Актер "сердитого" темперамента со взглядом одновременно возмущенным и печальным. Кажется, что вот-вот заговорит о наболевшем, не думая о последствиях. (В профессии он часто заложник такого образа.) Он, действительно, может, "не взирая", — из чувства справедливости.

В кино ему не очень везет — о небольших и эпизодических ролях в нескольких десятках сериалов и нескольких фильмах (среди которых, однако, работы Юрия Мамина, Сергея Сельянова, Владимира Бортко и Валерия Огородникова) артист не очень-то распространяется.

Мне лично обидно, что комедийный его талант, вызывавший, по слухам, гомерический смех на съемках "Золотого теленка", в отснятом материале почти не обнаружить. "Звезды не сошлись", — прокомментировал эту работу с участием стольких звезд сам Девотченко.

Зато в театре обладатель бесчисленных наград, в том числе двух Государственных премий, сегодня переживает звездный час своей карьеры — на двух лучших питерских сценах: в Александринке и Малом драматическом…

— Алексей, вы склонны подчиняться режиссерам-диктаторам?

— Да, когда за диктатом стоят такие имена, как Додин и Фокин. У них есть моральное право на диктат. Подчиняюсь, иногда скрипя зубами от ярости. На себя. Но я же понимаю, что ничего другого нет. По крайней мере в Питере. В Москве, кстати, тоже.

— А со стороны вы производите впечатление бунтаря…

— Я бунтарь в другом смысле — по отношению к тому, что творится в стране. Когда я понимаю, что уже не могу не выйти на площадь, я выхожу. Приехал в Питер с "Золотой маски", и в тот же день пошел на "Марш несогласных". 3 марта, идя с репетиции, увидел, как ОМОН избивает людей на Невском: это тоже был "Марш несогласных"; тогда и принял для себя решение участвовать в следующем марше. 15 апреля читал на Пионерской площади стихотворение Галича "Смеешь выйти на площадь в тот назначенный час…".

Выразил свой протест по поводу того, что власть считает нас быдлом, исключая из списков, как накануне выборов в Законодательное собрание Петербурга исключили партию "ЯБЛОКО", за которую я собирался голосовать. Единственную в Петербурге порядочную, конституционную партию!

Я не согласен с тем, что творится в нашей стране, не согласен с теми, кто нынче правит. А наша творческая интеллигенция наблюдает беспардонное закручивание гаек, молчит и жирует. То, что я наблюдал на "Маске".

А в театре я очень дисциплинированный. Никогда не становлюсь в позу. Никогда ничего не требую.

— Но тем не менее вы — актер-скиталец: меняете площадки, режиссеров, коллективы. Одновременно играете на нескольких сценах. Почему вы уходили из театров?

— Потому что мне было стыдно работать на том уровне, на котором позволяли эти театры. Сначала это был Ленинградский ТЮЗ им. Брянцева. Им руководил замечательный человек Андрей Дмитриевич Андреев, один из моих педагогов. Но труппа была совершенно разложившаяся. Актеры ставили себя в оппозицию к Андрееву и ко всему тому, что он делает, поскольку выдавали себя за учеников Зиновия Яковлевича Корогодского, которого сами же затоптали и сгнобили.

Кроме того, мне приходилось играть там по 35—40 спектаклей в месяц.

— Востребованный вы были актер…

— Это да. Все разваливающиеся спектакли были мои — "Наш цирк", "Сказки Пушкина", "Конек-горбунок"… Да простит меня ТЮЗ, но помню, что, глядя на актеров, которые пришли туда после института и прослужили там всю жизнь, я просто испугался, что через какое-то количество лет стану таким же. Абсолютно равнодушным, пустым, циничным. Продержавшись сезон, я ушел во вновь образовавшийся Театр поколений того же самого Корогодского. При всей моей любви и уважении к Зиновию Яковлевичу — и там продержался недолго. Потому что в начале девяностых на те деньги пожилую маму и старенькую бабушку было не прокормить. Пошел в Театр Ленсовета, был назначен на роль одного из Мышат в спектакле "День рождения Кота Леопольда". Но Игорь Владимиров решил, что оба Мышонка должны быть девочки. Я опять ушел. В Театр Сказки.

А потом вернулся в ТЮЗ, потому что Гриша Козлов взялся ставить "Преступление и наказание", а мне предложил роль Порфирия Петровича.

— Дивный был спектакль. Вы ведь за него и "Золотой софит" получили, и премию Станиславского.

— Я, естественно, был счастлив. Позже Саша Галибин пригласил меня на роль царевича Алексея в спектакле "Сказание о царе Петре и убиенном его сыне Алексее" в Александринку, где я проработал года три-четыре. Однажды мое сердце не выдержало (та Александринка и нынешняя — две большие разницы), и, насмотревшись на то, что происходит в других театрах, я принял решение обратиться к Льву Абрамовичу Додину.

Пройдя все круги театрального ада, я понял, что Додин — тот человек, с которым можно и нужно иметь дело. Его театр занимается искусством.

