Казалось бы, эта история о том, что настоящая человеческая жизнь течет помимо всяких политических, социальных катаклизмов. А вот и нет: это история про то, что никуда не деться от этих самых катаклизмов, от войн и революций
Представление о том, что был когда-то золотой век или, скажем, серебряный, ошибочно. Ностальгические воспоминания о той эпохе канунов, когда все было так мило, так наивно, так красиво: первые аэропланы, похожие на этажерки; первые, фукающие дымом, как самовары, автомобили; футбол - нелепый, первый, допотопный футбол - все это вранье. Причем не слишком красивое вранье. Так, по крайней мере, считают создатели фильма " Гарпастум", заинтересовавшего аудиторию и жюри Венецианского кинофестиваля.
Почему "Гарпастум"?
Для какой надобности давать латинское название игры в мяч, когда речь идет о футболе в Питере в годы первой мировой войны? Да еще и пояснять в титрах: "Harpastum - название античной игры в мяч"? Что за пижонство? Да нет, не пижонство. Оправданный ход. Чеканная латынь нужна, чтобы зритель почувствовал: сейчас ему покажут что-то вроде античной трагедии с ее главной темой - абсолютным равнодушием рока к отдельной человеческой судьбе.
А можно и так: во все времена играли в мяч - и в древнем Риме, и в древнем Китае, и в древней Америке - почему бы не предположить, что эта древняя игра человечна, вечна и более необходима, чем все войны и перевороты? А можно дать такое объяснение: фильм снят о временах, таких же далеких от нас, как античность. Нам этот мир представляется каким-то таинственным, экзотичным, вроде слова harpastum, однако посмотрите, до чего похожи люди этого мира на нас теперешних; и жизнь - похожа. Не волнуйтесь, никакой это не гарпастум, просто - футбол.
Титры всегда важны в фильме. Важны они и в "Гарпастуме". Скажем, в титрах появляется поэт Владислав Ходасевич. Но если смотришь кино в первый раз, фиг разглядишь этого поэта среди посетителей салона неудавшейся актрисы. Вот Чуковского сразу замечаешь. Видный дореволюционный критик, которому предстоит стать классиком советской детской литературы, вертит в руках статуэтку и ворчит: "Бывает же... Изобразили совершенно косую женщину. Совершенно. Это постараться надо, чтобы так отлить..." Да, Чуковского замечаешь сразу, и Ахматова определяется без труда, ее окликают: "Аня!" А вот Ходасевич... где-то он есть, но надо сильно всматриваться в посетителей салона, чтобы его обнаружить.
Между тем в титрах он помечен. Значит, он важен для тех, кто делал фильм. Еще бы нет! Ведь сам фильм - вариации на темы лирики Ходасевича. Позднего Ходасевича, того самого, что сформулировал: "Певучий лепет не разнежит сурово-стиснутых стихов. Я полюбил железный скрежет какофонических миров". Вот то самое: "железный скрежет какофонических миров" - главное ощущение, которое остается от фильма Алексея Германа -младшего.
Пафос
У каждого фильма есть свой пафос, своя патетика. Есть они и в "Гарпастуме". Это пафос разоблачения мифа Серебряного века, патетика уничтожения стиля ретро. Современная техника грозна и серьезна, а техника прошлого кажется милой и смешной, трогательной. Вот эту-то трогательность прошлого и взрывает Герман-младший. Аэроплан у него похож на этажерку. И разгоняет эту этажерочку для взлета целая рота солдат, но в этом нет ничего трогательного, ничего уютного.
Серенький питерский зябкий денек, истоптанное бурое поле, по нему толкают нелепое, этажерочное, но грозное сооружение. Оно больше напоминает оружие древности, чем смешные самолетики немого и звукового кино. Пафос фильма про начало российского ХХ века, про Петроград времен первой мировой войны и революции таков: жизнь всегда тяжела, трудна, тосклива. Всегда интеллигенты - нервны и издерганы, а жлобы - жестоки, безжалостны и уверены в себе.
По этой причине если у вас есть невинное хобби, страсть, вроде игры в футбол, - радуйтесь. Это и есть ваше настоящее призвание. Не стесняйтесь того, что ваша страсть может выглядеть нелепой, смешной, никчемушной. В фильме великий поэт Блок (Гоша Куценко) встречается с молодым парнем, увлеченным футболом (Евгений Пронин), и тихонечко так сам с собой рассуждает: "Может, вся моя известность - ничто? Ерунда, чепуха, труха? Пройдет время, и она схлынет, а всплывет нечто совсем другое?.." По прошествии многих лет спросите у нынешнего молодого поклонника "Зенита": "Кто такой Александр Блок?" Возможны неадекватные ответы...
