Нет. Наверное, так и есть. Но... Ты видела икону Святой Троицы? В центре там стоит Неупиваемая Чаша. Ее не выпить до дна, но она и никогда не перельется. Пойми меня правильно, я себя с этой чашей, Боже упаси, не сравниваю. Хотя все, о чем мы говорили, есть на этой иконе. Сосуд? Но сосуд из очень драгоценного и даже волшебного материала.
- И все, что туда налито, волшебным образом там остается?
- Вообще-то жутко. Я все помню. Всех своих героев. Все, что я сыграл. Все, что произошло. Какой же я пустой?
Алла БОССАРТ
05.08.2002
http://www.sergeymakovetskiy.narod.ru/pressa8.htm
Док. 452348
Перв. публик.: 05.08.02
Последн. ред.: 16.06.08
Число обращений: 283
Маковецкий Сергей Васильевич
|
