- Знаете, я получил удовольствие! Все-таки такой поток российского кино я не видел давно. Чтоб купить билет и пойти в кинотеатр - этого со мной не случалось со времен "Сибирского цирюльника" и "Зависти богов". В Сочи же удалось понаблюдать над тем, что называют процессом. Еще я благодарен "Кинотавру" за то, что он помог снять стресс. У нас в связи с выпуском спектакля "Шут Балакирев" возникало много проблем, за все надо было отвечать - и перед людьми, и перед делом, и перед совестью. И вдруг свобода! Четырнадцать дней никто ничего от меня не требовал. Я отказался от положенного по регламенту второго голоса председателя жюри и мог ни на кого не давить. Мы откровенно обменивались впечатлениями и дали друг другу клятву, что за пределы жюри наши суждения не выйдут. У меня есть клановый предрассудок или, возможно, принцип: о коллегах плохого не говорить. По крайней мере уклоняться от этого.
- Но вы не уклонитесь от вопроса о том, что осталось в осадке?
- Было много тревожных эмоций и у меня, и у других членов жюри, что я осторожно высказал на закрытии фестиваля и немедленно был обруган в прессе. По мнению одной газеты, я был невежлив и, вероятно, на кого-то намекал. И шли гипотезы, на кого я мог намекать.
- А на кого вы намекали?
- Этого я даже вам не скажу. Но в театре, когда пустой зал и люди не хотят смотреть твою продукцию, все становится понятно. А в кино, мне кажется, обратной связи нет. На земле более пятисот кинофестивалей, и даже если сделать очень странное произведение - а фантазии складываются не только в гениальную, а чаще в эпатирующую и шокирующую, но бездарную цепочку аттракционов, - то можно где-нибудь какое-то признание получить. Всегда найдется группа людей, которые больны общими профессиональными заболеваниями, и эти недуги деформируют их сознание. Так вот, если рассчитывать на это деформированное сознание, вполне можно сделать фильм, который эта группа примет за произведение искусства.
- Вы намекаете на успех "Даун-хауса" у жюри "Кинотавра"?
- Нет, как раз к этой картине у меня отношение вполне позитивное.
- Как вы назовете это профессиональное заболевание?
- Это псевдоэлитарность, доведенная до абсурда. Когда есть семь или, может, двадцать семь человек, которые проникаются ощущением, что они поняли глубины и метафоры, строй сознания и подсознания, недоступные людям другой интеллектуальной организации.
- Среди ваших подопечных картин были образцы такого кино?
- Я бы не хотел уточнять. Наше кино переживает тяжелый период, и, если человек сумел организовать кинопроцесс, он уже вызывает уважение. Я понимаю, что такое клановое мышление не делает мне чести. Но если придет, скажем, дочка известного актера или режиссера и, закончив театральный, захочет работать в "Ленкоме" - 99 процентов за то, что я ее приму. Жизнь быстро все расставит по своим местам - наше дело жестокое, а помочь собрату по профессии всегда хочется. Поэтому я не буду говорить о конкретных неудачах, а могу сказать о тенденции. Вот режиссер с оператором организуют такое тройное отражение в стеклах, чтобы фиолетовая вода медленно падала в лунном свете при восходящем солнце. Организовали и впали в такой экстаз совместный. Или оргазм. Они в нем замирают, как страусы с головой в песке, и получают неслыханное удовольствие. Получается, что ради этого визуального эффекта все произведение и создавалось.
- Дело не новое - в заграничном кино такого полным-полно. В датском, в корейском тож.
- Мелькают и у американцев такие кадры - оригинальные, странные и неожиданные. Но хорошие режиссеры почему-то ими не хвалятся. Кадр мелькнул и тут же сменился новым. А чтобы надолго замереть и радоваться визуальному эффекту... Еще Феллини заметил, что павлин на снегу в "Амаркорде" в эпоху глобального телевидения десять минут просуществовать уже не сможет. Он может мелькнуть, обрадовать нас, остаться в подсознании, но не может быть темой доминирующей и самодовлеющей. Эти домашние павлины - самая негативная часть наших впечатлений.
