Юридическое оформление политического процесса: Михаил Ходорковский и Платон Лебедев осуждены на девять лет каждый
Итак, уникальный марафон судьи Ирины Колесниковой, зачитывавшей приговор одиннадцать дней, завершен. Мещанский суд Москвы признал Михаила Ходорковского и Платона Лебедева виновными и приговорил их к девяти годам лишения свободы каждого с отбыванием наказания в колонии общего режима. Андрей Крайнов осужден на пять лет лишения свободы - условно. Суд также удовлетворил иск налоговой службы и постановил взыскать с Ходорковского и Лебедева 17 млрд 395 млн 449 тыс. рублей.
Политический аспект. Без победителей
Собственно, сам приговор никакого политического значения не имеет и иметь не мог. Партия уже давно сыграна. Приговор был лишь формальностью, которая ничего не могла изменить в деле ЮКОСа и его акционеров.
Для всех, кто сколько-нибудь внимательно следит за политикой в стране, было очевидно, что Ходорковский будет сидеть, что власть сегодня не ощущает себя настолько сильной, чтобы дать ему минимальный срок (массированное давление со стороны проюкосовской оппозиции и ее западных помощников еще сильнее ограничило пространство маневра). Вопрос заключался только в том, дадут ли Ходорковскому десять лет, как просил прокурор, или все же позиция смягчится, и ему дадут лет семь. В итоге дали девять. То есть выбран был, пожалуй, худший вариант. Власть не решилась выдержать жесткую политическую линию - "сказали десять и дадим десять", но не решилась и явить "милость к падшим". Все это скорее свидетельствует не о безграничной силе, а о слабости власти, о нетвердости ее позиции. Впрочем, дело ЮКОСа с самого начала было именно результатом слабости власти и государства.
Когда сторонники Ходорковского сегодня говорят о том, что Путин, почувствовав силу, начал расправляться с конкурентами, расчищая пространство для единоличной власти, - это, мягко говоря, не совсем точное описание ситуации. Возможно, владельцы ЮКОСа и лично Ходорковский руководствовались самыми благими побуждениями, возможно, они и вправду были эффективными менеджерами, но то, с какой активностью и последовательностью они реализовывали метафору "власть денег", создавало реальную угрозу, причем не только конкретной власти, но и государству как таковому, только-только начавшему укрепляться.
"Чьи это поля?" - "Маркиза, маркиза, маркиза Карабаса!" - "Чьи это замки?" - "Маркиза, маркиза, маркиза Карабаса!" В 2003 году шутка с заменой маркиза Карабаса на ЮКОС уже не выглядела только шуткой. На деньги ЮКОСа делалось немало полезного, в том числе и в социальной сфере, однако тотальность влияния компании приобретала действительно угрожающие масштабы. В такой ситуации государство обязано было принимать меры.
Сильное государство с устоявшейся системой отношений власти и бизнеса, власти и общества, наверное, могло бы справиться с этим и без радикальных действий. Мудрее и правильнее было бы действовать не топором, а куда более тонкими инструментами, однако выбор был сделан в пользу радикальных решений, в пользу силового передела. Но выбор этот был сделан не от великой силы, которую почувствовал Путин, а скорее от ощущения хрупкости и ненадежности государственных механизмов. Впрочем, слабость не является оправданием, и в том, что дело ЮКОСа стало трагическим испытанием для страны и власти, - вина безусловно не только Ходорковского.
Испытание же было действительно серьезным. Атака на ЮКОС нарушила естественный ход трансформации постсоветской, переходной системы власти в полноценное государство, угрожая превратиться в атаку на бизнес как таковой, на систему рыночных отношений, на свободу экономическую, политическую и личную. Последствия силовых действий власти могли бы быть куда печальнее для страны, чем тотальное влияние ЮКОСа.
Победителей в деле ЮКОСа не оказалось: все - и власть, и бизнес, и общество - вышли из всей этой драматичной истории с большими потерями. Даже "силовики" не стали победителями - они явно рассчитывали на большее и сегодня совсем не выглядят триумфаторами. Но настоящей трагедией для России это дело не стало. Система выдержала (хоть, возможно, и находилась на самой грани), власть не пошла в разнос ни по линии "силовиков", ни по линии ослабления государства. В сухом остатке - те самые девять лет тюрьмы Ходорковского и Лебедева. Личная драма человека, разумеется, остается драмой (тюрьма - это вообще очень серьезно, тем более девять лет тюрьмы), но люди сами выбирают свою судьбу, а в случае с Ходорковским этот выбор был сделан не только тогда, когда он шел "путем миллиардов", но и в самый разгар битвы, отказавшись бежать из страны, как это сделал Невзлин и другие акционеры компании.
