Али-Баба и сорок разбойников заговорили на ивритеНазад
Али-Баба и сорок разбойников заговорили на иврите
Вениамин Борисович Смехов родился 10 августа 1940 года в Москве. В школьные годы занимался в драматическом кружке. После десятилетки в 1957 году поступил в театральное училище имени Щукина, по окончании которого с 1961 года работал актером в Куйбышевском драмтеатре. В 1965 году перешел в труппу театра на Таганке. Среди его театральных работ - роли в спектаклях "Послушайте!", "Мастер и Маргарита", "Гамлет", "Ревизская сказка". В кино Вениамин Смехов начал сниматься с 1968 года, сыграв свою первую роль в фильме Евгения Карелова "Служили два товарища". Затем были главная роль в снятом по рассказам Джека Лондона телефильме "Смок и Малыш" и знаменитый Атос в "Д`Артаньяне и трех мушкетерах" Г. Юнгвальд-Хилькевича. В последующие годы Смехов снимался не слишком часто - из лучших последних киноработ можно назвать, например, "Ловушку для одинокого мужчины" и "Ключ". Однако с успехом выступал в иных ипостасях: по собственной пьесе "Али-Баба и сорок разбойников" написал сценарий завоевавшего немалую популярность музыкального телефильма, написал несколько художественных и публицистических книг ("Служенье муз не терпит суеты", "Таганка. Записки заключенного", "Живой и только"). С начала 1990-х годов Вениамин Смехов ставил спектакли в Москве, Таллине, Ташкенте, в Израиле, США и Чехии. В последнее время преподает актерское мастерство в университетах США.
Творческая встреча с Вениамином Смеховым прошла в Израильском культурном центре 2 декабря.
Открывая выступление, Вениамин Борисович сразу задал иронический тон: "Я слышал, что не все в зале знают иврит, поэтому буду говорить по-русски" , - и предложил зрителям отправиться вместе с ним в воображаемое путешествие в мир театра и литературы, признавшись, между прочим, что сам очень любит путешествовать.
"Все, что зарабатывается, тратится на поездки. Я многие годы был невыездным, но теперь сполна наслаждаюсь свободой. Свои цепи и трудовую книжку я оставил в театре на Таганке, где мой портрет в фойе то снимают, то снова вешают - в зависимости от настроений руководства. А я Я путешествую".
Но сколько бы ни перемещался по миру актер и режиссер Смехов, в душе у него, по собственному признанию, сохраняется постоянная величина - "любовь и благодарность к родной земле - по рождению и по происхождению" :
"С Израилем у меня связаны счастливейшие воспоминания. Израиль для меня - это и место, где живут мои друзья и родные, и место работы. Причем, работы очень и очень радостной. Я вспоминаю 1993 год, когда, по стечению счастливых обстоятельств, дважды ставил спектакли на Святой земле. Первым был "Дон Кихот" по пьесе Михаила Булгакова в Иерусалиме. Потом была Хайфа, где я ставил "Али-Бабу" на иврите. Поэтому главная песня моего мюзикла звучала не как "Персия, Персия, Персия", а как "Туркия, Туркия, Туркия". С другой стороны, сегодня меня посещает некоторая печаль, когда в личную жизнь людей - и на Святой земле, и на нашей, российской - начинает вторгаться политика. Когда мы закончили нашего "Али-Бабу" и показали его в Хайфском театре, пришли представители всевозможных СМИ и принялись брать интервью у актеров. Половина актерского состава были древними евреями, половина - древними арабами (арабами-христианами, как мне объяснили). Это была очень дружная и чудесная компания, практически семья. Когда все это закончилось, журналисты стали допытываться у актеров, как им работалось вместе и не было ли межнациональных конфликтов. Но мне доставило большую радость, когда все актеры дружно послали их в тель-авивский ресторан "Кибенемат". Кстати, такой действительно существует".
Большую часть вечера Вениамин Смехов посвятил авторскому чтению: стихи Пушкина и главы из поэмы Венедикта Ерофеева "Москва-Петушки", строчки из Северянина и Маяковского. С помощью великолепного актерского мастерства он доносил до зрителя как глубокую иронию читаемых им строк, так и их эмоциональный заряд. А сатирические стихи Пригова и Кибирова в прочтении актера вызвали в зале гомерический смех. Свое выступление Вениамин Борисович закончил стихами Бродского и Высоцкого.
По окончании вечера с Вениамином Смеховым встретился корреспондент Jewish.ru. По поводу "сочетаемости" в рамках одной программы произведений поэтов московской и петербургской школ, Смехов заметил, что не видит принципиальной разницы между этими направлениями. "Впрочем, когда об этих отличиях говорят сами питерцы, я с ними соглашаюсь, - признался он. - Хотя мне все же кажется, что русская поэзия едина".
Охотно поделился Вениамин Борисович и своими размышлениями о "еврейском вопросе":
"Это очень непростой для меня вопрос. С одной стороны, меня лично это долгое время не касалось, поскольку (как мне объяснили совсем недавно) для слуха антисемитов моя фамилия звучала как-то ублажающе. С другой стороны, бьют не по паспорту, а по морде. Потому носом меня попрекали тоже. Но чего-то острого и страшного все же не было - Б-г наше семейство миловал.
Мой папа, которому 10 января будет 92 года, работал в Госплане, был ученым - экономистом и математиком. Ему. В этой связи очень и очень интересным представляется его обращение к иудаизму - он даже написал книгу "Коль нидрей" [молитва, с которой начинается Йом Кипур и которая позволяет грешникам молиться вместе с праведниками, - А.Ф.], само название которой во многом символизирует и объясняет его возвращение к вере отцов. А начиналось все в Гомеле - почти все Смеховы оттуда. Вокруг было религиозное еврейство и хедер, который отец посещал в раннем детстве. Потом закрутился сюжет уже советской истории, и отец оказался вписанным в заглавные строчки этого сюжета: Госплан СССР, война, возвращение с войны, должность заведующего сектором Госплана а в это время уводят в ссылку людей даже с нашего этажа на 2-й Мещанской И все это - еврейский вопрос. Но его все время, когда мудро, а когда наивно, старшие заглушали перед младшими.
Потом уже, когда стал постарше, стал свидетелем самостоятельных "разборок". Мой собственный характер, наверное, не шибко защищен премудростью, знанием и умом, и потому я как-то воспринимал происходящее в благополучном свете. То есть то, что я видел в театре на Таганке (казалось бы, в таком театре!) и, по идее, должно было меня ранить, будто бы и не замечалось мною. Понимал я это только задним умом. Абсолютно русская черта - быть крепким задним умом. Вот и я каким-то образом подцепил эту "бациллу". И то, что меня окружали антисемиты, понял гораздо позже. Ведь предполагалось, что это культурное заведение
Особенность репертуара и могучий дар любимовской школы собирали людей не по национальному признаку. И любимыми друзьями театра были, в равной мере, и Карякин, и Давид Самойлов. Высоций и Окуджава тоже различий не видели. Как и мы. Антисемитизм существовал, но в неком приглушенном виде. Разумеется, я знаю кто есть кто, но почему-то на этом не зацикливаюсь. Недавно я поздравил в газете одного замечательного артиста с юбилеем. А когда на одном застолье предложил выпить за его здоровье, половина стола отказалась. Эти отказавшиеся, среди которых были и русские, сказали: "Мы знаем, что он - антисемит". А в наших с ним отношениях это никогда не сквозило Не знаю Еврейский вопрос - это масса слухов, обилие поворотов и буйство красок. Существует и такая огромная составляющая этой проблемы, как "еврейский антисемитизм". Но это уже тема для другой беседы".
