Владимир Наумов
На вопрос, сколько лет нужно, чтобы обучить кинорежиссера, Сергей Эйзенштейн ответил: триста лет. В послевоенные годы ВГИК был полон вернувшимися с фронта солдатами и офицерами: Басов, Чухрай, Озеров, Бондарчук, Ростоцкий... Были и "статские рябчики", вчерашние десятиклассники: Параджанов, Хуциев, Рязанов, Кулиджанов, я. Наш учитель Игорь Савченко называл нас "конгломератом безумствующих индивидуальностей". Мы снимались у него в массовках. Однажды на съемках "Тараса Шевченко" разразился ураган. Через полчаса он стих, и Савченко крикнул: "Алов и Наумов, тащите гроб". Так я впервые услышал наши две фамилии произнесенными вместе...
Наш первый фильм ("Тревожная молодость") -- романтический, светлый, озорной. Но уже второй ("Павел Корчагин") вызвал бурю возмущения: "А так ли закалялась сталь?"
Бросьте вы этот ваш "мрачнизм", -- говорил симпатизировавший нам Пырьев.
"Мир входящему" тормозили уже по другой причине.
Положительный герой должен быть более привлекательным, -- убеждала нас Фурцева. И наконец открытым текстом: -- Актер Рыжов, играющий вашего майора, очень похож на товарища Хрущева!
Расправились с фильмом жестоко: было напечатано мизерное количество копий, он был запрещен для показа в армии ("Это оскорбление нашего оружия!") и по телевидению. Но изруганный, истерзанный фильм на кинофестивале в Венеции был назван "абсолютно лучшим" (при Сталине ничего подобного произойти не могло!) Именно после этого меня назначили художественным руководителем Творческого объединения киностудии "Мосфильм". Тарковский пришел с идеей "Рублева" -- переговоры состояли буквально из трех слов:
Сумеете пробить?
Да.
Мы сдержали слово, хотя сопротивление было страшное. Пробили и "Солярис", и "До свидания, мальчики" Барнета, и "Время, вперед" Швейцера, и "Июльский дождь" Хуциева. Для запуска фильмов применялись всевозможные уловки и обманы: метод "удава", "зайца", "ящерицы" (оставить хвост, то есть пойти на мелкие уступки, чтобы сохранить картину). А наш "Скверный анекдот" был запущен в производство исключительно благодаря невежеству начальства. Оно просто не читало рассказа Достоевского и не знало, о чем там речь. "Ну, слава Богу, пусть эти ("эти" -- мы с Аловым) снимут анекдот, а не лезут в серьезные государственные дела". Опомнились они, когда фильм был уже готов. Набитый до отказа просмотровый зал, накаленная атмосфера... Генрих Белль сказал нам в кулуарах:
Фильм закроют. Выпустят лет через двадцать. Если это произойдет, считайте, что в вашей стране наступила демократия.
Западногерманский писатель ошибся на два года. Саша Алов до премьеры не дожил. А выход "первой жертвы массовой киноказни 60-х годов, первенца полки" на экраны и в 1987 году сопровождался оживленными спорами и даже бранью. Что же говорить о 60-х! "Бег" -- первая в стране попытка экранизации опального Михаила Булгакова -- потребовал трех лет только на "пробивание". Наконец началась счастливая работа. Литературный консультант, вдова писателя Елена Сергеевна, умела создать ощущение "присутствия" автора. Иногда, посмотрев материал, она говорила мне:
Нет, Володичка, этот эпизод надо поправить.
Но почему? Вчера он вам нравился!
Михаил Афанасьевич так решил, сегодня ночью. (Муж часто снился ей, и она придавала этому особое значение.)
Когда картина была готова, Булгакова пригласила нас назавтра к себе на обед. Я провожал ее до такси.
Володичка, а почему вы в траурной рубашке?
Что вы, просто черная рубашка.
Нет, траурная.
Последние слова, которые я слышал. Утром позвонили: умерла... И на фильм навалилась цензура. Нас обвиняли в сочувствии белогвардейцам, в том, что они у нас больно уж человечны, слишком страдают, что генерал Чарнота вызывает симпатию. Спасло "Бег" чудо: в самолете высокий чиновник предложил мне партию в домино, я договорился на "американку" (исполнение любого желания выигравшего) и, не умея играть, победил!