Юридический аспект. Ленивы и нелюбопытны
Тот факт, что дело Ходорковского - политическое, не отменяет юридической важности только что закончившегося процесса. Более того, именно с юридической точки зрения оно должно было стать важнейшим этапом становления российской судебной системы. Его материалы должны были скрупулезно изучаться всеми практикующими юристами, за его ходом должны были бы следить все, кто хоть как-то связан с законом и правом. А по его итогам должны одна за другой проходить профессиональные конференции. Однако ничего этого пока нет. Более того, когда мы обратились за разъяснениями хода процесса к практикующим юристам из самых разных юридических контор, то оказалось, что за делом никто не следит, с материалами никто не знаком и никакой надобности в том не видит.
А ведь и следствие, и обвинители на суде проделали огромную и весьма скрупулезную работу. Причем, судя по тому, что нам говорили рядовые участники процесса, с самого начала им было дано указание вести дело так, будто это не срежиссированный спектакль, а реальный состязательный процесс.
Само же дело было крайне непростым для обвинения: прямых улик против Лебедева было очень немного, а по Ходорковскому и того меньше. Необходимо было доказывать связь подсудимых с третьими лицами. Хорошо ли, плохо ли, но обвинение выстроило свою линию, и то, насколько она была убедительна (или неубедительна), - это не праздный вопрос, а серьезнейшая тема, способная определить будущее российского права. Разумеется, такое отношение юристов к процессу можно объяснить заданностью итога и политическим заказом, однако должно было бы сработать хотя бы профессиональное любопытство.
Еще хуже дело обстоит с общественным вниманием к процессу. Единственным средством массовой информации, которое подробно освещало процесс, оказалась интернет-издание "Газета.ру". финансируемое акционерами ЮКОСа, транслировавшее исключительно точку зрения адвокатов.
В других же изданиях если и появлялись какие-то материалы о процессе, то это были скорее "зарисовки с натуры" (в каком свитере был Ходорковский, что он читал, какой кроссворд разгадывал Лебедев), не имевшие ни малейшего отношения к ходу самого процесса.
Объяснить такое невнимание к "историческому процессу" свирепой цензурой крайне затруднительно. Если бы хотя бы половина статей, посвященных "расправе власти над Ходорковским", была хоть как-то связана с процессом, то, возможно, у нас появилась бы полноценная судебная журналистика, а о деле Ходорковского можно было бы рассуждать не только в категориях "так ему и надо, еще мало дали" или "он святой, от него сияние исходит".
Со стороны власти внимание к процессу было тоже до странности незначительным. Видимо, власть сама поверила в неспособность прокуратуры эффективно провести процесс и вместо того, чтобы пиарить обвинение и разъяснять его позицию, все силы направила на создание отрицательного образа главного подсудимого. В результате отношение к Ходорковскому (и без того не самое лучшее) не изменилось, зато сильно возросло недоверие к "честности процесса" и возможности справедливого суда в нашей стране.
А ведь даже наличие политического заказа в принципе не исключало демонстрации способности власти решать политические задачи в честном юридическом состязании. Впрочем, и тут все по большому счету упиралось в политическую волю. Обвинение могло бы предъявить вполне выдерживающую открытый спор позицию, но только если бы опиралось на заранее расследованные и доведенные до приговоров уголовные дела по отношению к чиновникам, "нанесшим своими действиями в пользу Ходорковского существенный урон государству и обществу". Причем фигурировать должны бы были именно крупные чиновники - того калибра, с которым лично имел дело глава ЮКОСа. Нынешнее обвинение конструировалось на основе представления деятельности Ходорковского как главы "преступной группировки, созданной в 1994 году руководителями "Менатепа"" - это не очень сильная позиция, и при нормальном ходе процесса вся конструкция могла развалиться (в частности, адвокаты легко могли бы превратить "преступную группировку" в "коммерческую структуру", что сильно затруднило бы действия обвинения). Выходить на Ходорковского и Лебедева через чиновников-подельников можно было и не строя столь сложной и ненадежной конструкции. Такой процесс можно было бы без всяких опасений показывать хоть по американскому телевидению. Впрочем, к сожалению, слишком легко понять, почему обвинение не пошло по такому пути. В итоге процесс так и не вышел за рамки политической разборки и сыграл неприятную роль для репутации российского суда.
