Александр РУМЯНЦЕВ: В науку нас призвал актер БаталовНазад
Александр РУМЯНЦЕВ: В науку нас призвал актер Баталов
Александр РУМЯНЦЕВ: В науку нас призвал актер Баталов60 лет назад, в 1945 году постановлением Государственного комитета обороны No 9887 за подписью И. Сталина был организован Специальный комитет при ГКО во главе с членом Политбюро ВКП(б) Л. Берией. Перед Специальным комитетом была поставлена самая важная на тот момент задача - создание атомной бомбы. С атомного проекта берет начало крупнейшая наукоемкая отрасль, где работали лучшие организаторы производства и самые яркие ученые. Атомная отрасль и сегодня остается тем якорем, который позволяет России удержаться в клубе ведущих мировых держав. Руководитель Федерального агентства по атомной энергии академик Александр РУМЯНЦЕВ - ровесник отрасли. В беседе с обозревателем Сергеем ЛЕСКОВЫМ он вспоминает о людях, которые создавали легендарный Средмаш, о том, что вело их в науку, о поджидавших их разочарованиях и завоеванных победах.
известия: Самый южный в СССР населенный пункт - Кушка. Мне всегда казалось, что это мифический город, который придуман специально для кроссвордов. Доказательством реальности Кушки является то, что вы, Александр Юрьевич, там родились. Какие судьбы забросили на край земли ваших родителей?
Александр Румянцев: В 1940 году отца, коренного москвича и студента Института востоковедения, призвали в армию. В Кушке было военное училище, всю войну отец готовил пополнение для фронта. После войны отец окончил Институт военных переводчиков, преподавал язык в военных училищах. У него много переводов с английского, с хинди, есть статьи о Рабиндранате Тагоре. После демобилизации он стал журналистом-международником, был первым секретарем советского посольства в Индии, первым директором советского культурного центра в Дели. Все мои родственники связаны с изучением языков, с филологией. Только я и жена - технари, закончили МИФИ.
известия: Почему же вы отбились от гуманитариев, пошли в физику?
Румянцев: Под влиянием фильма "Девять дней одного года". Герой Алексея Баталова ученый-физик Гусев исследовал термоядерную реакцию и ради великого дела вошел в реакторную зону. Гусев получил смертельную дозу, но продолжал заниматься наукой. Меня в фильме привлекли не столько перспективы науки, которых я не сознавал, сколько идея самопожертвования. Хотя с точки зрения техники безопасности сюжет идиотский. Работа в реакторной зоне не вызвана необходимостью. Я всю жизнь работаю с реакторами и никогда не видел, чтобы ученый входил в эту зону. Думаю, ученый жизнью рисковать не будет. Жизнь и голова даны ученому для другого. Но в моем поколении многие пошли в науку под влиянием этого великого романтического фильма. Мое мнение субъективно, но таких преданных своему делу и науке людей, как в ядерной физике, в атомной промышленности, я не встречал больше нигде.
известия: И вам попадались такие фанатики науки, как Гусев? Пусть без склонности к суициду, без походов в реакторную зону?
Румянцев: Нет, один в один не встречал. Но знаю людей, безмерно преданных науке. У нас в Курчатовском институте работал Юрий Прокофьев, который вместе с Петром Спиваком первым измерил время жизни нейтрона -- около 900 секунд. Никто не видел, когда Прокофьев уходил домой, в любое время суток его можно было найти на работе. Но такие люди есть не только в России. В Институте Лауэ-Ланжевена во французском Гренобле работал Отто Шерпф, построивший первый высокоэффективный поляризующий нейтроновод. Он был монахом, всю зарплату отдавал своему ордену. У него была невероятная работоспособность. Коллеги шутили: мы знаем двух Шерпфов: один работает с 8 утра до 8 вечера, второй - с 8 вечера до 8 утра.
известия: В 1960-е, когда ваше поколение пришло в науку, у всех на слуху был спор между физиками и лириками, хотя сейчас он кажется наивным. Но все же, есть разница в образе мышления между технарями и гуманитариями?
Румянцев: Один из моих учителей академик Юрий Моисеевич Каган - тончайший знаток живописи, его принимают за своего и в среде литераторов. В течение ряда лет Каган в Курчатовском институте вел семинар, куда приглашал виднейших советских экономистов, социологов, политологов. У нас по несколько раз бывали Шаталин, Заславская, Аганбегян, Абалкин, Бунич, Примаков, Арбатов... Все независимо друг от друга прогнозировали крах системы в 1985--1986 годах. Но нас, физиков, поразило, что в вопросе о том, что надо делать, чтобы поднять экономику, у корифеев был спектр противоположных концепций, никто не мог дать внятного, однозначного ответа. При этом все они производили впечатление настоящих, очень эрудированных ученых, и такими были на самом деле. Не могу себе представить такую ситуацию в точных науках. Видимо, время эксперимента в гуманитарных дисциплинах слишком продолжительно.
известия: С атомной промышленностью связана крупнейшая техногенная катастрофа в истории человечества - Чернобыль. Как переживали трагедию в Курчатовском институте, мозговом центре отрасли? Приходилось слышать, что Чернобыль стал личной трагедией президента Академии наук и директора Курчатовского института Александрова.
Румянцев: Александров был необыкновенным человеком. Он приходил в нашу лабораторию и смотрел экспериментальные журналы молодых сотрудников в поисках научных сенсаций, которые мы не смогли оценить. В его огромном кабинете на полу расстилали чертежи атомных электростанций, и ученые во главе с президентом ползали на животе, изучая каждую деталь. После Чернобыля на него было тяжело смотреть - он ходил черный, совершенно перестал шутить, забыл все свои хохмы. И скоро ушел в отставку со всех постов. Но продолжал интересоваться наукой. Помню, он очень обрадовался, когда нашел наши старые прогнозы о развитии физики сверхпроводимости и ее технических приложений и обнаружил, что за 15 лет реальность обогнала мечты.
известия: С Чернобылем связана еще одна трагедия - самоубийство академика Легасова. Он вылетел в Чернобыль первым же рейсом и был одним из руководителей работ по ликвидации последствий аварии. Это больной вопрос, можете не отвечать, но почему покончил с собой академик Легасов? Кажется, во вторую годовщину Чернобыля...
Румянцев: Это очень больной вопрос. Считается, что у Легасова была генетическая предрасположенность. Но подтолкнула Валерия Алексеевича, наверное, острая борьба вокруг идеологии развития отрасли, вокруг вопросов безопасности реакторов. Возможно, у него сдали нервы в результате этих острых дискуссий. Признаюсь, мне трудно ответить на этот вопрос.
известия: Александр Юрьевич, в ходе беседы вы все время сбиваетесь на воспоминания об экспериментах по ядерной физике, физике твердого тела, но воспроизвести эту тему словами невозможно. Вы любите науку. Зачем же стали администратором?
Румянцев: Директором Курчатовского института я стал в 1994 году. Тогда были тяжелые времена, все ходили на взводе, предлагали методы спасения науки. Когда в очередной раз схлестнулись, мне сказали: ты все время предлагаешь разные варианты, поруководи сам. Я осознанно согласился. А министром - вы же понимаете, бывают ситуации, когда нельзя отказываться. И я опять осознанно согласился.
известия: Вам снятся сны про науку?
Румянцев: Снятся ученые, с которыми работал. Но эксперименты не снятся. Снятся экспериментальные залы...
