Владимир Вишневский популярен настолько, что некоторые его хрестоматийные одностишия - скажем, "О, как внезапно кончился диван!" или "Какой-то вы маньяк несексуальный..." - воспроизводить вслух уже просто неприлично: все равно, что травить бородатые анекдоты. Это потому, что они вошли в анналы.
Владимир Петрович назначил мне встречу в мастерской. Сам ее адрес - улица Поварская, метро "Арбатская", до Кремля доплюнуть можно - говорил о том, что хозяин - не фунт изюму и жизнь у него в целом удалась.
Тесноватая комната, куда, как мне показалось, женщинам вход воспрещен, до потолка забита книжками и еще теми необязательными, но любезными глазу и душе вещицами, без которых жизнь мужчины теряет свой суровый гламур.
К примеру, я увидел здесь чудо дивное - бочонок с крантиком, наполненный коньяком. От него я, впрочем, стоически отказался: иногда нужно делать не видимые миру маленькие подвиги.
С этой уютной берлоги наш разговор и начался.
Пришел поэт и пролил свет на скатерть
Владимир Петрович, зачем поэту мастерская? Ну, художнику - еще понятно: чтоб квартиру не захламлять холстами, чтобы дома красками и растворителем не воняло...
Как бы ни менялась жизнь, мастерская нужна для необходимого в XXI веке уединения. Для того самого желанного, хотя и краткого уединения, называемого кабинетной работой. Не называю это офисом, хотя элементы деловой жизни здесь присутствуют.
Вы что, каждое утро приходите сюда с задачей сесть за стол и за день написать три гениальных одностишия?
Это взгляд иронически-стереотипный. Одностишия вообще за столом не пишутся. Я делаю книжки, общаюсь с компьютером и Интернетом, хотя стал это делать позже, чем все остальные. Элемент утреннего попадания за стол важен, даже если ничего не напишешь. И потом, серьезные люди давно не руководствуются необходимостью сесть и написать: это должно позвать. А вот такая кабинетная, рутинная работа по формированию книг - она возможна только при наличии минимального комфорта. Или так называемых условий для работы. Есть стихи Аронова, которые относятся не только к вашему вопросу, а и вообще к возможности художника - большого или небольшого - создать что-то:
Если над обрывом я рисую
Пропасть, подступившую, как весть,
Это значит, там, где я рискую,
Место для мольберта все же есть.
Вот это место для мольберта над пропастью - необходимая территория комфорта, где можно качественно написать даже о том, как тебе плохо.
Я помню всех, кто не перезвонил
Читал несколько ваших интервью, и показалось, что вы как-то особенно привязаны к своей строке "я помню всех, кто не перезвонил"...
Не так чтобы особенно ценю... хотя оно нравится Валентину Гафту, он считает его гениальным. Это одностишие - одно из наиболее прожитых. в одной книжке на основе его я даже сделал коллаж: через лица ньюсмейкеров - от Шварценеггера и Мадонны до Ельцина - идет одностишие: "я помню всех, кто не перезвонил". так получается смешней и горше.
Когда ходил я на врага, мне помогала курага
Почему вы служили в армии год, а не два?
Я служил после института, и это был последний срок, когда призывали на год, а не на полтора.
Губерман говорит, что он легко сидел. А вы - что легко служили. Что это значит?
Я служил без тех ужасов современных, о которых мы знаем и которые не располагают нормальных родителей отдавать детей в армию, не ослабляя при этом любви к родине.
А где вы служили?
На советско-турецкой границе. Рядовым, механиком третьего класса. Делал регламент вертолетам. Это была маленькая авиационная часть. В основном - наряды, караул. Очень романтично - в карауле, с карабином АКМ, под луной, любуясь армянскими горами. Я сохранил об армии очень теплые воспоминания. Она дала ощутить вкус жизни как Преодоления. И в то же время подарила модель несвободы. Которую всегда надо иметь в виду. Поэтому возвращение из армии было наиболее счастливым днем в моей жизни. Образом свободы. Выходом на свободу. С тех пор это чувство достаточно остро во мне живет. И вообще в России мера ценностей, как я ее сформулировал для себя, - это степень пребывания на свободе. Нелишенность свободы. Это удача - жить в России и быть на свободе. Особливо летом. Насыпайте кофе...