Демифологизация
Герман-младший не боится брать уроки у своего отца, Алексея Германа-старшего. Вся его стилистика - оттуда, из фильмов отца, демифологизирующих советскую эпоху. С той же спокойной страстью Герман-младший демифологизирует предреволюционное время, с уверенностью стенобитной машины разрушает канон красивого, изящного Серебряного века. Так все было красиво, и - ах! - откуда ни возьмись появились революционеры.
Последнее десятилетие перед революцией было напряженным, неуютным, сумрачным временем, утверждает своим фильмом Герман-младший. Люди были готовы к катастрофе. Они могли не интересоваться политикой, злиться на то, что грохочут сплошные марши в связи с началом войны, удивляться тому, что Петербург зачем-то переименовывают в Петроград, вообще интересоваться только спортом и сексом, но... внутренне, душевно, если угодно, нервно они были готовы к катастрофе. И готовы куда больше, чем те, кто интересовался политикой.
Потому что те, кто интересовались не футболом, а куда более серьезными вещами, восприняли социальную катастрофу как всемирное обновление или восстановление социальной справедливости. Обормоты же, пинавшие мячик и уестествлявшие дам, отнеслись к перевороту как к настоящей беде, поэтому они в условиях этой беды выжили. Они были к ней готовы по-настоящему.
Одна из тем фильма, тем неназванных, подспудных, но наиболее важных, - рождение советской интеллигенции, даже специально - советской гуманитарной интеллигенции: писателей, журналистов, художников. Откуда они все получались и получились? Юрий Олеша, Валентин Катаев, Михаил Слонимский, ну да, и дед режиссера - Юрий Герман, и многие другие... Что это была за среда? Молодые представители нижнего слоя российского среднего класса, они - не очень свои и не очень чужие среди заводской шпаны, они - не очень свои и не очень чужие среди интеллектуалов.
Днем они могут побеседовать с Александром Блоком и даже не понять, что беседуют с великим поэтом (так, придурочный знакомый любовницы), а вечером столкнуться с настоящей зверской уголовщиной на окраине города. Мир Блока и мир уголовщины в равной мере родны им и чужды. Их настоящая родина - странный, скособоченный быт нервной, небогатой интеллигенции. Вот оттуда и появились первые хорошие советские писатели, художники, журналисты.
Они рекрутировались из аполитичных юношей, поскольку яро и ярко политизированные юноши уничтожали друг друга во время революции, гражданской войны, эмигрировали, погибали во время чисток, оказывались в разного рода оппозициях и уклонах. Уцелевали не то чтобы циничные, а вот именно что - аполитичные. Они оказывались востребованы. Те знания, которые они получали в гимназиях и на первых курсах институтов, очень им помогали написать статью, повесть или целый юмористический роман.
Они особо-то не совались в кровавый котел переделки мира. В футбол поиграть, стихи сочинить, женщину полюбить - это пожалуйста, а воодушевиться Константинополем, который должен быть наш, или прекрасным новым миром, в котором не будет бедных, голодных и обиженных и все будут счастливы, - извините... не по нашей части. Пафос - узнаваем. Как ни странно, это - "Большой Лебовский" братьев Коэн. Только американцы сняли смешную черную комедию про то, что лучше сшибать кегли, чем воевать, а русский режиссер сделал печальный фильм, но идеи им владели те же...
Готовность к катастрофе
Готовность к катастрофе - самая важная эмоциональная составляющая фильма. Интеллигенты, про которых снят фильм, живут пока еще не в коммуналках. Но им немного времени осталось до уплотнения. Алексей Герман-младший ловит кайф, долго и умело показывая квартиру, которой предстоит стать коммунальной, общей. Камера проезжает по коридору, по комнатам, переполненным гостями, беседующими, читающими стихи, курящими, а зритель поневоле соображает: ага, вот сюда вселят семью, и сюда, и вот сюда. А вот ванная, где полуголая хозяйка квартиры ждет, кто же к ней войдет, чтобы одарить того счастьем любви, - эта ванная слишком велика, ее разделят перегородкой и тоже кого-то вселят.
Готовность к будущей тесноте, к коммуналкам и очередям подчеркивается Германом-младшим тщательно и толково. Именно - готовность, ибо интеллигентные насельники отдельных квартир живут в них так же тесно, нервно, неуютно, издерганно, как и в будущих, в предстоящих им коммуналках. Они умудряются устроить ад в каждой отдельно взятой комнате. Ну, например: дядя и тетя воспитывают оставшихся сиротами племянников и тут же, из самых лучших, человечных побуждений, держат их свихнувшегося отца.
