Успех фильма Никиты Михалкова "12 [1]", который жюри прошедшего Венецианского фестиваля обсуждало около десяти часов, почти не вызвал сомнений. Предсказуемость этой победы даже как-то разочаровала: мэтр снова остро почувствовал конъюнктуру - и не ошибся. Российская картина потеснила на пьедестале, где традиционно нет места двоим, новый эротический шедевр Энга Ли "Вожделение". Для награждения "12" попросту отлили второго "Льва". В сентябре фильм вышел в российский прокат, и разобраться в масштабе и значимости этого события получил возможность каждый неравнодушный кинозритель.
Неослабевающий интерес европейцев к новому российскому кино объясняется, в первую очередь, стабильным любопытством к самой нескучной и по-прежнему необъяснимой стране. "Что у них там происходит?" - на этом держится всеобщее драматическое напряжение. Хроника последних пяти фестивальных лет показывает, что наши кинорежиссеры умеют давать неординарные ответы на этот вопрос. Успех картин Павла Лунгина, Андрея Звягинцева, Кирилла Серебренникова, Алексея Попогребского тому подтверждение. Здесь, конечно, сразу стоит отвлечься от честных и старательных попыток создать собственный мейнстрим славянско-голливудского толка. Этот путь, похоже, будет более длительным. На "откровения" русская культура куда щедрее, чем на хороший массовый продукт - молодой он еще, традиций нет. Никита Михалков, у которого с фестивальной Европой особо тесные отношения, на этот раз сумел не только о России рассказать с жаром и толком одновременно, но и на мировые традиции выйти. Отсылка к блестящей картине американца Сиднея Люмета "Двенадцать разгневанных мужчин" (1957), тонкая конструкция которой волновала Михалкова еще в студенческие годы, обеспечила хороший подтекст. С одной стороны, это и вызов, риск - соперничать с мастером, с другой стороны, авторская версия обретает новые краски, оживает на полустершемся фоне американской притчи.
Можно подумать, что половина успеха "12" у европейцев - правомерный интерес к теме Чечни. Но, по-моему, "чеченский след" в фильме - лишь маневр. Фильм не о Чечне и даже не о войне. Он - о повседневности, в которой все люди - как в одном спортзале. Каждый со своей персональной программой. У кого-то она прописана наподобие грамотного бизнес-плана - как у выпускника Гарвардского университета, владельца телеканала (герой Юрия Стоянова). У кого-то - обозначена в талмуде национальных архетипов, как у "еврея" (герой Валентина Гафта). Кто-то готов поменять свой жизненный сценарий - как нищий русский физик, едва не спившийся (герой Сергея Маковецкого), но вовремя спасенный - женщиной, поверившей в него, и транснациональной корпорацией, поверившей в его техническое изобретение. Судьба чеченского подростка, вину или невиновность которого пытаются определить 12 присяжных заседателей, - лишь повод, несомненно страшный, для того чтобы наконец собраться вместе и - по-го-во-рить.
Именно с робкого предложения "поговорить", прежде чем подписать единогласный приговор о пожизненном заключении, начинается разброд в стане заседающих. Дело, которое во всеобщей спешке персонажи хотели решить "за двадцать минут", растягивается на классические сутки.
В одном месте и в единстве действия. Точнее, его значимого отсутствия. Судебно-философская риторика заменит экшн, в лучших традициях Достоевского и Кафки, фон Триера и самого Михалкова. Театральность - пожалуй, ключевое жанровое свойство фильма "12".
Картина длится 2 часа 40 минут. Однако встать и уйти не хочется. Более того, при всей прозрачности ситуации в целом (процесс - повод, сейчас все будут саморазоблачаться и суд пойдет над каждым) интрига сохраняется. Непонятно, какую еще историю и в каких модуляциях выдаст очередной растревоженный мужчина. Драматургия продумана тщательнейшим образом, динамика рождается из верного движения камеры, которая постоянно перемещается, "сцена" не умирает ни на минуту, дышит общим напряжением.
Фабула сама по себе содержит неминуемый конфликт: суд над кавказским мальчиком, обвиняемым в убийстве российского офицера, усыновившего его после потери семьи в Чечне. За предсказуемой в эпоху перемен агрессией и ксенофобией (яркая персонификация - герой Сергея Гармаша, "простой таксист") поднимается новая волна проблем. Еврейский вопрос, демократические ценности, русская душа, маркетинговые войны, слезинка ребенка, ради которой весь мир "добра" ничего не стоит... Директор московского кладбища (актер Алексей Горбунов) проникновенно рассказывает, как на кладбищенских аферах он школу в родном селе выстроил, часовенку поднял, бомжей кормит. "Артист" (персонаж Михаила Ефремова) с горечью признается в деградации публики, идущей в театр "поржать". Каждый герой, в сущности, начинает говорить о себе, через себя. Разбуженная совесть, вещь уже архаическая для персонажей, заставляет их проделать следственный эксперимент и убедиться, что мальчик - невиновен. На национальном вопросе кто-то ловко сыграл - потребовалось просто "убрать" жильцов дома под снос. Офицера убили, приемного сына - в тюрьму. Большие деньги - "маленькие" жертвы.
Лаконичная цепь метафор подобрана в такт эксперименту. Вот горящее пианино на руинах Чечни - и пианино в спортзале "за решеткой", с увесистым замком: завхоз бережет добро от детишек. "Внутренние" кадры, проигрываемые в сознании подсудимого, придают катастрофический контекст затянувшемуся заседанию. Какую пьесу сыграют на зарешеченном пианино?..
На риторические вопросы ответит "председатель" заседания - разумеется, сам Никита Михалков. "Русский офицер" в отставке, фигура мифическая, знаковая. Это он, конечно, спасет мальчика после выхода из-под следствия. Если три четверти ленты выдержаны почти безупречно в своем символическом драматизме, последние кадры тянут на душеспасительный манифест. Видимо, роль верховного божества в пантеоне обязывает. "Приклеенный" финал отдает пресной водой назиданий. Стремление поговорить сменилось противоположным по сути желанием сказать.