- Болезнь назовем нарциссизмом?
- Удивляет пренебрежение прокатом. Нельзя же совсем не думать о том, заинтересует ли кино зрителя! Я не за то, чтобы снижать критерии и подстраиваться под сериальные вкусы. Но даже образованный человек все-таки хочет получить удовольствие от посещения музея, карнавала или кинотеатра.
- На вас обрушился поток - с ним обрушились интересные идеи?
- Тогда вернемся к "Даун-хаусу". Не могу сказать, что я очень полюбил это произведение, но я зауважал авторов. Это как если, увлекаясь Толстым и Достоевским, вдруг прочитать у Хармса: Пушкин любил кидаться камнями, как увидит камень - так берет и бросает. Или: шел-шел, споткнулся, фу ты, черт, - Гоголь! А в результате Хармс выстроил очень своеобразную стилистику. С новым юмором - странным, он воздействует не на идейно-смысловые центры, а на подсознание, на тонус нашего существования. Авторы "Даун-хауса" стилистически точно его организовали и продумали в жанровом отношении. Они создали причудливое произведение, в котором есть эстетическая ценность.
- А вам не показалось, что авторы перекормили героев пургеном и дали установку на самодовлеющий энурез?
- Нет, они как раз удержались на лезвии бритвы. Хотя, допускаю, перебор есть. Мне понравился "Нежный возраст" Соловьева. Сцена с чеченской войной длится несколько минут, но по ужасу, беспросветности и абсурду происходящего западает в память. Сначала озадачила фрагментарность фильма, но потом я подумал, что рассказ о любой жизни состоит из таких деталей - странных, радостных, постыдных, неприятных, счастливых. И еще я позавидовал Карену Шахназарову за начало его фильма "Яды, или Всемирная история отравлений". Здесь есть что-то от Зощенко: приходит сосед поесть котлеток, уединяется с женой хозяина в ванной, и когда хозяин в тревоге туда стучится, жена ему говорит: "Олег, как тебе не стыдно!" Замечательно.
- Если бы весь фильм удержался на этом уровне!
- Тогда это был бы шедевр. Но дальше все пошло добротно и красиво, под некоторым влиянием "Мастера и Маргариты" (хотя, возможно, это субъективный домысел) - начался костюмный фильм, и я его вполне оценил, но не так высоко, как начало, которому позавидовал. И жаль, что такой финал. Я бесконечно люблю Карена Шахназарова как художника и деятеля нашего кинематографа, но мне кажется, что снимать надо, когда финал уже придуман.
- Я считаю вас создателем целой школы в нашем кино. Но в кино, как и в театре, вы человек идеи. И герои ваши робингуды - выходишь с сознанием, что и дракона можно одолеть. От такого направления ума не было скучно на кинопросмотрах?
- Меня волновало, сможет ли кино удержать внимание зрителей. Мы сейчас в эпицентре такого информационного взрыва, последствия которого до конца не осознаем. Он даже экологически небезопасен.
- Но ведь то, о чем говорил Евгений Шварц, стало неактуально: добро и зло поменялись местами, словом "романтика" ругаются.
- Искусство развивается причудливым образом: то много режиссеров, то почти совсем нет, то шедевр за шедевром, то наступает всеобщее уныние. Но всегда будет интересна человеческая история, к которой я каким-то образом подключаюсь: она задевает меня, мою жизнь, тревоги, комплексы, химеры. Вот я преподаю в Российской академии театрального искусства. И мы делали этюд, когда, читая японскую поэзию, юноше очень хочется коснуться руки девушки, и она тоже очень этого хочет. Оба смущены оттого, что в момент чтения таких стихов их тянет на чувственный контакт. Хотя эротическая энергия - первое, что организует настоящий энергетический контакт между людьми. И я думаю, это вечная тема, которая будет всегда. Здесь все сложности, перепады и зигзаги человеческих отношений. И даже отношений с государством, которое тоже принимает разные обличья: то это сила тупого подавления, то распада, то сила, которая подбадривает и зовет к добрым акциям. Это разнообразие жизни человека на земле в короткий период от рождения до смерти всегда будет интересно.