...любовники, беззвучно матерясь, вступили все же
Возможно, не согласитесь, но на мой взгляд творческую личность, да и вообще мужчину, формируют три первых опыта: первый стакан, первый заработок и первый секс.
Почему не соглашусь? Вполне, вполне... Хотя, может быть, не то что формируют, но это - вехи. Первый заработок? Я с первого раза не поступил в институт и работал при нем механиком. Разнорабочим, по сути дела. Там и получил первую зарплату. Короче говоря, первый заработок - не литературный. Естественно. А первый литературный - в газете "Неделя" за какие-то шутки - я его не получал: стеснялся получать. Первый же поэтический гонорар был чуть ли тридцать лет назад - аж! - в "Московском комсомольце". Газете, где я сформировался, вырос и с которой дружу.
Первый стакан - это в Московском пединституте имени Крупской, на картошке в районе Луховицы. Условия российской осени, стог, портвейн.
Что касается третьего компонента мужской номинации... Ну-у... Это, скажем так, произошло чуть позже, чем у всех. Чем полагалось в ту пору. В 18 лет. Но зато в самых романтических условиях. За границей. Поэтому поздно, но вовремя. Но за границей. В стройотряде.
...И - с гордо поднятой идти на компромиссы
Владимир Петрович, бывали ли у вас выступления в так называемом узком правительственном кругу?
В ту пору и в том виде, в каком вы имеете в виду и о которых рассказывают сейчас звезды чуть старшего поколения, - не было. Но были выступления, что называется, "олигархические". Для узкого круга. С разной степенью моральной тяжести. Но не то чтобы я усиливал ими свое влияние - нет. В современную эпоху это обретало формы работы публичной. Которой я живу отчасти. И поскольку я люблю и умею ее делать, она для меня - необходимый противовес той самой кабинетной работе.
А кто приглашал - не секрет?
Об этом не стоит говорить. Из профессиональных и корпоративных соображений это не принято. Были выступления в аудиториях, где находились на самом деле богатые и влиятельные люди. Но я просто различаю, когда это работа за гонорар, который является частью моего дохода, а когда по ходу дружеского общения читаешь свои стихи - что совершенно естественным образом от тебя ожидается и что не противоречит твоему внутреннему душевному желанию. Я отделяю от этого ситуации, в которые попадает каждый человек - со времен Высоцкого и его знаменитой истории. Когда он оказался в компании за одним столом с военным и тот сказал: "Попой!" - "А ты кто?" - "Я майор!" - "А ты, майор, постреляй!"
С одной стороны, ситуация, когда к тебе относятся "майор, постреляй", - коробит. С другой, к этому надо подходить зрело. Если не философски, то осмысленно. В каком плане? Да, ты известен. Да, от тебя этого ждут. Поэтому обижаться на людей так буквально и пылко не стоит. Это издержки хорошего. Если ты востребован (пока) и люди тебя хотят видеть и слышать, терпи то, что они - не всегда бестактно - простодушно, скажем так, - попросят тебя изобразить кой-чего.
Расскажу типичную комичную ситуацию из тех, в которые я иногда попадаю. Однажды меня пригласили на корпоративный праздник. Представьте: теплоход! палуба! лето! солнце! Девушка в белом платье, шляпе тургеневской! Она, улыбаясь и глядя на тебя осмысленным узнающим взглядом, протягивает кулек конфет: "Угощайтесь, пожалуйста!" Думаешь: "Почему нет?" Улыбаешься в ответ, берешь конфету... И тут эта прелестница: "А одностишье?!"
В том или иной форме эта знаковая ситуация повторяется всегда: "А нет ли у вас по этому поводу чего-либо?" Надо терпеть. За что боролся - на то и напоролся.
И не стоит себя нести как сильно ранимую личность. Я к себе гораздо жестче отношусь. И иногда штрафую.
