Ведущие : Ксения Ларина
Гости : Роман Виктюк
К. ЛАРИНА - Я приветствую в нашей студии Романа Григорьевича Виктюка. Здравствуйте.
Р. ВИКТЮК - Здравствуйте, здравствуйте.
К. ЛАРИНА - У нас случайно так сложился эфир, до встречи с Виктюком у нас была передача, посвященная Степану Бандере. И мы тоже немножко поговорили на эту тему. Поскольку место-то одно - под названием г. Львов. Там же все замутилось и бандеровская история тоже. Повод напомню, что президент Ющенко вынужден был признать участником бандеровских формирований, поставить их в один ряд с ветеранами Великой Отечественной войны.
Р. ВИКТЮК - Это еще не решено. Еще будет спор. И битва. Но он поскольку сейчас было 750 лет Львову, и мы с Юрой Башметом были как великие дети великого города приглашены и был президент и он именно об этом говорил. Но он говорил очень спокойно, очень решительно и был убежден, что так должно быть. Хотя этих людей он сам это сказал, осталось очень, очень мало.
К. ЛАРИНА - Все-таки это хорошая тема. Я бы с нее начала наш разговор. Хотя он приурочен к предстоящему празднику. И об этом мы тоже поговорим. Но мне очень интересно, это разрывание истории мы это наблюдаем, начиная с 1991 года, когда мы отказались, будем так де-юре от советской власти, де-факто это спорный вопрос, как мы сейчас живем. Но тем не менее, то, что происходит вот это разрывание общества пополам, это происходит на всем постсоветском пространстве.
Р. ВИКТЮК - Конечно.
К. ЛАРИНА - Даже не только на территории бывшего Советского Союза, но в странах Восточной Европы. И в Польше, и в части Германии, и в частях бывшей Чехословакии. Сколько должно пройти времени для того, чтобы какой-то, я не могу сказать компромисс, ведь всю эту относительность истории мы сейчас переживаем. Относительно чего ты враг, относительно чего ты патриот. Это очень такая горячая вещь, живая и очень опасная. Вот это самые страшные опасные разговоры. Примирение невозможно. Или возможно на ваш взгляд?
Р. ВИКТЮК - Я думаю, что все зависит от той глубины постижения религиозных постулатов. Прежде всего, это милосердие. Прежде всего, это доброта и любовь. Если это не станет потребностью в отношениях людей, то я думаю, что ничего невозможно. Все остальное это со временем, сознательно, бессознательно настолько обостряется и получает отрицательные открытые эмоции, а мир лежит во зле и зло ждет этого, как это должно развиваться, культивироваться и взрываться, для зла это величайшее счастье. Поэтому вот эта теория хаоса, которая сейчас так входит уже в нашу реальность, что без этого не может быть движения жизни. Там, где есть взрыв, потом есть наоборот, удивительный покой. И что-то происходит, наверное, оттуда сверху, потому что за нами следят, и после этого есть покой и свет. Наверное, нужно иметь адское терпение, хотел сказать: божеское терпение, не боюсь, но думаю, что да, без этого терпения, без нежности и обожания, ничего не может быть. Потому что тогда исчезает благоговение перед жизнью.
К. ЛАРИНА - Это ваше постижение жизни, ваш выбор собственный. И к этому все равно надо придти. А когда мы опускаемся на землю, мы видим, что у нас происходит с Грузией. Мы видим, что с одной стороны это все отрыжка и страшное наследие советской империи.
Р. ВИКТЮК - Но Ксюша, если у тебя в душе есть милосердие, ты не можешь сразу вставать в позицию агрессивную. Ты даже не понимаешь, не договаривает еще мысль о том, что сделали эти люди или не сделали или намерены сделать, мы уже знаем, что это плохо. Вот только что совершенно недавно, это же было все с Украиной.
К. ЛАРИНА - Мы как раз с вами тогда встречались, попали в самый эпицентр.
