- В театре действительно не понимали, почему я уехал. Я не хочу бросить никакой тени, но вот, например, отъезд Миши Козакова пытались как-то объяснить: нужно кормить семью. "Но ты, Валя, ты? Человек абсолютно московский, арбатский, переделкинский. Как это могло случиться с тобой?" Вот случилось как-то. Я, вероятно, был не столько даже очарован этой безумной идеей, сколько находился в состоянии наркоза. И он начал отходить очень быстро, еще в самолете.
А 8 мая 1998 года я прилетел в Москву по каким-то практическим делам. Желание вернуться внутри меня уже созрело. Но произнесено это было уже здесь - я остаюсь. И остался буквально в чем был - с незатейливым летним гардеробом. Меня предупреждали: "Валя, ты вернешься в совершенно другую страну". Так и вышло. Другая страна и другой театр.
- В каком смысле "другой театр"?
- Ну хотя бы в формальном. Оказалось, что две трети труппы Современника мне незнакомы.
- Хотя времени прошло не так уж и много, семь лет?
- Дело ведь не в количестве времени, а в том, что происходило. Здесь случился август 1991-го, потом октябрь 1993-го, еще много чего, вы все это знаете. Естественно, это проецировалось и на театр, и на состояние духа. Но главное даже не в этом. Поколение уходит. Я это замечаю. Я не каждую секунду об этом думаю, но сегодня все чаще, потому что "снаряды ложатся все ближе и ближе".
- Ближе становятся воспоминания, нежели новый круг общения?
- Да, в большей степени я уже живу воспоминаниями. Мне хочется говорить о том, из чего я соткан. А это круг музыкантов, композиторов, поэтов, еще в детстве существовавший в моей жизни, поскольку папа был писателем, а мама - пианисткой. И дальше все это откликнулось. Возникла моя собственная, очень нежная дружба с Булатом Окуджавой, Юрием Левитанским, Арсением Тарковским. Мне посчастливилось последние два года его жизни общаться с ним в Переделкине. А Тарковский - это ведь естественное продолжение ветви, идущей от Мандельштама, Пастернака, Цветаевой. Я успел еще до отъезда быть на панихиде по Давиду Самойлову. У меня были очень нежные отношения с Александром Володиным. Я повидал его за какие-то считанные недели до его ухода из жизни. Все это уже органически не вычеркнется из моей памяти. И все это укладывается в строки того же Левитанского:
Все уже круг друзей. Все уже круг
Знакомых лиц и дружественных рук.
Все шире круг потерь...
- И все же есть у вас и сегодня близкие вам по духу люди? Остались такие?
- Осталось другое поколение, чуть моложе - те, кого называют "шестидесятниками": Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина. До сих пор дружим с Фазилем Искандером, Борисом Васильевым, Юрием Карякиным. Но нет тех, кого я называл своими старшими друзьями. И тяготею я все-таки в эту сторону.
- Манера сегодняшнего общения творческих людей вас устраивает?
- Я совершенно в этом не участвую. Не знаю, почему. Помните, как у Григория Поженяна: "Я - другое дерево". Мне несвойственно существовать в этих знаках времени. Хотя часто спрашивают: "Валя, как ты насчет тусовок?" Да никак. И силы уже не те. Но внутренне я мало изменился. Если не считать, что не та уже мобильность в смысле передвижения. Как медики говорят: есть некоторые проблемы с опорно-двигательным аппаратом. Но я остался таким же. Приглашения? Есть какие-то случайные, необязательные. А так я играю по договору в своем родном театре. В одном спектакле, как сейчас говорят, ремейке чеховских "Трех сестер", роль Чебутыкина. Роль, которую Галина Волчек очень любила в моем исполнении. Надеюсь, что и зрители. И я любил. Но окружение мое там изменилось.
- Как вы ощущаете себя рядом с "детьми"?
- Ну как сказать? Раньше я был абсолютно на равных со всеми. Но должен вас удивить, ощущаю я себя нормально. И у меня нет даже подсознательных стремлений как-то себя противопоставить. Вот если бы для сравнения были и другие спектакли. Как прежде, когда я считался репертуарным актером.
- Вас тревожит, что работы так мало?
- Но ведь сменилась труппа, уже другой репертуар идет. Вот, слышите, на сцене Димочка Жамойда, наш молодой актер, репетирует чеховскую "Дуэль"? С молодыми. На них, вероятно, больше и рассчитывает наш главный режиссер. Так я думаю.
- Но хотя бы на перспективу предложения есть?
- Пока что нет. Хотя Галина Борисовна ко мне очень хорошо относится. Я верю в это. И понимает, что я собой представляю, всегда понимала. Ведь нужно, вероятно, мне не просто предложить хоть что-нибудь, но найти нечто "на Никулина", как это у нас говорят. Специально взять какой-то материал и увидеть в этом материале актера Никулина.