То есть?
Когда несешь убытки или теряешь деньги, ты себе засчитываешь это как заслуженный штраф. У меня есть такое понятие - "налог с удач".
Интересное выражение...
И вот такие стихи:
...Теперь второе - по налогам.
В неправедные нас не впрячь.
Я радостно хожу под Богом:
Всегда плачу налог с удач.
Я считаю, что в жизни больше хорошего. Как выясняется. И вопреки тому впечатлению, которое ты производишь на окружающих. Тебе приписывают излишнюю удачливость, материальный достаток и благополучие. Но! Даже отсеивая наносность стороннего восприятия тебя, засчитываешь, что в жизни уже было много хорошего. Без кокетства - незаслуженно много. И баланс, который определяют небеса, приглядывающие за тобой, я называю "налог с удач".
Я обещаю вам виднеться, пока я буду уходить
Есть для вас ориентиры в профессии?
Вы имеете в виду имена? Знаете, можно называть разные. Кто-то восхищает. Кто-то уже не восхищает. Кто-то уже по определению не может восхитить. Но есть константы, которые, слава Богу, сохранились с детства. Воспитанный на традициях поэтов-шестидесятников, я жертва и плод тех времен. Евтушенко и Вознесенский - этим именам я по-детски романтично верен. И коробит, когда новое поколение критиков начинает над ними издеваться. С тех времен, когда я еще хотел быть лирическим поэтом (у Лорки есть фраза хорошая: "Самая горькая и счастливая участь на земле - быть поэтом"), для меня в поэзии фигурой No1 был Александр Блок. Был и остается. Примером того, как должен жить и умирать поэт. Как Ходасевич писал: "Он умер потому, что не мог дальше жить". Лег и умер. Абсолютный образ поэта.
Я люблю Глазкова. Как более земное и реальное приближение к нашему времени. В школьные годы кумиром был Винокуров. Потом он стал повторяться, что нам всем грозит. Но я сохраняю о нем добрую память, знаю до сих пор наизусть многие стихи его.
Мне кажется, важна не переоценка ценностей, а верность первоначальным именам, на которых воспитывался. Если ты не разочаровался в ком-то, это признак жизни и силы, наверное.
А из вашего, иронического цеха?
Степанцов, Иртеньев. Есть такое имя, советую обратить внимание - Владимир Тучков. У него вышла очень хорошая "Русская книга людей". Виктор Коваль такой есть, художник и поэт. Но - мало новых имен. Хотя иногда хочется вздрогнуть. Вот как может не восхитить такое стихотвореньице Дмитрия Филатова (стихотвореньИЦе - не смысле уничижительном, а в смысле драгоценного изделья небольшого):
Для победы над женой
Как-нибудь на выходной
Приведу к себе поэта,
Не сравнимого со мной.
У него печаль светла,
Ему родина дала
Два крыла,
А нам пятерку
До двадцатого числа.
Он захочет почитать.
Он поучит нас летать.
Мы потом за ним неделю
Будем небо подметать.
Прошло время, когда поэт мог громко проявиться и объявиться, не будучи поп-звездой. Вот Евтушенко был и.о. Великого Русского Поэта, как его называл его Слуцкий. Не теряя к нему хорошего отношения, но с некоторой горькой иронией ко времени.
А Бродский говорил: "Если Евтушенко против колхозов, то я - за".
Это - да. Я просто не назвал Бродского, потому что это еще одна константа. Часть природы. Им можно восхищаться, как солнцем или травой. Он принадлежит и современности, и вечности, и природе. Не иметь его в виду невозможно тому, кто что-то пишет. Или хотя бы читает.
Что касается цитаты про колхозы, которую вы привели и которую все знают, я выношу за скобки все личностные моменты фигуры Евтушенко. Но для меня очевидно, что для вечности можно набрать небольшой томик его лирики.
В российской поэзии ведь достаточно одним стихотворением остаться. Как "Баллада о прокуренном вагоне" Кочеткова. Это уже честь.