Мы с Аловым мечтали снять еще "Мастера и Маргариту", но это оказалось непробиваемо. Зато один из карандашных набросков к фильму выпросили на выставку-аукцион рисующих кинематографистов. Я категорически не хотел с ним расставаться и согласился лишь после обещания: вернем. Гарантией тому была непомерная цена. Все шло своим чередом, на сцену выносили писанные маслом картины в рамах. И вдруг показывают листок писчей бумаги, объявляют: "Пилат!" -- и называют цену. Зал ахнул и захохотал, все подумали -- розыгрыш, так как нарисованную тушью фигуру можно было разглядеть лишь с близкого расстояния. Внезапно в задних рядах поднялся худой человек в черном свитере. Никто не успел сообразить, как рисунок был куплен и незнакомец исчез, не оставив ни имени, ни адреса. Друзья шутили, что он исполнил поручение самого Воланда.
Наталья Белохвостикова
С детства помню лондонские туманы, завывание ветра в камине. Но я всегда знала, что я москвичка, наш дом в России, там идет снег и живут бабушка и дедушка. В советском посольстве мы любили смотреть кино, в основном комедии с Луи де Фюнесом и английские фильмы, -- чтобы лучше усвоить язык. Нашими не баловали: в СССР была эпоха малокартинья. Но уж если привозили, радости не было предела. После "Свадьбы с приданым" я, 4-летняя, вставала в позу и распевала:
Хвастать, милая, не стану,
знаю сам, что говорю.
С неба звездочку достану
и на память подарю...
Больше я себя такой раскованной не помню. Мне прочили будущее по аналогии с карьерой мамы и папы: институт иностранных языков или МГИМО. Когда родителей перевели в Швецию, где русской школы при посольстве не было, пришлось вернуться в Москву. Я училась в дружном классе 20-й школы, которую несколько лет назад окончил Никита Михалков. Строгая учительница литературы его боготворила (он тогда уже снялся в "Я шагаю по Москве"), и когда во время урока его голова просовывалась в класс, она расцветала и становилась добрейшим созданием. У нас постоянно готовились представления, но даже мысли выйти на сцену у меня не возникало. Какие звезды на небосклоне сошлись, что я со своей стеснительностью поехала во ВГИК?!
Однажды в Стокгольм, где я жила у родителей во время летних каникул, приехала съемочная группа фильма "Верность матери": режиссер, оператор и художник с... костюмами героев (на приезд актеров не нашли денег). Марк Донской обратился за помощью к отцу, но тот отказался дать посольских ("Все работают") и предложил поискать исполнителей среди детей. На роль 75-летней Марии Ульяновой режиссер выбрал 13-летнюю меня. Я в первый раз встала на каблуки, на меня надели длинное платье, загримировали. Снимали проходы по булыжным мостовым, проезды в пролетке, зонтиком я прикрывала лицо... А в конце 9-го класса Донской пригласил меня с родителями на просмотр картины, и в коридоре киностудии имени Горького мы встретили Герасимова. Марк Семенович шутя показал на меня:
Вот молодые кадры в актрисы хотят.
Жалко, я уже курс набрал. Ну, хотите, приходите посмотреть.
Тоже вроде не всерьез... Но я уже заразилась: собирала вырезки из журналов, книг, газет -- любую информацию о кино. Позвонил Донской:
Герасимов спрашивает: "Где эта большелобая девочка? Пусть зайдет в начале учебного года".
1 сентября я стояла в сторонке, наблюдая за студентами. Наташа Гвоздикова, Наташа Аринбасарова, Наташа Бондарчук (потом наш курс назовут "курсом четырех Наташ"), Коля Еременко, Вадим Спиридонов, Талгат Нигматуллин, Сережа Никоненко. Вообще-то категории вольнослушателей во ВГИКе нет, но для меня сделали исключение. И началось: днем -- танец, вокал, уроки мастерства, репетиции; вечером и по ночам -- школьные уроки. Я ходила с косой до пояса, однокурсники подтрунивали надо мной (им нравилось смотреть, как я заливаюсь краской) и до выхода фильма "У озера" всерьез не воспринимали. 1 ноября 1968 года, сдав вступительные экзамены, я стала полноправной студенткой ВГИКа (и лишь через много лет узнала, что Герасимов писал ректору письмо с просьбой зачислить Н. Белохвостикову "ввиду ее выдающихся способностей". Теперь моего учителя нет на свете, но слова эти согревают и помогают в трудную минуту).
