Для Женовача лицедейство - средство постижения идей.Назад
Для Женовача лицедейство - средство постижения идей.
"Захудалый род" - первый спектакль Сергея Женовача, выпущенный после того, как его знаменитый гитисовский курс обрел статус театра. Без сомнения, это программный спектакль. Не так уж сложно найти переклички между богоискательством неоконченной семейной хроники Николая Лескова и подвижнической философией новоиспеченной студии, созданной по образу и подобию Мастерской Петра Фоменко (она тоже возникла некогда из гитисовского курса). Соблазнам нынешней клипмейкерской эпохи вчерашние студенты предпочли театральное товарищество на вере. Надо бы уточнить: на вере в нравственную силу искусства. Кажется, Женовач и его команда решили вернуть этим затертым словам их первоначальный возвышенный смысл. Новоявленная студия только тем, пожалуй, от своего прообраза и отличается: для Фоменко лицедейство само по себе всегда было самодостаточным, любые идеи становились лишь объектом и материалом для всепреобразующей игры. Для Женовача лицедейство - средство постижения идей: театр поверяется ими, а не они театром.
Густонаселенный четырехчасовой спектакль сделан, в сущности, бесхитростно - этюдным методом. Герои предстают перед нами как ожившие образы давно прошедшего времени. Двухъярусная конструкция, придуманная Александром Боровским, напоминает портретную галерею, где рамы для картин становятся окнами в прошлое, а рассказчица семейной истории - почти экскурсоводом. Персонажи сошли с портретов во плоти, но их близость лишь кажущаяся. В самом спектакле времена перемешаны, и давно погибший герой войны может в тяжелую минуту явиться к жене, чтобы прижать ее к сердцу, но зазор между теми временами и нашим ощущаешь явственно - как между золотым веком и железным, милой сердцу стариной и немилосердной реальностью.
Так же как и Фоменко, Женовач (к слову сказать, его ученик) умеет и любит ставить прозу. Ему удается длинная романная форма. В его неторопливом театральном чтении есть столь мощное обаяние, что сценическое многословие не утомляет. Но главное его умение все же в другом - являть на сцене истинно прекрасных людей. Известно, что всякого рода упырей играть проще, чем добродетельных героев. Для Женовача удивительным образом именно изнанка человеческой души оставалась всегда тайной за семью печатями, зато театральную формулу душевного благородства и чистоты он обычно выводил с легкостью.
В спектакле много героев, но есть два главных - княгиня Варвара Никаноровна Протазанова (прекрасная работа Марии Шашловой) и русский святой в миру Мефодий Червев (Сергей Аброскин). Оба являют собой разные типы праведности. Княгиня - праведности деятельной. Червев - созерцательной и аскетической. Им обоим противостоит наступающий на Русь, уже не Святую, но еще сохранившую представление о святости, мир расчета и чистогана. И ним-то Женовачу, как и Лескову, все понятно. А с формулой душевной чистоты вдруг возникли вопросы. Что важнее - любовь к Божьему миру, несовершенному, но все же достойному спасения, или истовая праведность презревшего мир анахорета? Кажется, Женовач, сам не чуждый аскетизма, пока все же на стороне княгини. Во всяком случае, его не ригористичный, не аскетичный, полный животворной энергии спектакль заставляет на это надеяться.