Если я останусь одной строкой хотя бы, одностишием... В один-то день меня не запретят. И назавтра еще не забудут. И ближайшие сколько-то лет будут цитировать. Что станет дальше - Бог весть. Но это тоже честь. Даже без "тоже". Имею в виду остаться хоть строкой с точки зрения столетия. А не с точки зрения периода между выборами.
Не замыкаться в собственных объятьях
В России сейчас как бы два юмора. Один шлейф - "жванецкий", другой - "аншлаговский". И там, и там - полные залы. Как это понимать? Существует два русских народа?
Да, это проблема, а скорее, данность, которая очень любопытна. Понятно, какой алгоритм юмора мы с вами предпочитаем. Понятно, что есть вкусовые моменты, на которые ловится так называемый "широкий зритель". В отличие, скажем, от нас. Понятно и то, что излучение настоящегоне может не трогать и среднего зрителя. Я-то, например, знаю, что у публики есть некий коллективный вкус. И ее совсем на плохом тоже не проведешь. Хотя есть и некоторые озадачивающие отклонения. Кстати говоря, Жванецкому принадлежат такие слова: "В массовом успехе Розенбаума есть один плюс - массовый успех". Мне кажется, у нас совсем дешевого успеха не может быть сейчас. И успех у широкой аудитории заслуживает все-таки пристального внимания, некоторого даже - пусть и извращенного - уважения. Я имею в виду "Аншлаг", Петросяна... Что-то в этом успехе есть.
В то же время есть разные вкусы, группы, интеллектуальные уровни аудитории. Ясно, что коробит, когда люди "плюсуют", что называется, и педалируют темы вроде "новорусской". Я уж не говорю про тещу на эстраде, что вообще запретно, как навязший в зубах штамп. Есть такое слово в наших кругах - "искрометка", искрометные шутки. Даже в КВН, хотя он стал лучше... Но вот эта "кавээнность", когда на любом миллиметре нужно отшутить очень плотно, не оставив никакого просвета, когда три шутки в "молоко", а четвертая - вроде ничего, имеет меньше отношения к художественному, чем мы с вами привыкли и чего мы хотим.
Насчет двух разных русских народов. Нет. Есть разные страты и прослойки аудитории, которые действительно делают свой выбор. Считаю, публика, аплодирующая "Аншлагу", вполне способна понять и Жванецкого. Но обратной зависимости нет. Не факт, что аудитория, аплодирующая Жванецкому, будет хлопать и "Аншлагу".
Как раз наоборот.
Это загадка без особой загадки. Либо это трактовать просто, как: это такие люди, а это такие; это их тип юмора - а это их.
В то же время я, как человек, зависящий от некоторого успеха у аудитории, знаю одну вещь. Твоя профессиональная обязанность: вышел на сцену - изволь понравиться. Потому что выступать в оппозиции к публике - хотите, хлопайте, не хотите, не хлопайте - невозможно. Это чувствуется мгновенно и потому чревато. Тогда не выходи на сцену, если тебе неприятно этим людям читать.
В то же время зрители чувствуют, когда человек, вышедший к микрофону с чтением своих стихов или юморЭсок, прогибается под них, - они наказывают. А когда он властно себя подает со свободной установкой, демонстрирует обаятельный алгоритм независимости, аудитория это способна оценить. Если цитировать профессионально-циничные высказывания опытных людей, то публика может быть употреблена, как женщина. Она может раздвинуть ноги и отдаться личности, которая овладеет ею со сцены.
Тут свои есть вещи энергетические. Я знаю, как можно быть зависимым от того, додадут тебе энергии аплодисменты или нет. Я знаю, что такое "не пройти". Помню одно выступление, которое считаю провалом.
Что случилось-то?
Когда я получал "Золотого Остапа" в Питере, сам Бог велел выступить хорошо. Но, видимо, что-то во мне - нет, не крыша поехала - энергетически надломилось. И я выступил не так, как должен был выступить лауреат именно этой премии, на этом концерте, в этом городе. Год я жил, как больной памятью о том вечере. Пока в том же зале не реваншировался. Это было абсолютно божественное вмешательство, как сказано в фильме "Криминальное чтиво". Мне напомнили сверху, чтоб я не зарывался и сознавал свой скромный объем. И лишний раз (впрочем, не лишний) я понял, что к выступлению всегда надо готовиться.
