- Иосиф Бродский очень точно определил отношения художника и власти: "плохая политика портит нравы, и это уже по нашей части". Театр в советскую эпоху часто вмешивался в "политику". Сейчас он стал значительно индифферентнее. Как вам кажется, что приобрел и что потерял наш театр, из которого ушла "политическая составляющая"?
- Театр приобрел свободу. Из театра ушли грубая топорная цензура, идеологическое давление. Иногда оно было очень изощренным, иногда глупым. Скажем, я помню, как я уговорил Анатолия Эфроса вернуться на эту сцену и поставить у нас в театре "Гедду Габлер". Мы уже сделали распределение ролей и отправили эту пьесу на разрешение в Министерство культуры. Разрешение мне пришло отдельно на "Гедду" и отдельно на "Габлер". Звучит анекдотически, но так было. В таком виде цензурный аппарат ушел. Но свобода - тяжкая ноша. Раньше придумать театральный спектакль (теперь чаще используют слово проект) было гораздо легче. Изменилось время, изменился зритель.
- А в чем причина, на ваш взгляд?
- Информационная эпоха очень сильно повлияла на театр, на окружающий мир. Телевидение, реклама, антреприза, изобилие концертов. Наконец, в Москве появилось такое количество ресторанов и такое количество казино, что и в Париже столько не насчитаешь. В Москве есть куда пойти вечером. И люди не всегда выбирают театр. Раньше мы издевались над американской поговоркой "время - деньги". Сейчас мы поняли, что появилась масса людей, для которых время - это довольно большие деньги. И пойти в вечернее время (в так называемый прайм-тайм) на спектакль - это довольно ответственный выбор. Найти силы погружаться в мир Достоевского, Островского - это все сложно. Сейчас большой импульс приобрели маленькие театры, небольшие сцены. И это хорошо, они дают импульс всему театральному делу. Я к ним с самого начала относился чуть иронически. Собрав всю желчь, которая у меня есть, я предложил сделать спектакль в грузовом лифте. Аншлаги обеспечены. Я придумал, что это будет монолог человека во время эпилептического припадка, и заканчиваться он будет припадком. Воздействие, и весьма сильное, обеспечено. С большой сцены такого биологического воздействия добиться не удастся Но, невзирая на свой скептицизм, я слежу, что делается на малых сценах в разных театрах. Слежу, как работает Фоменко, как работает Додин.
- Мне кажется, что люди часто предпочитают театру ресторан по той простой причине, что в Москве не осталось (или почти не осталось) ресторанов, где тебя могут отравить. И довольно много театров, где ты на такое зрелище наткнешься, что будет жаль и потраченного вечера и денег
- Мне рассказывали режиссеры, мои ученики, которые много ставят в антрепризах, что еще несколько лет назад достаточно было нескольких известных имен, чтобы в провинциальном городе антрепризный спектакль шел на аншлагах по десять представлений. Теперь, дай Бог, чтобы два раза прошел. Может, это закономерный процесс. Публика и впрямь умнеет И постепенно условия, в которых живут наши театры, изменятся.
- Я думаю, что ряд театров выпускает заведомо "не получившийся" спектакль просто потому, что жаль вложенных в него денег Хочется хоть что-то вернуть Но вот вы не позволяете "Ленкому" опускать планку
- Это очень мужественный поступок сказать, что такой-то спектакль не годится Но иногда приходится. Я согласен с вами, что сейчас очень много ерунды в театре.
- Как выживает "Ленком" во время резко сократившихся субсидий на театры?
- Нам много помогает московское правительство, мы можем платить людям, которые у нас работают, скажем, достойные деньги по российским меркам. Но, конечно, в нынешней ситуации я не могу себе позволить прежнего количества постановок в год. Выпустить спектакль - это очень дорого. Поэтому я теперь гораздо дольше примериваюсь к материалу, чтобы избежать ошибки. Период поиска, подготовки и вхождения в репетиционный процесс у меня увеличился весьма значительно.
- Приятно, что ваш роман с публикой сложился вполне счастливо и длится уже много лет
- В определенной степени мы избалованы любовью публики. Театр существует восемьдесят лет. Вот у нас сейчас будет очередной юбилей. Я немного устал от юбилеев. Но что делать "Ленком" любили при Берсеневе. И тот период, когда в "Ленкоме" работал Эфрос, был замечательным периодом. А в 74-м году с пьесы Горина "Тиль" начался уже период сегодняшнего "Ленкома". Достаточно счастливый период. К нам всегда ломилась публика. Жили всегда с аншлагами.