Р. ВИКТЮК - В самую точку. Я сейчас вспоминаю, когда были все события на Украине, на майдане, мы были на гастролях в Америке, и когда я обычно в конце выходил и говорил, что украинский режиссер, то между украинский и русский никакой разницы, было совершенно все равно. И вдруг когда я вышел и сказал, что я украинский режиссер, зал встал. И это американцы, это не выходцы. Зал встал. И стали аплодировать этой стране. Значит, я вообще сейчас можно тебе расскажу быстро, сейчас вспоминаю, что, как только началась перестройка, в нью-йоркском университете меня и одного очень замечательного человека от культуры из Москвы пригласили к студентам всего университета. Лица были как разноцветные такие калейдоскопные краски, желтые, черные, белые. Их была тысяча, тысяча 200. И это начало перестройки. И мой товарищ начал так ругать страну, говорить о том, что это пропасть, что ненависть к этой системе советской, которая была во мне и я, наконец, могу здесь перед вами это выразить. И он такой грязью поливал. Моя переводчица Сюзен, а я ставил в это время "Рогатку", она говорит: Роман, вы или должны как Раймонда Дьен лечь на рельсы или они его сейчас убьют. Я говорю: почему? - Они не понимают, как ненависть и злость может быть вот прямо в одну секунду из человека, знаешь, как вулкан взрываться. Они любят свою страну. Я, конечно, бросился как Раймонда Дьен, поезд я слышал, уже идет, рельсы, я им стал рассказывать все, что происходило со мной в той системе. Как закрывали спектакли, как уничтожали театр, людей, уничтожали меня. И с каким юмором я из этой ситуации каждый раз выходил. Я говорю, вот вы понимаете, что я стою не злой человек, человек, который перед вами открыт, и я люблю ту страну. Хотя моя родина, я объяснил, что такое есть Украина. И в конце я задал им вопрос, вот вы все вместе хором только меня спросите, вот если бы вернулись те времена, я бы к ним отнесся как человек, который отказывается и ненавидит, или человек, в котором есть терпение и благодарность за жизнь. Они спросили, я ответил: благодарность за жизнь. Были крики, были аплодисменты, они ко мне бросились, целовали, спрашивали, и еще три часа я с ними общался. Понимаешь, и моментально агрессия ушла. А это удивительная эмоция, которая настолько наполняет пространство, не только в котором ты находишься, а пространство той части земли, где мы живем. И она не так легко уходит. Потому что сила света она сильна, но она требует подпитки. Она требует, чтобы глаза и энергетическая нежность рядом стоящих, говорящих была вместе с тобой. Вот я сейчас об этом говорю, понимаешь, и поскольку я сам слушаю "Эхо Москвы" постоянно, а уж передачи с Петровской я никогда не пропускаю, и с Доренко встречи и с Ганапольским, клянусь, вот постоянно
К. ЛАРИНА - Вы только хохлов слушаете, я поняла.
Р. ВИКТЮК - Да, понимаешь. Ты правильно говоришь, я не подумал об этом. Да, Ганапольский тоже ко Львову имеет отношение. Я представляю людей, которые любят это радио, это самая интеллектуальная, наверное, структура наших людей. Я это называю эмоциональное меньшинство на планете. Это люди, которые сердцем видят. Вот если человек сердцем пронизывает другого человека, то он сразу ощущает: или это человек, с которым можно иметь нежные, ласковые отношения, доверять и любить жизнь вместе с ним, или наоборот, или сразу нужно отстраняться. Поэтому вот сейчас я говорю, и представляю себе, что я себя же слушаю и себя сейчас проверяю. Удается ли мне моим сердцем, которое все-таки хочет видеть, быть услышанным теми, кого я люблю. Это самое главное. А не теми, кто меня не понимает.
К. ЛАРИНА - В силу своей профессии, вам все равно всю жизнь приходилось и приходится находить общий язык даже с теми, которые не только что вас не понимают, а которые вообще слепо-глухо-немые.
Р. ВИКТЮК - Конечно.
К. ЛАРИНА - Но вы должны к ним тоже как-то пробиться.
Р. ВИКТЮК - Потому что я себе так иногда говорю, что есть вот эта болезнь желтуха и люди, которые болеют этой болезнью, они же все видят только в желтом цвете. И те люди, с которыми они общаются, они должны быть обязательно желтоносными. Они другие цвета и другое состояние организма вне инфекции ведь не понимают. Вот как к ним пробиваться - это гораздо тяжелее. Но все равно свет ухватить нельзя. Свет уничтожить нельзя. Знаешь, я всегда себе напоминаю, каждый день икона, вот сквозь нее же проходит тот свет горний, который пронизывает и тебя. Когда ты стоишь перед иконой, врать нельзя. Ты должен быть как обвиваемый ветрами, как в "Преступлении и наказании" у Достоевского в финале, когда стоит Раскольников. Вот это ощущение перед иконой, вот каждый день оно должно быть в каждом человеке. Можно сказать, что это молитва, можно сказать, что это вера в этот свет или вера. Да, вера. И я думаю, что то, с чего мы с тобой начали, я думаю, что без веры не может быть того, чтобы зло, неверия, агрессия сама по себе исчезла. Не может быть.
