Убежденность в собственной избранности - это диагнозНазад
Убежденность в собственной избранности - это диагноз
- Ваша роль Антипова в "Докторе Живаго" - трагичный портрет сильного человека, который губит самое дорогое, что у него есть в жизни, боясь проявить слабость...
- Не соглашусь с вами. Антипов - страшный человек. Для него идея выше любви и выше морали. Жену Калинина отправляли в лагерь, а Калинин продолжал улыбаться, стоя на мавзолее рядом со Сталиным. И таких, как Калинин, было много. Они что, были трагичные люди? Они были страшные люди.
- Ваш герой, вы думаете, хочет казни своего сына ради идеи?
- А ради чего? Безусловно, ради идеи. Он серьезный революционер, к концу фильма - член ЦК.
- Почему разные режиссеры дают вам, словно сговорившись, такие роли?
- Я могу вам сказать, почему я согласился сыграть Антипова. Потому что там есть что сыграть. Сильный характер, который может перешагнуть через жизнь собственного сына. Не просто сильный, а ужасный. Жестокий. Чудовищный. Потому что интересно играть крайности!
- Когда вы сердитесь, сразу вспоминается, как вы в "Пиранье" свернули шею героине...
- ...из гуманных соображений. Чтобы не мучилась женщина. Тем более что она сломала шейный позвонок. Выхода не было. Это ужасная, экстремальная ситуация.
- В чем горечь вашей профессии? О радостях вы сказали - играть крайние состояния.
- Ну, это не все о радостях. Радость - это и тишина зала, и глаза твоих друзей, которые смотрят твой фильм, и добрые слова, и, наверное, то ощущение, когда ты чувствуешь, что у тебя получается. Радости-то много. А вот горечь... В том, что уходят роли, которые ты уже не сможешь сыграть в силу возраста. "Горечь" - это вы опять как-то высокопарно сказали. Ну не мыслю я такими категориями - "горечь"! Грустно бывает, оттого что нельзя ничего поправить в кадре. Кино - это страшная штука. Потому что мало что можно оставить после себя на экране, чтобы тебе впоследствии это нравилось. Оттого и горечь.
- Если бы вам дали бонус на жизнь, какие фильмы вы бы хотели оставить на экране?
- "Отряд". "Любовник". "Свои". Еще два-три. А у меня их больше восьмидесяти.
- А в жизни что оставили бы?
- Если бонус на жизнь, то, скорее всего, повторил бы свой первый курс в Школе-студии МХАТ. Это невероятная удача, что в жизни моей случилась Школа-студия МХАТ. Она повлияла на мое мировоззрение, мое ощущение театра. Я застал еще великих мхатовских стариков.
- Как вы там оказались?
- Поступил туда.
- Честным образом?
- Абсолютно.
- Кто был руководитель курса?
- Иван Михайлович Тарханов.
- Да, такой человек не стал бы брать учеников за взятки.
- Да вы с ума сошли!
- Хотите сказать, что этого нет?
- Почему, есть. Только в театральный институт поступать за взятку бессмысленно. Потому что люди без способностей, пропихнутые в эти институты, быстро отчисляются. А если не отчисляются, то становятся несчастливыми людьми. Потому что нельзя по блату сыграть на чемпионате мира. Нельзя на Олимпийских играх по блату пробежать стометровку. Вот в чем вся штука. Я очень благодарен судьбе за Школу-студию МХАТ. Для меня это невероятно дорого и свято.
- Что для вас по-человечески понятнее - бросить женщину, которая вас любит и которую любите вы, как сделал сыгранный вами Ильин в "Пяти вечерах", или подобно вашему герою из "Любовника" отказаться от своей жизни ради любимой?
- Я не хочу быть однозначным. Я способен понять обе ситуации, поскольку обе они основаны на потрясающем литературном материале и за всем этим стоит правда. Я не могу сказать, что не принимаю всех тех, кто бросает женщин на 17 лет, а потом, найдя, оставляет их опять. И что тот, кто не бросил женщину, а ухаживал за ней тихонько, мне ближе. Это тупость какая-то! Я не так воспринимаю людей. Я обоих моих героев люблю и обоих способен понять. И по жизни, в ситуациях, которые трудноразрешимы, я пытаюсь ставить себя на место другого человека, чтобы понять его.