- Вас устроил уровень сценарного и режиссерского мышления в фильмах? Уровень актерского умения? Увидели ли вы потенциально крупные таланты? Будущих Евгениев Леоновых?
- Если брать такую планку - ничего похожего, хотя качественные работы были. Ясно, что наше кино сейчас на спаде. Хорошо, что пришло много новых людей, но произведений, которые изумляли бы новизной и стали бы открытием, как когда-то "Девять дней одного года", "Баллада о солдате" или "Комиссар", на горизонте нет.
- В вас удивительно совместились два имиджа: выходя после спектакля на поклон, вы производите впечатление человека прагматичного, слегка циничного и скептичного. В спектаклях и фильмах вы чистейший романтик и всегда стремились, чтобы каждая вещь становилась общественным событием - от "Тиля" до "Шута Балакирева". Но если взять контекст сегодняшнего искусства, не покажется ли это все принадлежностью прошлого?
- Наверное, мной движет амбициозность или даже тщеславие - чтобы "Ленком" был театром посещаемым, чтоб спрашивали билетики, чтоб он привлекал и театралов, и тех, кто зашел впервые. Знаете, у нас только один раз был полупустой зал - когда после событий у Белого дома мы раздали бесплатные билеты и еще раз убедились, что зрительская психология требует изучения. Льготные билеты теряют в глазах зрителя свою ценность, а когда билеты очень дорогие - зритель больше аплодирует: хочет себя убедить, что не зря заплатил деньги. А что касается имиджа... я часто делаю глупости, но сохраняю важную физиономию. Вот даже завел в кабинете прозрачные двери - актеры проходят мимо и видят, как я обдумываю стратегические планы. А на самом деле в этот момент у меня, возможно, нет ни одной мысли в голове. И я как раз человек нерациональный, во мне бушует "авось", русские ширь и удаль, хотя намешано много всего - есть корни русские, татарские и еврейские. Романтизм, наверное, превалирует. И радость бесшабашная, часто немотивированная. Но я просчитываю. В последнее время просчитываю две вещи: финал первого акта и финал спектакля. И еще просчитываю, чтобы проект был интересен уже на уровне афиши. Если на афише написать: "Вишневый сад", Захаров" - не дай бог! На это я не решусь.
- А как же "Феллини: Сатирикон"? Через двоеточие?
- Мысль хорошая, спасибо.
- С таким складом характера и потребностью в радости - как все-таки вы не уснули в кинозале?
- Всегда современники были недовольны своей драматургией. Если бы трагически не окончилась жизнь Грибоедова - что бы о нем говорили? Исписался старик, после "Горя от ума" ничего создать не смог! Я сейчас занят воспитанием нашего молодого артиста Фролова - шута Балакирева. Он в ГИТИСе был весельчак, травил анекдоты, байки рассказывал, вокруг всегда был хохот. Мне это ужасно не нравилось, потому что есть закон: если человек весел за кулисами, то на сцене он тихий. И наоборот. Каким занудой был Аркадий Райкин! Тот же Леонов был такой самоед - вечно сомневался в себе, в тебе, в пьесе... Настоящий комик бережет себя для того, чтобы выбросить энергию на сцене. Так вот, к Фролову я просто запретил подходить - чтобы он был один и думал. Занялся бы медитацией или молитвой. Или что-нибудь читал. Я его убедил в том, что мы будем растить из него настоящего комика, если он поддастся нашим усилиям, что пока неизвестно. И так его запугал, что он в последний период жался по углам и ни с кем не разговаривал. Что же касается меня самого, то я комиком себя не считаю, но человеком веселым - да. Так что друзья назвали меня "Мрак Анатольевич" совсем не случайно.
Валерий Кичин
16.11.2004
http://www.peoples.ru/art/theatre/producer/zaharov/interview2.html
Док. 507362
Перв. публик.: 16.11.04
Последн. ред.: 17.10.08
Число обращений: 205
Захаров Марк Анатольевич
|