К. ЛАРИНА - Видите, вы это понимаете, и еще опять же возвращаясь к тому, чем вы занимаетесь всю жизнь, по сути, профессия творческая, а уж такая, как режиссер, такое умение, способность, данная свыше манипулировать общественным сознанием.
Р. ВИКТЮК - И слышать, да солнышко. Это было тяжело, когда была система и система, которая называется тоталитарная. То тогда было гораздо тяжелее, потому что весь аппарат системы был настроен на то, что они улавливали даже по звуку твоему, по запаху от тебя, по цвету глаз они сразу понимали, что это человек, который не имеет к ним никакого отношения. А когда ты еще ставишь всех тех драматургов, которые изгои, которых не принимают, уничтожают, а я ставил первым и Рощина, и Вампилова, Радзинского
К. ЛАРИНА - Петрушевскую.
Р. ВИКТЮК - И так далее. И я сознательно это делал. Но я думаю, что только в силу того, что я верю в то, что в человеке, который занимается искусством, не должен исчезнуть ребенок. Ребенок это энергия, которая в нем сама по себе этим существом движет. Там нет никакой подпитки. Это энергия, которая дается свыше. И если человек на протяжении всей жизни не занимается тем, что светом очищает себя и эта энергия тогда никуда не исчезает. Она остается навсегда. И поэтому что бы мне ни говорили начальники, что бы они ни выдумывали, понимаешь, я всегда улыбался и говорил: да, да. И когда они меня увольняли и два министра культуры со мной общаются, и я говорю: до свидания. Ничего, я пошел. И сказал: до свидания и ухожу, они говорят: стойте. Я говорю: зачем? - А почему вы не просите место работы? Я говорю: а у меня всегда есть место работы. Он говорит: где? - Сцена. Я ушел. Потом эти два министра приходят на прогон спектакля в Театре Вахтангова "Анна Каренина". И я говорю Рощину, который был автор пьесы: Миша, они меня сейчас узнают. И спектакль не примут. Он говорит: сиди и не двигайся, если ты боишься. Ну, сижу. Рощин, слева я и два этих министра. Занавес открыт, декорация Шейнциса потрясающей красоты. И один другому говорит: ты посмотри, а режиссер этот, как его фамилия, - тот говорит: Виктюк. Ну, думаю, все. И говорит: а он читал Ленина "Лев Толстой как зеркало русской революции". Поверь, что я не читал. И они стали обсуждать, как правильно мировоззрение сегодня режиссера, который соприкасается с марксистскими постулатами. Заканчивается спектакль, в приемной у Симонова все собираются, они меня обнимают, Ульянов тоже говорит: ну давайте обсуждать. Они говорят: зачем обсуждать, это такой умный наш режиссер, он так тонко понимает задачи, поставленные нами сегодня перед театром. Понимаешь? И тогда я на них смотрю и думаю, товарищи, товарищи, это же был я, я ведь вам сказал, что вот сцена меня ждет. Вот она дождалась и вы пришли. А не я к вам пришел.
К. ЛАРИНА - А как все-таки вам удалось избежать таких откровенных советских пьес?
Р. ВИКТЮК - Я тебе рассказываю, ни одной. И уже когда после Петрушевской "Уроков музыки", когда уже так уничтожали, а вся пресса писала, как это потрясающе, Анатолий Васильевич Эфрос написал, что это лучший спектакль за 25 лет и так далее. И когда меня вызвала в горкоме дама Бурадженко, может она сейчас меня слышит, и у нее кипа газет, она не видела ни спектакля, не читала "Уроков музыки" Петрушевской. И я говорю: ну вот у вас газеты. Все газеты хвалят. Пишут как потрясающе, как замечательно, что я открыл новый способ актерского существования и так далее. Она молчит. Я говорю: скажите, а наша пресса, что подкупна? Она была такая, фамилия у нее украинская, она встала, здоровая такая, громадная, красивая, наклонилась надо мной, захохотала и сказала: да-а-а. Я сказал: я все понял. До свидания. И опять Ксюша, я улыбался, и опять дверь за мной закрылась. Понимаешь, да нет, ну тебе рассказывать это безумно много интересного было, ты бы хохотала. Потому что когда Ефремов позвонил и сказал, что к 50-летию образования СССР я понимаю, что надо ставить, чтобы я через два месяца сказал пьесу, я говорю: я сейчас скажу. Он говорит: ну давай. Я говорю: Франко "Украденное счастье". Он, правда, подумал, что это из Испании Франко. Я его переубедил. Но не в этом дело. И вот МХАТ, первый театр страны. Висит афиша, вечером я знаю, приезжает Политбюро на премьеру. На афише написано: к 50-летию образования СССР "Украденное счастье". Ты же понимаешь, я, конечно, показал это и Олегу Николаевичу и директору, они говорит: кто это подписал. Я говорю: вы подписали афишу, я не подписывал. Заклеили "к 50-летию образования СССР". Не удалось мне поучаствовать, хотя сама пьеса, великая пьеса Ивана Франко имеет прямое отношение к русским, к украинцам. Вот эта славянская великая культура. И я истинно этот акт образования людей, соединения людей, не по политическим только принципам, не по насильственным принципам, а по сердечным, по очень добрым, по любовным, я этот акт совершил. Может, я был тогда не прав, нет, был прав. Вот сейчас я думаю: был прав.
