Телезрителям он известен по "Бандитскому Петербургу" и сериалу "Конвой PQ-17"; недавно на экраны вышел фильм Валерия Огородникова "Красное небо, черный снег" с Девотченко в одной из главных ролей. Скоро, надеемся, зрители увидят актера в телепроекте "Золотой теленок", где Девотченко – подпольный миллионер Корейко.

На нынешнем "Золотом софите" (высшая театральная премия Петербурга) Девотченко вместе с Виктором Гвоздицким номинируются как "лучший актерский дуэт" ("Двойник", Александринский театр). Парадоксально, но Алексей уже получал "Золотой софит" за "дуэт". При этом его любимый жанр – моноспектакль, за который далеко не каждый актер отважится взяться. Последняя работа Девотченко в этом жанре – моноспектакль "Эпитафия" по Лимонову и Кибирову.

– Алексей, бессмысленно спрашивать, почему вы взялись за Лимонова?

– Бессмысленно. Если говорить о творчестве, то никто никогда не знает, что откуда произрастает, что является причиной, а что – следствием. Помню, в юности как-то включил телевизор и "попал" на премьеру фильма-балета "Анюта" Гаврилина. Почему-то я сел к телевизору и так и просидел весь фильм – что-то, сам не знаю что, зацепило, проняло. После этого вечера я стал собирать Гаврилина. У меня есть вся его музыка: балетная, симфоническая, перезвоны, чудесные совершенно, и военные песни. Если говорить о выборе Лимонова, то сразу могу сказать: Лимонов никогда не был моим любимым писателем. При этом я не могу не признать его как безусловное явление нашей литературы. Я помню, как его тексты впервые печатались в "Огоньке", когда еще "Огоньком" зачитывалась вся страна. Тогда же у меня возник к Лимонову интерес – что-то в его текстах меня задело, что-то оказалось мне близко.

– Что же?

– Пожалуй, та пронзительность, честность, с которой он писал. Мы же тогда буквально захлебывались от фантастического ощущения вдруг возникшей свободы.
Но для своего моноспектакля я взял не те его книги, которые совершенно очевидно писались с прицелом на эпатажность. Как, к примеру, "Я – Эдичка". Мне куда ближе его "Дневник неудачника", произведение, написанное им для самого себя, написанное человеком, у которого по-настоящему болела душа и у которого была потребность выплеснуть на бумагу выстраданные им слова вовсе не для того, чтобы заработать деньги, а чтобы едва ли не исповедаться.
"Дневник неудачника" и тем более "Эпитафия" не имеют никакого отношения к Лимонову-нацболу. Ведь "Эпитафия" – это не только Лимонов. Остроту его протестных высказываний, его художественный, фантазийный экстремизм снижает мягкая лирика Тимура Кибирова, который одновременно и смеется и плачет над собой и над страной. Без ерничанья, без злорадных смешков, а именно со слезами. Потому что то, что Кибиров писал в годы вынужденной эмиграции, было прощанием с какой-то частью самого себя. Ведь все, что в стране происходило – и хорошее и плохое, – имеет отношение ко всем живущим в ней – и приемлющим советскую систему и ненавидящим ее.

– Первая редакция этого спектакля возникла еще в начале 90-х…

– Да, это старый спектакль, 93-го года выпуска. Тогда, где-то сезон, он игрался на сцене театра "Особняк".

– Отчего такая потребность возвращаться к старым спектаклям?

– Не знаю. Мне просто жалко не играть старые спектакли. И потом, если они мне нравятся, у них есть зритель, почему бы их не играть?

– Можно ли дважды, как говорится, войти в одну реку?

– Можно – и дважды, и трижды. В том-то и дело, что спектакли меняются. Потому что меняюсь я сам – и с возрастом, и в связи со своими жизненными перипетиями, и потому что меняется страна, меняется шкала ценностей. Для меня то, что написал Лимонов в эмиграции, стало куда понятнее после того, как я сам уехал на ПМЖ в Германию. Откуда вскорости вернулся. Но ощущение никому не нужного, предоставленного только самому себе эмигранта я ощутил сполна. Каждый раз происходит отклик на конкретный день.

– Ага, "и будет день, и будет пища".

– Да. Но, знаете, происходят совершенно удивительные открытия. Пятнадцать лет, с перерывами, играется "Концерт Саши Черного для фортепиано с артистом". В этом спектакле несколько тем: любви, бытовая, детства, социальная, странствий. И вот на последних спектаклях меня удивила и безумно огорчила мощнейшая реакция на социальную тему в спектакле – будто я играю в конце 60-х. Мне кажется, это тревожный симптом времени.

– Вам нравится будоражить зрителя, спокойно существующего в своем житейском "коконе"?

