Зиновий Ефимович Гердт (все звали его Зяма) урожден был Залманом Эфраимовичем Храпиновичем в русско-еврейско-польском местечке Себеж Псковской губернии в 1916 году. Его отец, коммивояжер, скончался в годы нэпа. Мать (ее фамилия стала псевдонимом актера) осталась с четырьмя детьми: Борис, Фира, Женя и младшенький, любимчик - Зяма.
Когда Боря уехал в Москву и обзавелся там семьей, младший брат переехал к нему. Дальше - приличная пролетарско-творческая биография: фабрично-заводское училище, учеба на слесаря, работа электриком, Арбузовская студия, вхождение в круг юных, по-советски романтичных поэтов. Потом война. Ранение в ногу, мучительно болезненное лечение. Знакомство с Образцовым, приехавшим в госпиталь с актерской бригадой. После войны Зиновий Ефимович становится актером образцовского Театра кукол. И - его звездой.
Конферансье Аркадий Апломбов из "Необыкновенного концерта" в исполнении Гердта стал общим любимцем. Вскоре пошла оттепельная волна зарубежного кино. Посмотрев "Фанфан-тюльпан", страна влюбилась не только в Жерара Филипа, но и в русский голос Фанфана - голос Гердта. Его и самого начали снимать в кино.
Театр кукол много гастролировал. А Зиновий часто женился. В 1960 году эти параллельные пересеклись. В каждой стране "Необыкновенный концерт" давался на местном языке. Для гастролей на Ближнем Востоке в помощь театру придали переводчика-арабиста Татьяну с фонвизинской фамилией Правдина.
Прежде Таня переводила на литературный арабский бессмертные творения Маркса-Ленина-Сталина и хорошие книги. А тут нужен был разговорный язык с диалектами, с шуточками, построенными на местных реалиях. Работа с Гердтом затянулась. И оба быстро поняли, что это на всю жизнь. По возвращении в Союз они оставили свои семьи и стали жить вместе.
- Семья у нас получилась удивительно гармоничная, - рассказывает "Собеседнику" Татьяна Александровна. - Зяма сразу прикипел к двухлетней Катеньке, моей дочке от первого брака. И с моей мамой, тоже Татьяной, у него сложились удивительные отношения. У нас старая московская семья. Мама - из семьи Шустовых, тех самых. Ее все звали Шуня, первый слог - от фамилии, второй от имени. На всех концертах он представлял Шуню так: "Мать моей жены", потом пауза, шевеление в зале. "Да-да, вы правильно поняли. Теща"... Квартирный вопрос у нас долго был не решен. Тогда искать съемные квартиры было трудно. Мы часто переезжали. Старались не обрастать вещами: дежурный мешок для кастрюль, кресло-кровать для дочки - и всё. А спали на каком-нибудь местном, хозяйском диванчике. И даже потом, когда уже вот-вот должны были получить квартиру, вдруг оказалось, что мы не можем туда вселиться. Я, как узнала, выла, как крестьянка, у которой пала корова...
Но в итоге квартирный вопрос решился - получили маленькую двушку в Новых Черемушках. Тут уж Зиновию Ефимовичу было где приложить свои золотые руки.
- Помню, он мне сделал замечательный туалетный столик, - продолжает Татьяна Александровна. - И когда я похвасталась Ширвиндту, тот выдал: "Все ясно. Значит, предыдущий муж был красавец. А этот у тебя для мебели".
Паниковского не любил
По мере улучшения жилищных условий нарастала слава (и теплота) гердтовских посиделок. Гердт сам по себе был праздником для окружающих. Кроме него, праздниками были Новый год, Татьянин день (две Тани в семье), 9 мая (не только День Победы, но и день рождения Татьяны Александровны и сына Петра Тодоровского - Валерия), 21 сентября - день рождения самого Зямы. Обязательной программой праздника был пирог с капустой (не пирожки, а именно пирог) и водка. Остальные ингредиенты - переменные. Гостей не приглашали. Все приходили сами. В среднем человек сорок. Но это в городе и в рабочие месяцы. А во время отпуска Гердты любили отдыхать с друзьями на природе.