К. ЛАРИНА - По-моему, Ступка играл
Р. ВИКТЮК - Ступка играл и играет сейчас в Киеве. А во МХАТе гениально играл Георгий Бурков, Ира Мирошниченко. И вот совершенно недавно в передаче Виталия Яковлевича Вульфа был отрывок из этого спектакля, я был поражен. Как потрясающе они играли. К сожалению, Жора Бурков очень рано ушел, покинул нас.
К. ЛАРИНА - Напомню, что в гостях у нас сегодня Роман Григорьевич Виктюк, которому 28 октября исполняется
Р. ВИКТЮК - 19 лет. Потому что возраст это бестактность природы и времени.
К. ЛАРИНА - Все равно все газеты будут называть этот возраст. У нас же добрые люди все.
Р. ВИКТЮК - Нет. А потому что они не знают, а фотографию напечатают, так окажется неправда. И если природа не извиняется перед нами, то нужно верить в то, что есть. Не верить, оно так и есть. Что есть космический возраст.
К. ЛАРИНА - Даже не биологический.
Р. ВИКТЮК - Биологический это тот, который тебе напоминают. А вот тот, который твой настоящий, это когда тебе 19, потому что режиссер не может не понимать, что каждый раз все нужно начинать сначала.
К. ЛАРИНА - Режиссер не имеет права быть старым.
Р. ВИКТЮК - Не имеет. Потому что каждый раз я вижу эту красную натянутую ленточку, стоит человек с пистолетом и кричит: на старт, приготовиться. Побежал. И летишь и не знаешь же, куда. Но главное, что надо лететь. И остановиться нельзя. А вот эта энергия ребенка и дает тебе возможность добежать каждый раз. И опять оказывается, что ты прибежал
К. ЛАРИНА - Первый.
Р. ВИКТЮК - На сцену. Хочешь или не хочешь.
К. ЛАРИНА - Здесь уже много вопросов пришло. Спрашивает Ольга: а каким актером был Роман Виктюк?
Р. ВИКТЮК - Хорошим. Я должен сказать, что Львовский театр, куда я приехал и играл, приехал в Польшу, то вы знаете, то, что написали польские газеты, а по-польски я естественно, читаю, что я и скрипка, и что они мне только ни предлагали, чтобы я остался в Польше.
К. ЛАРИНА - А у вас образ романического героя был?
Р. ВИКТЮК - Ну конечно, Ромео это же все я.
К. ЛАРИНА - Блондин.
Р. ВИКТЮК - Это неважно. Главное темперамент. Что ты с ума сошла. Я скорпион, это страсть, это безумие. Каждый раз себя съедаешь. А Ромео это же есть человек, который не может жить успокоено, а страсть никогда не может человека успокоить.
К. ЛАРИНА - А в Польше вы со спектаклем
Р. ВИКТЮК - Львовского театра. Я только приехал из Москвы. Потому что я сразу поехал поступать сюда. Хотя меня без экзаменов брали в Киев, я сказал, никогда. Приехал сюда, когда на одно место было тысячу человек, и я поступил в 4. Макарова, которая для меня была олицетворением, потому что "Молодая гвардия" тогда был мой любимый фильм, и она там играла, и когда я вошел
К. ЛАРИНА - Шевцова.