В экспедицию на Байкал со мной поехала мама. Думаю, без нее я не выдержала бы физически. Я возвращалась со съемки, ложилась пластом и первый час только смотрела в потолок. Раз в неделю в поселок привозили мясо, раз в сутки -- хлеб, за всем выстраивалась очередь. Питаться в чайной было опасно для жизни. Мама на маленькой плиточке готовила еду в номере. Наш "отель" -- по существу барак -- стоял рядом с другими бараками, между ними в ряд туалеты -- четыре кабины в одну сторону, четыре в другую. Однажды ночью все проснулись от страшного крика: между домами металась женщина, за ней гнался ее муж. Он кричал, что она выпила его одеколон, она -- что не пила...
Историю непростых отношений Лены Барминой и Василия Черных играть было очень трудно, потому что в фильме нет ни слова впрямую о чувствах. За строчками Блока я спрятала признание в любви к герою Шукшина, который слушал их, замерев у двери и боясь поверить, что правильно понял. Никогда с тех пор, сама не знаю почему, я не читала "Скифов" вслух, хотя зрители во время встреч постоянно просят об этом. С "Озера" у меня осталась вертикальная морщинка на лбу: Герасимов хотел, чтобы она была у Лены, и я часами сидела перед зеркалом, хмуря брови.
Когда фильм вышел на экран, жизнь моя очень переменилась. Я стала терять людей: в искусстве страшен неуспех, но если что-то удается, это тоже не проходит бесследно. Но на курсе у нас царила атмосфера братства, все болели друг за друга, во время показов помогали подобрать костюм, загримироваться. Ощущение родства не проходит и теперь (к сожалению, встречаемся редко, на бегу) -- "герасимовцы" разных выпусков понимают друг друга с полуслова.
Картину "Надежда" Марк Донской снимал в Шушенском. Это был год, когда кругом горели леса и торфяники, и над селом висела сплошная дымовая завеса. Нельзя было открыть окно, потому что в комнату тут же налетали комары, а надо было беречь лицо, чтобы сниматься. Мы с Андреем Мягковым работали с чистой душой, не думая об идеологии, -- нас интересовали только человеческие отношения.
В этом году в моей жизни появился необыкновенный человек -- Владимир Наумов.
Интервью вдвоем
В.Н.
В первый раз я увидел свою будущую жену, когда в 63-м повез "Мир входящему" в Швецию. Сидим в кабинете у посла, дверь приоткрыта, вдруг мелькнуло что-то курносое и беленькое, с косой до пояса...
Н.Б.
Прошло несколько лет. Я летела с фильмом "У озера" в Югославию. Возле трапа нас познакомили с Наумовым, а в самолете места у нас оказались рядом. "Аловонаумов" ходили уже в "классиках", и я с почтением поглядывала на своего соседа. А он все время вертел в руках сигареты, разминал их, нюхал... Потом я узнала: он курил с четырнадцати лет, а незадолго до этой поездки к нему приходил гипнотизер ("Теперь курить не будете"). Он действительно с тех пор не курит.
В.Н.
В аэропорту я Наташу не помню. Когда нас знакомили, я так хотел курить, что ничего не соображал. Но в самолете разглядел и, расправившись со своими сигаретами, начал усиленно ухаживать за ней. По-моему, она приняла меня за сумасшедшего... Моя прежняя семья распалась шесть лет назад, и я думал, что никогда больше не женюсь. Мне нравилась свобода, в моей четырехкомнатной квартире почти ничего не было, в одной
комнате жил бурундучок, ко мне часто приходили гости. Но после этой встречи, уехав с Аловым в Пицунду писать очередной сценарий, я каждый вечер ходил звонить в Москву. Я купил у пожарника брезентовый мешок, наполнил его 15-копеечными монетами и носил его с собой, изумляя всех вокруг.
Н.Б.
Он звонил каждый день! И для меня будто мир открылся заново. Я приобщилась к тому, что Володя, человек старше меня, знал и любил. Он познакомил меня с Евгением Евтушенко, я увидела Высоцкого в "Гамлете" (потом он подвозил нас домой на своей машине). Свадьба у нас прошла скромно и тихо, но люди были действительно близкие: Алов, Герасимов, Макарова, Ульянов...
В.Н.