Сейчас выступаю в одной московской антрепризе, где всегда вызываюсь на бис. Но это не значит, что я должен к этому привыкнуть и выходить, зная, что меня на бис вызовут. Слишком знать, что такая реакция будет, - нельзя. И поэтому всегда себя осекаешь.
Момент трепета перед выходом необходим. Очень опасно не волноваться. Во время выступления можно не волноваться. Но перед - надо обязательно. Это чисто религиозный аспект того, что ты выходишь на люди. И энергетическая необходимость.
Нас очень просто провалить. И Жванецкий к этому восприимчив. Если зал не догоняет какой-то пассаж его... Он даже из этого сделал прием: "Ну, мы постепенно, постепенно..."
Если подговорить триста людей на интерес, за небольшие деньги, чтобы они сидели, не реагируя на то, что ты делаешь, - это просто крах! На сцене сдуешься, как шар. В мгновение ока.
Завершая этот пространный ответ, хочу сказать: народ - один, но публика - разная.
Мне крайне любопытно, как бы именно вы ответили на вопрос, почему цех иронической литературы в России представлен почти исключительно лицами библейской национальности...
Ответил бы старым высказыванием: сатира - это не профессия, а национальность.
Давно я не лежал в Колонном зале
По вашим наблюдениям, меняется ли с годами природа юмора?
Для нас с вами, наверное, меняется. Имею в виду качество юмора. Не только я считаю, что очень современный юмор, самый качественный в России сейчас, генерирует журнал "Красная Бурда" из Екатеринбурга. Пожалуйста, пример юмора, который нам может нравиться: "В окрестностях Свердловска поступили в продажу фальшивые елочные игрушки. На вид они такие же, только радости от них никакой".
Для меня парольным определением юмора являются слова Искандера: "Смешным может быть только правдоподобное". И тут же вспоминается давнее наблюдение Жванецкого о том, что наш юмор непереводим. Как непереводимы наши беды. Кого в Америке, например, может насмешить мое одностишие: "Давно я не лежал в Колонном зале". Впрочем, кое-что из моих стихов удачно переведено на болгарский.
О чувство непричастности к раздаче!
Владимир Петрович, не знаете, кто анекдоты сочиняет? Сами к этому непричастны?
Есть одна такая теория - я все чаще ее слышу - о божественном происхождении анекдота. Она сводится к тому, что, несмотря на обилие остроумных людей, никто из них ведь не берет на себя авторство того или иного анекдота. Ощущение, что Бог вбрасывает меж людей анекдоты, развлекая себя. И поэтому вечные сюжеты, описывая исторический круг, обретают современную форму анекдота. Хотя Арканов утверждает - а уж ему можно верить, - что один анекдот он придумал сам.
Какой?
Один презерватив жалуется другому: "Что за жизнь - влага, антисанитария, выделения". На что второй отвечает: "Не боись - прорвемся!"
А скольких медсестер вернул я к жизни!
Можете обижаться, Владимир Петрович, но по вашим стихам складывается ощущение, что вы, кхм, - бабник...
(С ленцой) Есть понятие лирического героя, которым принято прикрываться.
И какова ж дистанция между ним и вами?
В зависимости от того, как поэт хочет позиционировать себя, он эту дистанцию либо увеличивает, либо сокращает. На самом деле она невелика. Или вообще просто отсутствует. Допустим, обычно говорю: "А скольких медсестер вернул я к жизни!" Можно сказать, что это не я, а лирический герой. И через паузу - что я-то вернул гораздо больше. Поэтому ваши ощущения - это нормальное впечатление нормального читателя. И обижаться тут нечего.
Москва, февраль 2003 года.
Опубликовано в газетах "Время" и "Книголюб"
Док. 479000
Перв. публик.: 18.11.06
Последн. ред.: 20.08.08
Число обращений: 158
Вишневский Владимир Петрович
|