- Мне кажется, что люди ходят в театр в поисках настоящего. Не картинка на экране, а живой актер, живой голос, живые эмоции Чем более насыщенна информационная среда, тем сильнее эмоциональный голод
- Возможно, хотя меня настораживают, скажем, побоища после футбольных матчей. Такое хорошее, красивое зрелище футбол, а развязывает такие животные инстинкты. Значит, нарушена какая-то правильная связь с публикой. В театре самое дорогое - когда зритель подключается к происходящему на сцене, к энергии, которая живет на сцене. И обратно - актеры получают взамен энергию зрительного зала. Возникает некая общая биомасса, биополе, не знаю, как это назвать, но это то, для чего живет театр. Можно смотреть спектакли в режиме простого созерцания. Но я это не люблю. В поисках контакта, я, наверное, даже перебираю со зрелищными элементами. Вахтангов дал грандиозное определение "фантастический реализм". Вот помню, когда у нас на сцене очень много стреляли и шло много дыма, покойный Леонов меня спрашивал: "Маркуша, это у нас опять "фантастический реализм"?" Со временем я преуменьшил количество внешних раздражителей. Но все равно уверен, что большая сцена должна быть зрелищно привлекательной.
- Вы начинали репетировать "Бригадира" Фонвизина (блестящий репертуарный выбор), отложили эту идею, сейчас репетируете "Женитьбу" Гоголя. Часто ли вы меняете первоначальный замысел, откладываете пьесу?
- Не слишком часто, но бывает. Скажем, у меня было увлечение "Снегурочкой" Островского. Арбузов, умирая, предрек, что скоро самой репертуарной пьесой станет именно "Снегурочка". Я начинал работу над ней, отложил. "Бригадира" после нескольких репетиций я тоже отставил. Хотя вот мои студенты подхватили эту мысль, и наш проект обрел сценическую жизнь. Сейчас мы занимаемся "Женитьбой"
- Сейчас режиссеры довольно свободно общаются с классическим текстом: перекраивают его, переписывают своими словами, меняют сюжетные линии и т.д.
- Это довольно сложный процесс. На Западе при театрах очень давно существует должность "драматурга". У нас завлиты, там - драматурги, люди, которые переписывают классический текст, чтобы он не терял актуальности. Это очень сложный и деликатный процесс. Тут сложно поставить какие-то рамки: это можно с текстом делать, а это - нельзя. Я приветствую новаторские поиски молодых режиссеров - Серебренникова, Чусовой, но, мне кажется, в "Ленкоме" правильнее обходиться с классическим текстом с большей бережностью. Мы делаем вставки в гоголевский текст. Но мы берем эти вставки из лексического мира Гоголя. Грубо говоря, моя задача в том, чтобы зрителю казалось, что эта реплика всегда была в пьесе. Ну и, конечно, чтобы текст вызывал смех. Если Гоголь не смешон, то это уже не Гоголь, а что-то другое
- Про Товстоногова говорят, что дисциплину звездной труппе БДТ помогало держать его чувство юмора. Что помогает вам столько лет сохранять климат "Ленкома"?
- "Ленком", естественно, не расположен на необитаемом острове. И всякие ужасы, связанные с сериалами, антрепризами, да и просто с болезнями, затрагивают и нас. Есть бациллы зависти, ненависти, - я объяснял студентам, что эти микробы всегда живут в театральном воздухе. И надо вырабатывать иммунитет, чтобы им противостоять. И у нас случаются срывы. В приступе дурной правды могу вам сказать, что на гастролях наш театр несколько раз выходил за рамки культурных норм и терял свое достоинство. Но это были срывы. Если сказать, что помогает нам держаться Артисты понимают ценность театра-дома. Несмотря на все реформы, несмотря на его экономическую уязвимость. Дом легко уничтожить, но создать трудно. Как-то Олега Янковского, еще в советское время, пригласили участвовать во французской постановке. И все было замечательно. А потом проект кончился, и все участники разошлись. Он растерялся. Он был уверен, что последует какое-то прекрасное продолжение. И тогда, мне кажется, он многое понял и переоценил. Понял, что "Ленком" - это навсегда.
Ольга Егошина
20.06.2007
http://www.peoples.ru/art/theatre/producer/zaharov/interview7.html
Док. 507352
Перв. публик.: 20.06.07
Последн. ред.: 17.10.08
Число обращений: 88
Захаров Марк Анатольевич
|