Имя дочери выбрал я. У меня была корыстная цель: когда я позову: "Наташа!" -- прибегут сразу обе. А получилось -- ни одна не бежит. Каждая думает, зовут не ее. Наша дочка впервые снялась в кино ("Тегеран-43"), когда ей было 5 лет.
Н.Б.
Мне в детстве мир кино представлялся феерической сказкой. А Наташа с самого рождения знала, что это очень жесткая профессия и очень трудная жизнь. Мой муж уходит в 9-10 утра, появляется поздно вечером, не знает, что такое выходные. Одну картину снимает, другую завершает, третья -- в проекте. Но дочь самостоятельно выбрав свою судьбу, поступила тоже во ВГИК. Теперь я больше всего люблю то время, когда Наумов снимает фильм, а мы в нем -- снимаемся. Когда Наташи еще не было, нас привлекла идея снять хронику страшного и фантастического XVI века (вся Фландрия была приговорена к смерти за неповиновение испанской короне). На брюссельской премьере фильма "Легенда о Тиле" мы сидели рядом с королевой Фабиолой, а в гостинице нас ждали моя мама и наша годовалая дочка.
Некоторые эпизоды фильма "Берег" снимались в Германии. Тогда экспедиции за границу были редкими и "плотными", так как каждый лишний день обходился очень дорого. Мы с Борей Щербаковым много часов проводили за гримом, другие успевали что-то посмотреть, у нас же совсем не было времени. Снять грим тоже долгое дело, и однажды мы прямо после съемки отправились на экскурсию по Гамбургу. На нас с удивлением оборачивались: что это за пожилые люди прыткой походкой бегают по улицам?
В.Н.
Говорят, человек каждые семь лет меняется, полностью обновляются его клетки. А мне кажется, он остается самим собой. Поэтому, когда я снимал Наташу в ролях ее состарившихся героинь, мне не приходило в голову подменить ее другой актрисой.
Думаю, это необходимо лишь в случае, когда персонаж превращается из ребенка во взрослого... А незаменимые люди есть! На съемках "Берега" я осиротел: в последний съемочный день умер Саша Алов.
Н.Б.
Люди уходят... "Маленькие трагедии" -- последний фильм, в котором снялся Высоцкий. Швейцер три месяца боролся за то, чтобы снять его в "Дон Гуане". За Володю приходилось биться каждый раз. Его любили многие режиссеры, на него писали сценарии, а играли эти роли другие актеры. Но Швейцер убедил высокое начальство, что поэта должен играть поэт, что это счастливое слияние актера и роли. Высоцкий играл каждый дубль как последний, относился к себе беспощадно. Он приезжал на съемки с концерта, после съемок уезжал играть спектакль. Скрывая свой надлом, шутил, каламбурил, однажды прочел мне стихи "Про Дону Анну". "Перепиши мне!" -- попросила я. Он клятвенно обещал. Не успел... Осталась лишь фраза в памяти: "А Дону Анну я называл Наташей..."
Сразу после его смерти на картине "Незваный друг" я встретилась с Олегом Далем. Мое неравнодушие к нему началось еще с "Современника", куда я бегала смотреть спектакли с его участием. Олег все время расспрашивал меня о Высоцком, и видно было, что ему плохо душевно. Скоро Алов и Наумов, набиравшие во ВГИКе режиссерский курс, пригласили Олега преподавать актерское мастерство. Он с радостью откликнулся, ожил, занимался с ребятами увлеченно. И они его необычайно любили, ждали по ночам, когда он освободится и придет к ним. Потом Даль улетел в Киев на пробы и там умер -- меньше чем через год после смерти Высоцкого... В "Змеелове" я встретилась с замечательным актером Леонидом Марковым. Во время озвучания мы никак не могли включиться в работу -- все 8 часов он нас смешил. А сыгранную в картине роль умирающего словно спроецировал на себя -- скоро его не стало...
Над "Выбором" Наумов работал уже без Александра Александровича. Часть этой картины, карнавал, мы снимали в Венеции. Сюда приезжают со всех концов света, парад самых причудливых костюмов продолжается целую неделю. В костюмы наряжены и дети, и даже собаки. "Мне нужен снег", -- заявил однажды режиссер. "Какой снег?! Он здесь бывает раз в тридцать лет", -- рассмеялся помощник оператора, итальянец. А наутро я просыпаюсь и не верю своим глазам -- за окном идет снег! Наумова нет -- значит, уже что-то предпринимает. Выбегаю из номера, вижу одетую итальянскую группу -- вот в какие минуты ощущается братство людей кино. Во время карнавала жизнь в Венеции не прекращается ни днем, ни ночью, так что не надо было создавать особые условия, приглашать массовку -- мы снимали настоящий карнавал, внедряясь в кадр.