Р. ВИКТЮК - Нет. Тамара Федоровна. И когда я вошел туда, а у всех были какие-то альбомы толстые с фотографиями, а у меня ничего. Тапочки, китайская рубашечка и такие же брючки. Но глаза были безумные, это я видел уже потом на фотографиях. И я ее увидел, и закричал: я буду вам только читать. Она говорит: ну, пожалуйста, а что? И я начал монолог Олега Кошевого: мама, мама. Я плачу, она плачет. Она меня успокаивает, говорит: сынок, успокойся. Это было потрясающе. И она мне сказала: завтра, завтра, иди писать сочинение. А я ей в слезах говорю: у меня нет шпаргалок. Она говорит: я принесу тебе, ты только приди. Я пришел. Без единой книжки, чтобы можно было что-то списать. Она вошла, в руках под платком большим что-то держит, положила мне на стол и сказала: пиши только так, ничего не меняй, все запятые, все как ты видишь, я тебя прошу. Я сейчас пойду учителя заговаривать, а ты успей переписать. Я успел все переписать. Но в это время уже в ГИТИС меня взяли и учительница по пионерскому театру, это была святой человек Ната Михайловна Половко, я дал телеграмму: кино, театр. Она ответила: кино - халтура. Идите в ГИТИС. И прошли года 2-3, и по Собиновскому переулку едет машина, в ней сидит Герасимов и Макарова. Машина останавливается, она открывает дверцу, и говорит: почему ты не пришел? А я говорю: Ната Михайловна мне в телеграмме написала, что кино халтура. Она подумала и сказала: Ната Михайловна твоя права. Кино - халтура. И обняла меня. Это была чистейшая правда. Поэтому я недолго играл, но играл. Меня, конечно, правда, меня обожали, потому что какое-то безумие и открытость это все во мне было, я двигался очень хорошо. Потому что до этого что-то с хореографией было связано, ну неважно. Но, к сожалению, отвечаю, что да, был хорошим и когда я сейчас в кино снимался два или три раза у Кирилла Серебренникова с Колей Добрыниным, как это называлось: Таганрог, папа, мама, Ростов, тюрьма.
К. ЛАРИНА - "Ростов-папа".
Р. ВИКТЮК - Да, я там играл какого-то пророка, очень смешно. Очень баловался хорошо. Нет, даже говорят, что хорошо.
К. ЛАРИНА - Еще вопрос: Роман Григорьевич, почему вы никогда не ставили Булгакова. "Белая гвардия" это произведение для вас.
Р. ВИКТЮК - Я ставил Булгакова "Мастер и Маргарита" 4 раза. Буквально 10 дней мы были на гастролях в Германии, и то, как принимали в Берлине во всех городах, а мы были 2 недели, это была такая радость, что они так чувствуют Булгакова. О "Белой гвардии" я думаю очень давно. Но мне бы хотелось поставить тот вариант подлинный, который он принес во МХАТ и который не был принят.
К. ЛАРИНА - А он существует?
Р. ВИКТЮК - Он существует.
К. ЛАРИНА - Его можно найти?
Р. ВИКТЮК - Конечно. В музее МХАТ есть.
К. ЛАРИНА - Спасибо нашему слушателю Игорю, который вспомнил про "Белую гвардию". Мне кажется, это абсолютно ваша вещь.
Р. ВИКТЮК - Я об этом думаю, конечно.
К. ЛАРИНА - Наташа спрашивает: наша партийная элита стоит в Храме Христа Спасителя. Вы верите, что они верующие люди и как это совместимо с тем злом, которое от них исходит?
Р. ВИКТЮК - Это Наташа спросила. Натуленька, в вашем вопросе уже есть ответ. Поэтому вы очень умная и тонкая. Вы мои мысли прочитали до того, когда вы отправили эту sms.
К. ЛАРИНА - Поняли. Еще вопрос. Поскольку мы плутаем по разным периодам жизни Роман Виктюка, естественно возникает вопрос про семью. Когда-то рассказывал Роман Григорьевич о своей маме.
Р. ВИКТЮК - Конечно. Это были святые люди, удивительные совершенно, которые никогда ничему не учили. Никогда. Мне было все разрешено, я мог делать, что хотел. Никогда меня не спрашивали, куда пошел, только надо было сказать, когда я приду. И конечно, благодарность моя им это в первую очередь. И сейчас когда во Львове на 750-летие и был президент, жена президента и потрясающие люди приехали со всей страны, со всей Украины, и не только, и когда мне дали слово, то прежде всего я сказал, что я позволю себе от вашего имени те цветы, которые вы мне сегодня подарили, придти на кладбище, положить маме и папе и тем великим артистам, которые во Львове во всех театрах отдали свою жизнь и своей душой, нежностью, талантом меня воспитали. Они, правда, меня очень любили. И я это сделал.
К. ЛАРИНА - Возвращаясь к спектаклям. Спрашивают наши слушатели, что огромное количество работ, которые и помнят многие и которые сейчас идут, но почему именно "Служанки" вы считаете спектаклем своей жизни? Почему вы все время к нему возвращаетесь.