На справедливый вопрос, заданный после очередной попытки самоубийства сумасшедшего родственника: "Почему же вы его в сумасшедший дом не отвезете?", тетя отвечает человечнейшим монологом о том, как ему будет тяжело в узилище, а здесь он среди своих... Трогательнейший монолог, но только в результате этой человечности и свои могут рехнуться, и родственник не поправится. Зато жизнь с идиотом, если не сведет с ума, великолепно подготовит к некоторым особенностям предстоящего революционного и советского быта.
Есть особая эстетика, эстетика дождя, тумана, сырости, зябкости, мороси. Она убедительнее пышной красивости. Как пишет современный поэт Дмитрий Быков: "Мне по сердцу кроткая тишь увяданья, пустые селенья, руины в плюще, и отдохновенье, и похолоданье, необязательность, да и вообще... Потом это все опадает лавиной, являются беженцы, гунны, войска и плач человечий, и вой буйволиный, но эта эстетика мне не близка..." До "буйволиного рева" Герман-младший доводит свое киноповествование и обрывает. Эта эстетика ему и впрямь не близка. Раскаты будущей эстетики горя, беженства, убийств, человечьего плача есть в его фильме про четырех приятелей, занятых футболом и любовями в предреволюционном, военном Петрограде. И эти раскаты настолько страшны, что можно себе представить, что еще предстоит оставшимся в живых трем футбольным друзьям...
Непредсказуемость
Впрочем, что бы мы ни представляли себе, все равно точно и правильно мы ничего предугадать не сможем. Это тоже одна из тем фильма - абсолютная непредсказуемость человеческого мира. Девушка в 1914 году бежит из фронтовой страны, Сербии, к сестре в Петербург, в тыловую столицу, и гибнет - не во время революции, голода, гражданской войны, террора, а задолго до всего этого...
Человек не может предугадать события, потому что он сам непредсказуем, не предугадываем. Он способен на многое, если не на все. В самом начале фильма бритый наголо человек целую пристань спасает от пожара и остается жив. В конце этот же человек совершает зверское преступление и погибает. Фабричный хулиган, безжалостный, жестокий, не соблюдающий никакие правила ни игры, ни жизни, уходит на фронт и отдает интеллигентным ребятам, которых с таким удовольствием обижал и унижал, деньги. Дескать, возьмите, хлопцы, я слышал, вы землю хотите для стадиона приобрести, берите, на футбол - не жалко.
В том-то и дело, что непредсказуемость эта оказывается связана с закономерностью. После того как событие происходит, зритель, вспоминая происшедшее, невольно соглашается: "Да, так оно и должно было произойти, а как же иначе?" Соединение непредсказуемости и закономерности - обаятельнейшая и убедительнейшая черта фильма.
Вообще, одна из его убедительных особенностей - напряженные отношения между внешним и внутренним; тем, что на первый взгляд, и тем, что открывается при внимательном всматривании. На первый взгляд, это импрессионистическая история, где самое важное - настроение. А вот и нет, не менее важна и фабула: про что история, а не только то, как она рассказана. Поначалу кажется, зрителям предлагают историю времен Серебряного века, который порушила революция, а на самом деле - никакой это не Серебряный век. Это - крученый, верченый, истеричный, несчастный век, из которого естественным выводом получился социальный переворот.
На первый взгляд, эта история о том, что настоящая человеческая жизнь течет помимо всяких политических, социальных катаклизмов. А вот и нет, это история про то, что никуда не деться от этих самых катаклизмов, от войн и революций. Поэтому если вы любите играть в футбол, играйте и не волнуйтесь насчет великих событий, они и до вас доберутся, будьте готовы. Впрочем, если вы продолжаете играть в футбол, то вы - готовы. Всегда готовы.
"Гарпастум" - режиссер Алексей Герман-младший, автор сценария - Олег Антонов и Александр Вайнштейн при участии Алексея Германа-младшего, оператор-постановщик - Олег Лукичев, художник по костюмам - Елена Мамалич. В главных ролях: Даниил Козловский, Чулпан Хаматова, Евгений Пронин
Никита Елисеев
"Эксперт Северо-Запад" No42
07.11.2005
http://www.expert.ru/printissues/northwest/2005/42/42no-skylt/
Док. 504552
Перв. публик.: 07.11.05
Последн. ред.: 12.10.08
Число обращений: 173
Герман Алексей (Младший)
|