В.Н.
Говорят, что люди, занимающиеся творчеством, более жизнестойки, жизнецепки, чем люди, занятые обычной работой. Хотя, казалось бы, прийти на работу к 9 утра, в 6 вечера уйти домой -- такой образ жизни, по всем законам, должен способствовать прочности человеческого организма. Но нет... Есть тут какая-то тайна. Что-то такое есть в бесконечной смене впечатлений, в бесконечной череде людей, которые с тобой соприкасаются, в бесконечной смене мест и даже интересов, поскольку каждая картина втягивает тебя в свой мир. Этакий винегрет из разных людей, событий, стран, народов, эпох не дает мне возможности как-то... прикорнуть на диване. А еще -- бесконечная битва за то, чтобы снять картину. Раньше была борьба с цензурой. Теперь -- денежные проблемы. С цензурой, пожалуй, даже легче было справляться, потому что, скажем, министра можно было обмануть -- надо было знать его характер, слабости и т.д. А теперь господствует безликий рубль (или, вернее, доллар) - холодная, спокойная бумажка, без которой ничего не сделаешь. Нет его -- и кончилось кино. Парадоксальная ситуация: никто ничего не запрещает, а нового "Рублева" мы почему-то не сняли, даже не приблизились. Рискну высказать крамольную мысль: в условиях благополучия и безоблачности у нас на Руси шедевры не рождаются. Но до безоблачности далеко, постоянные стрессы у кинематографистов, так сказать, "национальный" вид спорта. Можно считать, что каждый день я по 3-4 раза прыгаю с парашютом, срываюсь с какой-то скалы, мчусь впереди Шумахера на гоночной машине и т.д. и т.п. Но я и не хочу отказываться от стресса. Пусть он будет! Пусть будет так, как будет. Единственное, что хотелось бы, -- чтобы была возможность снимать кино.
А Наташа?.. Есть актеры, независимо от таланта (он может быть блестящим), которые, отсняв свой эпизод, могут тут же закурить, заговорить о чем угодно. Они как бы "сбрасывают" с себя образ. Другие освобождаются с трудом. Наташа, придя домой после того, как прошло уже несколько часов после съемки, часто все еще остается "там". Помню, сняв трудную сцену, в которой Неле везет на тележке свою изуродованную инквизицией мать, мы вернулись в гостиницу. Я сел смотреть телевизор, а Наташа куда-то исчезла. Я не сразу нашел ее: она сидела в углу спальни, и ее всю трясло от пережитого на площадке -- роль не отпускала ее.
Н.Б.
Меня занимает вопрос -- почему актеров в средние века хоронили за кладбищенской оградой? За что их приравнивали к самоубийцам, колдунам и ведьмам? За какие грехи? Может быть, потому, что мы пытаемся заглянуть туда, где человеку не дано властвовать, пытаемся проникнуть за какую-то черту, когда примеряем на себя чужую судьбу... Но я никогда не ощущала, что занимаюсь греховным делом, может быть, потому, что в профессии притворяться не умею. Во всех своих фильмах я играла любовь. Эта тема неисчерпаемая, это то, из чего все рождается.
Недавно мы с Наташей получили приз по номинации "дочки-матери" -- так отмечают преемственность в кино.
Н.Н.
Фильм "Мадонна на асфальте" дорог мне тем, что мы впервые оказались на съемочной площадке вместе с мамой. Это огромное счастье, когда работа, дом -- все переплетено и неразрывно. Как мама, я играю в кино. Как папа -- снимаю кино. Сейчас я учусь на режиссерском факультете ВГИКа (мастерская Аллы Суриковой) и в качестве "пробы пера" сняла для телевидения фильм "Моя жизнь -- кино".
Михаил Ламцов
07.04.2005
http://www.peoples.ru
Док. 508131
Перв. публик.: 07.04.05
Последн. ред.: 19.10.08
Число обращений: 170
Белохвостикова Наталья Николаевна
|