- В Израиле вы часто работали вместе с Михаилом Козаковым. Сегодня у него в России своя антреприза, почему же ваше сотрудничество прервалось?
- У каждого из нас своя стезя. Там это было продиктовано положением вещей и возникло, наверное, не от хорошей жизни. Здесь мы не ссорились, но и особой тяги друг к другу нет. Так изначально повелось, еще когда Миша работал в Современнике. Это опять к вопросу о том, что "я - другое дерево". Не хорошее и не плохое, просто - другое. Мы разные. Его актив, мгновенное зондирование почвы - и моя не слишком к этому приспособленность. Другая ситуация, как модно сейчас говорить. Вот и все. Выбор богаче - он может пригласить и Гаркалина, и Мигицко, и Олега Басилашвили. Никаких в этом смысле претензий у меня к Мише нет.
- Но ситуация как раз предполагает этот самостоятельный актерский актив.
- Этим занимается смелое поколение новых людей.
- Не скажите. И опытные мастера не менее активны.
- Ну, наверное, это так. Значит, дело в индивидуальности. Понимаете, Ира, я всю жизнь себе не доверял. Даже когда случалась удача, всегда переспрашивал: а вы уверены, что это действительно так? Это моя беда. Вот мне Алексей Баталов предлагал делать что-то по линии слова во ВГИКе. С одной стороны, я обрадовался, с другой - безумно испугался. Потому что я в себе не чувствую внутреннего права на это. Понимаю, что это ошибочно, наверное. Уже многие из моего поколения преподают или еще чем-то занимаются.
- Книги пишут, например.
- А я вот пока не пытался, как говорил Пастернак, "заметки делать на полях". Опять же не кажется, что у меня есть право слагать даже прозаические строки. Вот разговор - это другое дело. Хотя, в конечном счете, в нашей жизни очень много призрачного. Вот и вы сейчас скажете: тем более важно, чтобы настоящее осталось запечатленным.
- Скажу, потому что идет поток мемуарной макулатуры. Смакуются те вещи, о которых хорошо бы промолчать.
- Вы абсолютно правы. Очень много именно этого. Да, наверное, я мог бы сказать о состоянии духа, о том, из чего соткан этот дух, о ценностной шкале. Она же меняется невероятно. И в то же время циклически появляется недоверие к самому себе: Боже мой, что я говорю, неужели это кому-то интересно?
- Есть ли у вас контакты с современным российским кино?
- Получил недавно предложение от Димы Брусникина сняться в сериале "Сыщики". Правда, в одной серии и в небольшой роли - странноватого ученого, чудака в хорошем смысле слова. А так, вы же видите общее состояние нашего кино. У меня за спиной более 60 фильмов, которые в основном были сняты тогда, в "совке". Но это были роли, пусть и маленькие. И мне говорили: вас всегда было видно, даже если это пунктирный эпизод. Алексей Баталов когда-то написал обо мне статью в "Советском экране" и назвал ее "Свое, никулинское".
Конечно, с одной стороны, безумно досадно. Я начинаю забывать, что такое дик, наезд, панорама. С другой - очень важно, чтобы все было доброкачественно, чтобы я не изменял "своему, никулинскому".
- То есть вы не ставите перед собой жесткой задачи - вписаться в новые реалии, отчасти изменив этому "своему"?
- Специальной задачи такой нет. И пока, честно говоря, я не очень вписываюсь. Так, какими-то отдельными искорками, свечечками, в связи с моими поэтическими, музыкальными проявлениями. Хотя вот недавно мне предложили стать членом национальной Академии киноискусства. Канал "Культура" снял мой моноспектакль, который я назвал по строчке Беллочки Ахмадулиной "Друзей моих прекрасные черты".
Я только теперь, оборачиваясь назад, понимаю, что тратился совершенно без огляда. Без какой-то расчетливой бережливости по отношению к себе. Вообще недооценивал, что годы бегут быстро. Как это все промелькнуло, невероятно совершенно! Замечательно сказано у Давида Cамойлова:
О, как я поздно понял,
зачем я существую,
Зачем гоняет сердце
по жилам кровь живую.
И что порой напрасно
давал страстям улечься.
И что нельзя беречься,
и что нельзя беречься.
Ну, не берегся. Да это вообще многим свойственно из нашего актерского цеха, я думаю. Это так...
Ирина Алпатова
13.02.2006
http://www.peoples.ru
Док. 516868
Перв. публик.: 13.02.06
Последн. ред.: 08.11.08
Число обращений: 124
Никулин Валентин Юрьевич
|
