Любопытно, что по мере ее написания из жестокого потрошителя литературных стилистик он превратился в писателя-морализатора с гуманистическим мессиджем
Лед кончился, господа критики и читатели. Путь Бро подошел к концу, Тунгусский метеорит весь разобран на ледяные молоты, 23 000 братьев Света получили свое, миллиарды мясных машин - свое. Владимир Сорокин закрыл масштабный триптих, начатый с середины ("Лед"), продолженный, по-голливудски выражаясь, приквелом ("Путь Бро") и завершенный сиквелом ("23 000"). Бывший разбойник на караванных путях Большой Прозы, джек-потрошитель литературных стилистик окончательно переместился в приличнейшее беллетристическое high society. Обманув разом и тех, кто ждал от матерого концептуалиста сногсшибательного выверта под занавес, и тех, кто вовсе не верил в его способность выстроить монументальное здание традиционного романа - с непростым сюжетом, эпическим охватом и внятным мессиджем, - Сорокин в финале предсказуемо неожидан, и все правила соблюдены.
Сорокин, разумеется, порядком подставлялся, когда во "Льду" впервые взялся говорить хоть что-то от себя: до того автор был практически неуязвим, поскольку его-то в текстах и не было. Был метод: демонстрация того, что любой большой стиль, будь то русская романная традиция XIX века или скулосводящая пафосная нормированность соцреализма, нетрудно довести до абсурда, до психиатрического распада. Иногда эта вивисекция была блестящей, часто - забавной, чаще - утомительной (нельзя все-таки нещадно эксплуатировать один прием, пусть даже у тебя штучный слух на любые речевые нюансы). Склонных к ханжеству она шокировала, склонных к эпатажу приводила в восторг, но самого Сорокина ущучить было невозможно: он мастерски прикрывался распотрошенными телами жертв. И крайне забавно теперь наблюдать, прочитывая "Трилогию" целиком в порядке не сюжетной хронологии, но написания, как неуловимый пересмешник постепенно отказывается от прежней позиции "постороннего" имитатора-абсурдиста (еще заметной во "Льду") в пользу четкости авторского высказывания, едва ли не морализаторской (безусловно, преобладающей в "23 000"). Хотя и здесь не без подвоха, но об этом после.
Для тех, кто запамятовал: на самом деле Тунгусский метеорит - гигантская глыба мистического льда, эманации Света Изначального. Некогда 23 000 лучей этого самого Света сотворили холодную и прекрасную Вселенную, но ошиблись, творя Землю, где и оказались в ловушке - запертые в телах мясных машин, шустрых, но на деле мертвых человеков с их циклически воспроизводящейся безнадежной жутью (взаимо)мучительного существования. Обретенный лед метеорита, однако, пробудил сердце Саши Снегирева, осознавшего себя первым братом Света, братом Бро. И на протяжении всего XX века со всеми его войнами, революциями и репрессиями Бро и множащиеся братья, чье сердце заговорило, разбуженное ударом ледяной колотушки в грудь, пытаются разыскать и пробудить всех 23 000 избранных - светловолосых и голубоглазых, ведь только в их сердцах селится Свет. Когда это случится, они встанут в круг и превратятся вновь в лучи Света, а кошмар земного существования развеется вместе с самой Землей и мясными машинами. Что и происходит в финале "23 000"; вот только результат оказывается не вполне тем, какого они ожидали. Окончательной расстановки акцентов Сорокин избегает - но 23 000 братьев и сестер падают замертво, и, судя по мучительным гримасам на их лицах, обретенная Вселенная не вполне соответствует их ожиданиям; а мир мясных машин никуда не девается. Больше того, две мясные машины, Ольга и Бьорн, задействованные в последнем ритуале Братства, остаются в живых и находят в себе и сущем Бога - не абстрактный ледяной Свет братьев, а заинтересованного Бога-творца. "И они пошли, ступая босыми ногами по нагретому солнцем мрамору" - Сорокину не откажешь в умении ставить эффектную точку.
Вряд ли этот финальный сюрприз стал и впрямь сюрпризом для вдумчивого читателя. Просто в двух предыдущих романах ледяной сарказм в адрес увиденного как бы посторонним взглядом выморочного мира мясных машин, живущих, мучающих, убивающих и умирающих ради фантомов, преобладал - прием остранения Сорокин использовал, надо признать, на все сто, - а здесь мяч впервые очутился и на их половине поля. И предсказуемо оказалось, что самодовольное превосходство избранных вряд ли лучше тупой витальности плебса, равнодушная элита стоит бессмысленного быдла, убивающие и мучающие во имя Великой Цели - убивающих и мучающих из жадности или похоти. В конце концов родственность одержимых Льдом арийцев и их Братства нацизму была очевидна, а беспомощное и болезненное стремление обретающихся в грязи и жестокости мясных машин к Свету как минимум симпатичнее бесчувственной убежденности в изначальном им обладании.
Глупо раздумывать о том, а всерьез ли Сорокин написал свою "Трилогию": разумеется, не вполне. Трудно быть стопроцентно серьезным, монтируя текст опять же из имитаций: то сурового дискурса шпионского триллера, то многозначительного бреда конспирологических построений, то дремучего новояза внутренних монологов душевнобольного, то гремящей шестеренками советской прозы 20#8722;х. Но парадокс заключается в том, что подвох, содержащийся в прежней имитационности авторского метода, можно с чистой совестью выносить за скобки: в сегодняшнем беллетристическом поле имитация и стилизация даже не прием, а необходимое условие; прозаические бронтозавры, сотворенные в уверенности, что литература может вырастать прямо из жизни, а не из другой литературы, вымерли вполне. Так что превращение потрошителя стилистик в серьезного писателя с гуманистическим, в итоге, мессиджем - штука не столько возрастная (все-таки Сорокин уже полтинник разменял) или конъюнктурная, сколько неизбежная: охотиться больше не на кого. А уж вправду ли он говорит сердцем или только холодно конструирует умом - поди проверь. Да и важно ли?
Александр Гаррос
"Эксперт" No4
30.01.2006
http://www.expert.ru/printissues/expert/2006/04/book_vladimir_sorokin/
Док. 504539
Перв. публик.: 30.01.06
Последн. ред.: 12.10.08
Число обращений: 126
Сорокин Владимир Георгиевич
|