- Мы выбирали не суперсанатории, а базы отдыха при домах ученых. Где-нибудь подальше, так, чтобы в палатках и все своими руками делать, - вспоминает Александр Ширвиндт. - Предпочитали среднюю нашу полосу. Березки, осины, сосны, елки, обязательно - река и рыба. А дальше - уважали уху. Но и подкоптить - тоже не против...
В середине 60-х Михаил Швейцер начал съемки "Золотого теленка". Паниковский Гердта стал, пожалуй, самой звездной его киноролью. Хотя сам он не очень ее любил, считая проходной. Но после этого отбоя от режиссеров у Гердта не было. Он надорвался. Рассказывает Ширвиндт:
- Я страшно перепугался, когда узнал, что у Зямы инфаркт. Таня тогда сказала, что для врачей срочно нужен ящик хорошего коньяка. По тем временам не самое простое задание. Технические подробности операции раскрывать не буду. Но пришлось немножко продать себя, немного - родину. Однако коньяк я достал!..
С гэбистом - на джаз
И вновь работы было очень много. И гастролей тоже, в том числе зарубежных. Сейчас старые коллеги говорят, что не помнят Гердта с кипятильником в руках или авоськой консервов. Но Татьяна Правдина уверяет, что без этого не обходилось:
- Вообще-то на гастролях лучше всех жили рабочие сцены, электрики. Они запаковывали в реквизит электрические плитки, продукты. А остальные возили все с собой: кипятильники, шпроты, колбаску, сыр. Как иначе, разве можно съездить, не купив подарки своим близким? Также преувеличение, что Зяме за границей разрешали ходить в одиночку. Нет, как все - только вдвоем! Однажды в Париже он увидел афишу - концерт Эллы Фицджералд! А джаз он обожал. Зяма потребовал у устроителей так сверстать график, чтобы в день концерта он был свободен. Но проблема была в другом: а с кем идти на концерт? Никто не хотел тратить такие деньги на джаз. Пришлось идти "41-му". Так называли сопровождающего кагэбешника, потому что сама труппа всегда выезжала в составе 40 человек.
Выход из-за ширмы
Постепенно театр Образцова становился театром Образцова и Гердта. Однако режиссер, худрук - всегда диктатор. Тем более когда ему трудно отбиваться от советчиков и наушников. И в 1982 году Зиновий Ефимович ушел из театра, в котором проработал 36 лет. Для него этот уход был благотворен. Выйдя из-за ширмы, он еще больше раскрылся перед благодарным зрителем: бесконечные концерты, спектакли... любая аудитория был в восторге от общения с ним. Пастернака, Ахматову, Самойлова в его исполнении, затаив дыхание, слушали и в Пермском физинституте, и на Одесском канатном заводе.
- Зяма был человеком русской культуры, - рассказывает режиссер Петр Тодоровский. - Он весь был пропитан русской поэзией. Как-то на очередном юбилее я написал ему посвящение, в котором назвал его евреем. Так он в последующем выступлении посмеялся над этим: "Ну какой из меня еврей? Я - русский".
Правда, русским Гердт оставался ровно до того момента, пока не чувствовал антисемитизма. Как-то на одном митинге женщина сказала ему: "Зиновий Ефимович! Не идите туда, там жиды".- "Так я тоже жид!" - "Нет-нет, это я не о вас". - "Обо мне, голубушка, обо мне!"
В перестройку Гердт был очарован демократическим движением. Но потом, перед самой смертью, оглядев своих близких, сказал: "Умирать не страшно. Просто так хочется, чтобы все у нас было хорошо и вы остались жить в нормальной, благополучной стране".
И нам бы хотелось. Хотя еще больше хотелось бы жить в нормальной стране вместе с Гердтом.