Р. ВИКТЮК - Я скажу почему, возврат. По очень простой причине.
К. ЛАРИНА - Не первый и не второй раз.
Р. ВИКТЮК - Это третий раз. Я верю в такую замечательную теорию, которую я может быть, сам себе придумал, а может быть это правда. Что нежность тех людей великих, которые уходят от нас, она никуда не исчезает. Она окутывает земной шар. И удерживает шар от того, чтобы этот шарик не полетел в пропасть. И у них есть окошки, они их открывают, смотрят на землю, находят того или иного субъекта и кричат: Ромочка, Ромочка. Булгаков четыре раза меня тревожил. Потому что первый раз "Мастера" я поставил почти одновременно с Юрием Петровичем Любимовым на Таганке. Это было в Вильнюсе, когда меня любил первый секретарь Снечкус, разрешал мне все. И тогда я себе позволил поставить так, как мне казалось, что это соответствует книжке. Потом я ставил в Таллине, потом в Нижнем Новгороде и 4-й раз он говорит: возвращайся, подумай. И 4-й вариант уже был "Сны Ивана Бездомного". А может быть, правда, это были сны мои. Так вот так же точно Жан Жене, когда я первый раз это ставил, конечно, руководители культуры не могли одобрить это желание. Но поскольку Аркадий Исаакович Райкин, который увидел мой спектакль с Хазановым "Масенькие трагедии", он сказал, что о таком спектакле он мечтал всю жизнь. И он бы хотел, чтобы одним из первых спектаклей в театре у Кости Райкина был спектакль, который поставлю я. И я ничего тогда о Жан Жене естественно, не знал. Тогда я лихорадочно стал читать польские книжки о нем. И уже когда я приехал на симпозиум в Италию, всемирный симпозиум по Жан Жене, и была мной показана запись нашего спектакля, а показывали спектакль 8 или 9 из разных стран, они все закричали, что это единственный спектакль, который соответствует тому, о чем мечтал Жан Жене. Я понятия тогда не имел, о чем мечтал Жан Жене. А потом когда уже я начал читать, я, конечно, понял, что какая-то интуиция, бывает же у режиссера, когда он может проникнуть в то, во что даже не логика, ум совершенно не могут к этому измерению придти. И потом он опять меня тревожил и говорил: Жан Жене нет, надо еще, надо еще. И вот теперь, когда дистанция между этими спектаклями большая, и изменилось поколение. И когда в Италии, а я на протяжении 15 лет там ставил, и на пресс-конференциях они задавали один и тот же вопрос: как же так, русский театр не прошел ни драматургию абсурда, ни драматургию Жан Жене, это так объединяет, мировая культура сознательно была оторвана от русской культуры. Я им по всякому объяснял, прежде всего, что у нас абсурд это реальность и поэтому если живут в пьесах Беккета, Ионеску в каких-то корзинах мусорных или дама по голову в песке, я говорю, это для нас норма существования, мы не ужасаемся, не удивляемся этому. Это то, что наше дыхание и другого мы не знаем совершенно. А Жене я кричу, да я уже 2-3 раза ставлю Жене. Я говорю и есть фан-клубы по всей стране. И по союзным тогда республикам, где собираются ребята, которые обожают этот наш спектакль. А артистов я просто передать не могу, потому что и Володя Зайцев и Коля Добрынин это не только герои, а во Владивосток, когда мы первый раз приехали, так каждое утро начиналось с того, что на телевидении две недели кто-то из участников спектакля обращался к зрителям и как я сейчас разговариваю. Им задавали вопросы.
К. ЛАРИНА - А сейчас кто будет играть?
Р. ВИКТЮК - Сейчас ну конечно другое поколение.
К. ЛАРИНА - Интересно, позвать бы Райкина, Добрынина Колю.
Р. ВИКТЮК - Они, безусловно, будут. Там придумано в финале, такой ход и зрители их конечно увидят. Но понимаешь, когда прошло почти 20 лет и по своим студентам в ГИТИСе понимаю, что такое фантастически свободное поколение сейчас входит в жизнь. И уже когда Дима Бозин, который с 19 лет в театре и столько с ним пройдено, просто это такой отрезок жизни. Конечно, он не может не играть в этом спектакле, теперь он уже, я так рад и заслуженный артист России. Поверь, это правда. Вот когда мы были во Владивостоке, и были мы в театральном их институте. И какой-то парень все задает мне вопросы по "Служанкам" и так умно, прекрасно, я говорю: как тебя зовут. Он мне назвал фамилию, конечно, я ее забыл. Я говорю: покажи паспорт. Зачем я сказал паспорт, я до сегодняшнего дня не знаю. Он мне показывает паспорт. Я открываю, там, где должна быть его фотография, - моя фотография. Я говорю: а тебя не выгнали? Он говорит: никогда. И вот он закончил, потом работал во Владивостоке в театре. Я его опять увидел там и закричал: ты должен немедленно приехать и я все сделал. Он в Москве. Он играет в спектакле "Декамерон" и в "Кармен".