- Это и есть доминанта личности актера? Стремление понять другого?
- Доминанта - вещь достаточно сложная. Нужно быть предельно честным в оценке своих возможностей. И честным по отношению к своим персонажам.
- То есть никогда не брать больше, чем ты можешь?
- Никогда не брать не свое. Сложность профессии заключается как раз в том, чтобы правильно понять, что твое, а что не твое. Хотя эта профессия прекрасна тем, что в ней появляются такие удивительные режиссеры, которые могут сделать так, что не твое станет твоим. Вот это счастье.
- Талант - это джокер или проклятье?
- Попробуйте приложить джокера к Пушкину!
- Хорошо. Дар?
- Дар и джокер - это разные вещи! Дар - это не пошло. Джокер - пошло. Дар божий - вот что такое талант. Бог не так много дарит нам.
- Когда вы это почувствовали?
- Я никогда еще этого не чувствовал. Я не считаю себя талантливым. Считаю себя учеником. А как только я произнесу что-то о своем таланте, мне с профессией надо будет завязывать.
- То есть убежденность в собственной избранности в вашем деле чревата?
- Убежденность в собственной избранности - это диагноз. Я предпочитаю находиться в пути. И дай Бог, чтобы он был долгим.
- Но вы считаете себя хорошим актером?
- Это не мое дело - считать себя или не считать. Для этого есть такие, как вы, "критики и щелкоперы", как Гоголь говорил. Не надо себя считать. Надо дело делать.
- Вы смогли бы найти в себе силы быть счастливым, если бы вас лишили возможности играть?
- Вы смогли бы быть счастливы, если бы вас лишили одной ноги? Ну какое тут счастье? Иное дело, смог бы я прожить, если бы жизненные обстоятельства меня заставили какое-то время не работать? Почему бы не смог? Человек должен уметь вынести все. Человек рожден для того, чтобы пережить любое счастье и любое горе. Человек для этого появляется на свет. Чтобы пе-ре-жить.
- Получается, актеры - самые счастливые люди. Они переживают все.
- Нет. Мы переживаем это на сцене. А выходя из театра, я забываю, что я актер.
- А кем же вы себя ощущаете?
- Человеком! И я не хочу, чтобы окружающие воспринимали меня как артиста. Профессия должна заканчиваться с окончанием рабочего дня. Потому что если палач, окончив работу, будет продолжать нести свои профессиональные обязанности в жизни, то рано или поздно он кого-то казнит. Поэтому, когда я выхожу со служебного входа театра, я хочу быть просто Сергеем Гармашом, и мне крайне приятно, когда со мной общаются на какие-то иные, далекие от профессии темы. Нужно очень четко отделять жизнь от профессии. И не нужно строить иллюзий, что артист, который сыграл много разных ролей, многое понимает в этой жизни. Он, может, многое увидел, запомнил, подсмотрел. И удачно сыграл подсмотренное.
- А вы не боитесь тратить себя на жизнь? Реальной боли, страданий, растоптанных надежд? Зачем они вам, когда есть сцена, на которой можно просто в них поиграть?
- Кто вам сказал, что я стремлюсь к боли и страданиям? Я пытаюсь быть счастливым. Но это не значит, что я бегу от настоящей жизни. Я достаточно рано уехал из дому. Мне было 15 лет. Потом я учился в чужом городе. Потом работал в театре. Потом служил в армии. Это были совершенно разные коллективы. И все это складывалось в копилку жизненных ощущений, которая мне пригодилась. А почему вы задали такой вопрос?
- Потому что многие люди искусства стремятся жить в колыбельке придуманного ими уютного мира...
- Ну, вот смотрите: меня на Украине есть мама с папой. Я должен о них заботиться. У меня есть дочь, которую нужно воспитывать. У меня есть родители жены, которым тоже надо помогать. Я строю загородный дом, в котором хочу отдыхать. Это все - проблемы. Я же от них не бегу! Я от них не ограждаюсь. Почему они должны меня пугать? Нормальная жизнь, так живут все люди.