– Да нет. Мы никого насильно не тащим на наши спектакли. Наоборот, я только рад, что я играю свои моноспектакли именно в Интерьерном театре. Его камерная сцена, с хорошей театральной атмосферой, кстати, – то самое место, куда просто прохожий с Невского не придет. На этих спектаклях нет случайных людей, туда приходит подготовленный зритель. Хотя всякое бывает, помню, как еще в начале 90-х на спектакле по Лимонову какой-то зритель выскочил из зала с криком: "В театре должно быть все прекрасно, а вы!.."
Все же я уверен, что в стране достаточно умных людей, которые готовы слышать не только то, что "пипл" привычно "хавает". При этом, поймите меня правильно, я отнюдь не против массовой культуры. Она есть во всем мире, и не мне выступать против нее. Пусть будет, ради бога. Но только это не мой зритель. У меня нет задачи будоражить его покой.

– Почему?

– Ну потому что это не есть предмет театра. Мне ближе театр, занимающийся исследованием души человеческой, исследованием мотивов поведения, поступков человека; интеллектуальный театр, который заставляет зрителей не вздрагивать и в ужасе закрывать лицо руками, а думать о жизни, о том, как он ее проживает. Да, с одной стороны, театр должен потрясать, как говорил, по-моему, Гете, а с другой – если уж потрясать, то не эффектами и даже не виртуозной, блестящей игрой, хотя это тоже неплохо, а открытием: "О-о-о, это же про меня, обо мне".

– И тем не менее, вы играете маргинала Лимонова, снимаетесь в роли одного из лидеров партии эсеров Бориса Савенкова, под чьим руководством убили и Плеве, и московского генерал-губернатора, и великого князя Сергея Александровича (в сериале "Столыпин", который только что сняла команда, работавшая над сериалом "Конвой PQ-17", где Девотченко снялся в роли командира немецкой подлодки. – Прим. авт. ). Это же ваш сознательный выбор. Наводит на размышления.

– Пожалуй, можно сказать, что мои спектакли – это такая форма протеста. Протеста против сегодняшней тотальной безвкусицы, которая порождает своего рода культурный экстремизм. Лимонов писал, я его играю, и этим выражаю свой протест. Так же, как я играю два других моноспектакля – "Концерт Саши Черного для фортепиано с артистом" и "Дневник провинциала в Петербурге" Салтыкова-Щедрина – выражая протест. "Двойник" в Александринском театре – это тоже своеобразный протест, еще более страшный. Ведь Фокин поставил спектакль не про какую-то абстрактную Россию середины ХIX века, а сделал проекцию именно на наше страшное время. Ставя Лимонова – Кибирова в начале 90-х, мы думали, что прощаемся со своим имперским – в худшем смысле этого слова – прошлым. А оказалось, что мы так и не сумели это сделать. Не получается в нашей стране окончательно расстаться с совковым прошлым. Поэтому и есть потребность играть эти спектакли – чтобы попытаться изжить, наконец, в нас это прошлое…

– Это ваша "тема"?

– Да. Меня интересует проблема "художник и жизнь", столкновение, конфликт творческой личности и окружающей пошлости.

– Он неизбежен?

– Не только неизбежен, а необходим. Было бы ненормально, если бы творец находился в гармонии с миром, с окружающей его действительностью, с властью и так далее. Более того, он всегда перманентно одинок. Но я скажу вам больше – нет такого `страдальца`, который не был бы счастлив своими страданиями. Я не представляю себе счастливца, которому его счастье не доставляло бы мучений. В людях всё перемешано.

– Алексей, я понимаю, вы – не конформист…

– В смысле?

– Вы же не только играете в "одиночных" спектаклях, но снимаетесь с московскими звездами, общение с которыми наверняка требует конформизма? Удается приноровиться, или эти съемки являются дополнительным источником раздражения?

– Звезда звезде рознь. И, скажем, Олег Меньшиков, с которым я только что снялся в "Золотом теленке", – безусловная звезда. Но в то же время это высочайший профессионал. В отличие от многих коллег, он не позволяет себе выйти на площадку неподготовленным. Поэтому мне с ним очень легко, не надо под него подстраиваться, так же, как и ему под меня. У нас общие взгляды на профессию.
То же самое могу сказать про Аню Михалкову, с которой я снялся в сериале Грамматикова "Сибирочка". Казалось бы, "дочка Михалкова". Но – никакой фанаберии, замечательная думающая актриса, она мне очень нравится в фильме Месхиева "Свои". Но, к сожалению, до сих пор несправедливо ассоциируется со Степашей-Хрюшей. Приходится сталкиваться на съемочной площадке и с такими "коллегами", которые ничего, кроме брезгливости, не вызывают. Именно брезгливости – в профессиональном плане. Они позволяют себе выучить текст за пять минут до выхода на площадку: "А что я там говорю?" Это даже не непрофессионализм, это просто профнепригодность. И такого, к сожалению, много.

– И как вы с ними находите общий язык?

– Да никак. Я занимаюсь своим делом.

Елена Боброва, "Free тайм" N 8 (2005 год)

http://www.theart.ru/cgi-bin/material.cgi?id=772

Док. 504089
Перв. публик.: 10.10.05
Последн. ред.: 10.10.08
Число обращений: 174