К. ЛАРИНА - Человек, который в точности вас повторяет что ли? Так получается. Похож на вас.
Р. ВИКТЮК - Есть какие-то вещи, логикой не определяемые. Я не знаю. И он до сих пор в паспорте держит мою фотографию.
К. ЛАРИНА - А вдруг это ваш сын?
Р. ВИКТЮК - А может и сын. Хорошо. Знаешь, сколько сыновей. И он играет. Потом играет выпускник вахтанговского училища Алексей Нестеренко, это, если бы учителя слышали мой текст сейчас, они должны были бы не только радоваться, а просто заплакать. Потому что это удивительный парень. Которому больше 21 года. Это такое чистое создание, это такое прозрачное светоносное создание. Его мама Галя должна каждый день на него смотреть и только плакать. И больше ничего. И его оберегать. Вот этот талантище играет мадам, ведь же роль, которая имеет какой-то легендарный шлейф, начиная от Саши Зуева. И Ваня Дзюба это уже выпускник Киевского театрального института, он играет месье. Вот эту четверку удивительную я собрал. Правда, после вас я еду, конечно, репетировать, потому что 28-го, ой, мы играем.
К. ЛАРИНА - Надо будет посмотреть обязательно.
Р. ВИКТЮК - Обязательно.
К. ЛАРИНА - Я обещала телефон, быстренько несколько звонков. Алло. Здравствуйте.
СЛУШАТЕЛЬ - Добрый день. Я хотел спросить у Романа, "Театр Романа Виктюка" он находится
К. ЛАРИНА - В Сокольниках.
СЛУШАТЕЛЬ - Да.
Р. ВИКТЮК - Там ремонт.
СЛУШАТЕЛЬ - Я хотел узнать по поводу этого здания. В каком оно состоянии находится. Памятник архитектуры.
К. ЛАРИНА - Как вас зовут?
СЛУШАТЕЛЬ - Сергей из Щелково.
Р. ВИКТЮК - Я вам с большой радостью расскажу. Конечно, памятник великого архитектора Мельникова, это памятник архитектуры конструктивизма. И поэтому мы с трепетом к этому дому света относимся и сделаем все, чтобы возвратить то, что было задумано этим гением. И второй спектакль, Ксюша, который мы готовим еще параллельно со "Служанками", это пьеса Львовской драматургессы
К. ЛАРИНА - Не отпускает вас родина.
Р. ВИКТЮК - Конца 19 века Габриэля Запольская. В России только знают ее по "Морали пани Дульской". Но у нее есть
К. ЛАРИНА - А это львовская авторша?
Р. ВИКТЮК - Да, и она похоронена во Львове. Мы сейчас были на кладбище, принесли ей цветочки, рассказали, что ее пьеса "Масенькие семейные преступления" будет 29-го вторым моим ребенком или вторым подарком к своему дню рождения. Вот такие два подарка.
К. ЛАРИНА - Это первая, наверное, постановка на русском языке.
Р. ВИКТЮК - Первая. Вообще ее никто не знает, и на Украине ее никогда тоже не ставили.
К. ЛАРИНА - Еще звонок.
СЛУШАТЕЛЬ - Здравствуйте. Михаил. Скажите, а есть сейчас у нас драматургия в таком понимании, настоящая драматургия. Современная.
Р. ВИКТЮК - Современная драматургия это всегда классическая драматургия. Я думаю, что эта драматургия самая, и никто не может никогда постараться даже эти буквы из слова классика разорвать на разные части, выбросить и растоптать.
К. ЛАРИНА - Вы же ставили. Вампилов.
Р. ВИКТЮК - Нет, хотя я говорил и ирония это выполняют. Но есть, конечно, великий Вампилов, которого я ставил "Утиную охоту" тоже два раза, и он мне рассказывал, как бы он хотел, чтобы эта пьеса была поставлена. Но я никогда не мог подумать, что он так рано уйдет из жизни. Я, конечно, ничего не запомнил. Но то место, где мы разговаривали, это было около Театра "Современник" я запомнил навсегда. И не только, есть и Петрушевская, есть Коля Коляда, которого я обожаю. И есть его ученики. Я к ним очень трепетно отношусь. Их знаю и верю в то, что я верю в то поколение, которое сейчас входит в жизнь. Это поколение, которое конечно удивит театр. Я не сомневаюсь.