— Но вы ушли и от Додина!

— От него я "ушел" в Германию — в небольшую эмиграцию. В 1999—2000 годах так сложились обстоятельства, что мне физически негде было жить в Питере. А у меня к этому времени появились жена и маленький сын. Мы все время снимали квартиры, комнаты в коммуналках. Как вспомню, так вздрогну.

— Как случилось, что лауреату Госпремии оказалось негде жить?

— Купить жилье я не мог, потому что работа в театре оплачивалась плохо, а "кина" тогда не было (сейчас кино есть, но лучше бы его, такого, не было). Квартиру можно было только "выбить". Додин делал все возможное и невозможное, чтобы помочь мне с жильем. Но такой был период истории, когда ничего не строилось. Никаких фондов, никаких резервов. А в Германии тогда еще существовала программа еврейской и немецкой эмиграции. Родители моей жены — пенсионеры, которым было трудно выживать в России, — уехали. И мы за ними.

— В Германии вы поменяли профессию?

— Я играл свои моноспектакли на русском языке, а русскоязычная аудитория там солидная. Часто ездил в Бонн, во Франкфурт, в Берлин. И мне хорошо платили. Если бы я был зубным врачом или программистом, наверное, никогда бы не вернулся в Россию. Но я через год приехал — на съемки в фильме "Красное небо, черный снег" ушедшего ныне из жизни Валерия Огородникова. И тут на моем горизонте возник Валерий Фокин и предложил роль Хлестакова.

— Ваш неплохой немецкий — из Германии?

— Бабушка была наполовину полячкой, дворянкой, поэтому, как принято было в дворянских семьях, знала несколько языков. И всю жизнь проработала учительницей немецкого языка. Вообще все немногое хорошее, что во мне есть, привила мне бабушка. Я был более чем примерным мальчиком.

— Игра на фортепьянах — тоже от бабушки?

— Да. Я поэтому и в "Лире" настоял на том, чтобы было пианино. Вымолил его у Додина на коленях. Додин изначально задумал, что Шут появляется из-за кулис то с гармошкой, то с виолончелью, то с дудочкой. Учиться играть на виолончели в сорок лет — безумие. Я бы никогда не смог импровизировать на виолончели так, как я могу это делать на фортепьяно. Хотя фортепьяно не было вписано в декорации Боровского.

— Какой театр вы не любите?

— Я люблю ходить в Мариинку. А в драмтеатрах испытываю жуткие приступы мизантропии. Потому что понимаю, что стоит за этим зрелищем. Как правило, за этим не стоит ничего. Я не люблю театры, которые называю бульварными.

— Это какие?

— Практически все питерские театры (московские я меньше знаю). Труппы надо бы расформировать. Набрать заново. И Академию театральную закрыть. Лет на десять. Потому что там, кроме Фильштинского и Додина (у Дитятковского курс скорее при БДТ), не у кого учиться. Учат те, которые сами ничего в жизни не создали, ничего не сыграли, — губят людей. После этой академии актеры идут в ларьки продавать сигареты. Такого количества артистов такого качества не нужно, театры ими переполнены.

— Насколько я знаю, новации вас тоже не привлекают. Вы — консерватор?

— Просто не понимаю, чего они ищут. Я не только консерватор. Я — реакционер. Я — за психологический театр. За то, чтобы зритель в театре думал. И артист тоже думал, а не изображал.

Один режиссер написал: "Ум на сцене не поможет". В этом театре ум, может быть, и не поможет. А в МДТ и в сегодняшней Александринке — поможет. Зритель должен смотреть на умного человека, а не на фигляра, не на скомороха.

— Вы уже семнадцать лет играете "Концерт Саши Черного для фортепьяно с артистом". Ваш "Дневник провинциала в Петербурге" по Салтыкову-Щедрину номинировался на "Маску" в 2003-м. Осенью есть надежда увидеть в Москве вашу премьеру — De profundis по Оскару Уайльду. Сегодня моноспектакли — удовольствие на большого любителя. Рискованное мероприятие. Кто эти люди, приходящие их смотреть?

— Интеллигенция в Питере есть! Я уверен, что она есть и в Москве. Я знаю, что она есть и в Ханты-Мансийске, где я два раза играл "Сашу Черного" при полном зале на триста мест.

Понятное дело, на эти спектакли никто денег не дает. Вот сейчас собираемся поставить "Египетскую марку" — кому сейчас нужен Мандельштам?

Знаете, мы обратились в питерскую сеть книжных магазинов "Буквоед". Там директор — очень хороший парень, причем мой почитатель. Обещал посоветоваться, посчитать. Посчитал и говорит: "Извини, это не наш формат". Вот эта формулировка "не наш формат" меня убивает!

…А что же тогда ваш формат?

Светлана Полякова, "НОВАЯ ГАЗЕТА"

 07.05.2007

http://www.theart.ru/cgi-bin/material.cgi?id=1055

Док. 504073
Перв. публик.: 07.05.07
Последн. ред.: 10.10.08
Число обращений: 93