Еще ребенком сочинял рассказы. И изображал Аркадия Исааковича Райкина во всех ипостасях с утра до ночи. Когда поступал на режиссерский факультет ГИТИСа, к Завадскому, читал свои рассказы, очень наивные. Писал всегда. А театр, если можно так выразиться, - в пальцах. Чего-то добиться в жизни можно, только делая то, что мы умеем, а не то, что должны. С годами для меня важнее и необходимее становятся книги. Театру "Эрмитаж" 26 лет. Здание театра, в творческом смысле, мною выстроено. Теперь я просто его украшаю. Что-то добавлю, поставлю. А необходимость писать книги - это потребность оставаться наедине с собой. В такие моменты опасно приходить в театр. Потому что люди по-прежнему воспринимают тебя как лицедея, а ты глубоко-глубоко замурован сам в себе.
- Ваши книги - про вас?
- У меня было много личных сюжетов - и "Еврейски" "... Потом я страшно себе надоел, меня увлекли другие. Возникли книги - "Брат и благодетель" и последняя, еще не напечатанная. Но и там я искал людей, похожих на меня в истории. Просто любишь людей, на тебя похожих. А что нам еще любить? Я люблю книги своих друзей, люблю спектакли своих друзей. Другое дело, что я не делаю из этого фестивалей. Но это уже совсем другая любовь, о которой говорить не хочется. Это тусовка.
- Каков круг ваших друзей?
- Сорок лет дружу с Петей Фоменко. Я - первый, написавший о Петре. Статья в "Театральной жизни" так и называлась - "О Петре Фоменко". О нем и не думали писать. А он был не менее сильным, чем сейчас. Но агрессивен не по времени. Эпатировал, не хотел нравиться, или нравился только тем, от кого ничего не зависело. Вы же знаете, насколько выборочно общественное мнение, насколько оно ложно и управляемо какими-то скучными мародерами. Я посвятил Фоменко спектакль "Суер-Выер".
- Какой театр вам близок и интересен?
- Театр парадокса, сталкивающий разные эстетики. Театр яркий и буквальный. Который, кстати, трудно сформулировать. Так же, как невозможно рассказать про карнавал в Рио-де-Жанейро.
- Кто ваш зритель?
- Приходит огромное количество молодых. Повернулись ко мне, судя по интернету. Проводят целые форумы. Интересно читать, как они к нам относятся. У меня есть спектакль "Под кроватью" по рассказу Достоевского - я его поставил для Бразильского фестиваля. Критика его не приняла - ну клоунада и клоунада какая-то, говорить не о чем. А я знал, бразильцы взвоют от свободы, от юмора, от наивности хода. Так и произошло. И московские двадцатилетние зрители с ума сходят. Зайдите, посмотрите, что творят они с первой минуты спектакля, когда актер позволяет себе полчаса стоять и молчать, не двигаясь. В какой диалог они с ним вступают!
- Вы можете проявить свою режиссерскую власть над актерами. А в книгах кто главнее? Писатель Левитин или его персонажи?
- Я воплощаюсь в них, с наслаждением отдаюсь этим поначалу малознакомым людям. Они у меня заимствуют кое-что, я у них что-то заимствую и даже некоторое время пребываю в сомнамбулическом состоянии моих персонажей. Великий теоретик и практик театра Луи Жуве, книгу которого я очень люблю, пишет, что персонажи живут рядом с нами. Надо просто войти в них, и все. Гамлет - рядом, все - рядом. Может возникнуть ощущение, что с вами говорит Фома, родства не помнящий. В то время, как я глубоко предан 20-м годам и Таирову. Я берегу этот театр в себе, в книжках своих сохраняю. Театр двадцатых - павлиний театр. Весь в мириадах красок, цвета, необыкновенно значимый для культуры. Да и литература точно такая же, цветная. Я хотел бы так писать, хотел бы так ставить. Хотел бы получить такой материал действительности, какой они получили. Удивительный материал - после хаоса, катастрофы.
- Какие качества должны быть у идеального актера вашего театра?
- Невероятная внутренняя подвижность. Профессиональная оснащенность. Прежде всего музыкальная. Музыкальность тела. И сердце. Хорошо бы, но это даже не обсуждается в театре, чтобы актер или актриса были похожи не на всех, а только на себя самих. Чтобы они были уникальны, заметны в толпе. Только такие люди имеют право выйти на сцену.
- А каков идеальный персонаж ваших книг?
- Свободный, добрый, легкомысленный человек, очень талантливый, не боящийся смерти. Как Игорь Терентьев. Он возникает почти в каждой моей книге. Реальная историческая личность. А в русской литературе был интересен Федя Протасов. Но после того, как я поставил пьесу "Живой труп", он стал мне совершенно безразличен. Я не смотрю свои спектакли после премьеры. Не хочу задерживаться на пройденном. Затрудняюсь жить, если что-то меня останавливает. И книг своих не перечитываю.