К. ЛАРИНА - Дай бог. Алло. Здравствуйте.
СЛУШАТЕЛЬ - Добрый день. Сергей. Вас беспокоит земляк. Я родом из Дрогобыча.
Р. ВИКТЮК - Добрый день. Добрый вечер.
СЛУШАТЕЛЬ - Доброго вечера.
Р. ВИКТЮК - Я слухаю вас.
СЛУШАТЕЛЬ - Я буду все-таки на русской мове. Потому что с 1974 года там не живу.
Р. ВИКТЮК - А я буду переводить на украинский.
СЛУШАТЕЛЬ - Не могли бы вы сказать про дрогобыченский театр.
Р. ВИКТЮК - Хорошо, замечательный вопрос. Я этот театр знаю с тех времен, когда я уже приехал после Москвы во Львов.
К. ЛАРИНА - Это во Львове?
Р. ВИКТЮК - Нет, рядом около Львова. Это Дрогобыч. Это город именно где и вырос Иван Франко. Это город, который славен великим Шульцем. Это потрясающий писатель, которого только признает, к сожалению, Германия, Австрия. Вот только что его начали печатать и на украинском и по-русски. Это культурный город. Это потрясающий город. И театр там был удивительный. Что сейчас, честно я там не был, не знаю.
К. ЛАРИНА - Естественно спрашивают наши слушатели, на какой сцене будете играть "Служанки", вообще, где спектакль, раз пока еще
Р. ВИКТЮК - С большой радостью расскажу. Это будет театр Моссовета.
К. ЛАРИНА - Тоже любимое ваше помещение.
Р. ВИКТЮК - Самое смешное, Ксюша, что я только вчера подумал о том, что театр Моссовета это был первый театр, который приехал во Львов из Москвы. Первый театр, который я увидел из России. Я тогда ошалел от Фаины Георгиевны, я узнал, мне было совсем мало, я узнал, где она во Львове живет, я к ней пришел на ту квартиру. Я помню ту качалку, в которой она сидела. И как она терпеливо слушала ребенка, который ей говорил фантастические слова. На плохом русском языке. И потом когда я ей здесь уже, когда в театре Моссовета был, когда ставил, я ей напоминал, она хохотала. И кричала: мальчик мой, таких как ты, знаешь, сколько было, я всех не упомню. Но ты хороший. А второй спектакль это в театре Натальи Сац в Детском музыкальном театре 29-го.
К. ЛАРИНА - "Служанки" тоже?
Р. ВИКТЮК - Нет, "Масенькие семейные преступления" уважаемой гениальной Габриэли Запольской. Поскольку я репетировал с Нееловой "Месяц в деревне" Тургенева, и репетировал "Месяц в деревне" и в Италии с их знаменитой театральной актрисой Валерией Мариконе. И когда сейчас я перечитал эту пьесу, и когда мы ее репетируем каждый день, у меня есть такое подозрение, что Габриэля кое в чем была тоньше, нежели уважаемый Тургенев. Правда. Во взаимоотношениях.
К. ЛАРИНА - А кто здесь занят?
Р. ВИКТЮК - Естественно, наши двое заслуженных. Это понятно, Погорелова, Олег Исаев, молодой парень, который только что сыграл Есенина, Малашенко. И моя студентка, ученица третьего курса ГИТИСа Аня Просвирова. Вот они, я готов петь песни о поколении, которое войдет в эту жизнь.
К. ЛАРИНА - Спасибо большое, Роман Григорьевич. Мы на этом расстаемся.
Р. ВИКТЮК - А где же были дифирамбы?
К. ЛАРИНА - Дифирамбы вам пели и слушатели и я.
Р. ВИКТЮК - А ты? Ты ничего не сказала. Не сказала, как любишь, какая нежность, сколько лет. И как рада, что я пришел.
К. ЛАРИНА - Видите, вы сами все сказали.
Р. ВИКТЮК - Я тебя очень, очень люблю. Это называется сам себе дифирамб.
К. ЛАРИНА - Спасибо, я вас очень люблю. Я вас очень люблю.
Р. ВИКТЮК - Спасибо.
К. ЛАРИНА - До встречи.
Р. ВИКТЮК - До встречи.
21.10.2006
echo.msk.ru
Док. 512241
Перв. публик.: 21.10.06
Последн. ред.: 28.10.08
Число обращений: 138
Виктюк Роман Григорьевич
|
