Аристократ эпизода, Михаил Глузский и в жизни был аристократомНазад
Аристократ эпизода, Михаил Глузский и в жизни был аристократом
Гаврош с Басманной
В театре "Школа современной пьесы", в приемной у худрука Иосифа Райхельгауза, висят две фотографии Глузского. Одна - портрет, а на другой (во всю стену) - Михаил Андреевич в окружении партнеров по спектаклю "Чайка". В "Школе современной пьесы" Глузский служил последние семь лет.
- Его обожала вся труппа, - вспоминает Райхельгауз. - Михаил Андреевич появился у нас благодаря Марии Владимировне Мироновой, которая захотела именно с ним играть пьесу "Уходил старик от старухи", - и мы пригласили Глузского из Театра киноактера, в котором он тогда работал... Спектакль имел огромнейший успех. Но через три года Мария Владимировна умерла, спектакль из репертуара сняли, а Михаил Андреевич в труппе остался. Мы считали его своим патриархом. До самых последних дней у него был удивительный вкус к жизни: он дружил с артистами значительно моложе его, прекрасно одевался, ходил с великолепной стильной тростью, всегда был в курсе театральных новостей. Но главное - в нем чувствовался аристократизм духа, качество крайне редкое и потому особенно ценное.
Если бы Мишке Глузскому, хулиганистому пацану, задире и заводиле с Басманной, году так в 1930-м кто-нибудь сказал про аристократизм, вот он посмеялся бы! Мишина мама была продавщицей, отец - профессиональным революционером, журналистом и поэтом - он умер от тифа в 1922 году, когда сыну шел четвертый год. После его смерти мать осталась одна в битком набитой коммуналке вместе с дочерью и сыном. Работала на износ. Заниматься детьми времени не было. Так откуда интеллигентность, манеры, культура общения?
- Наверное, это все же гены, - предполагает сын актера Андрей Глузский. - Много неясного с происхождением нашего дедушки. Говорили - из деревенских. Крестьянский поэт Андрей Гмырев (Михаил взял фамилию матери. - Ред.) . Но на единственной уцелевшей фотографии внешность у него совсем не крестьянская! И дом под Киевом, который спешно продавали после смерти деда, - с каких сбережений? Революция все перепутала... Но предоставленные сами себе папа и его старшая сестра оба тем не менее получили высшее образование. И оба в зрелом возрасте оставляли впечатление истинных интеллигентов.
- На папу оказала большое влияние семья нашей мамы, потомственные московские интеллигенты - артисты и священники, - считает дочь актера Мария Федотова. - Мама Екатерина Павловна была театроведом, 40 лет проработала в Институте искусствознания Академии наук. Родители читали всю литературу, которая была тогда под запретом, они знали и понимали больше других. Поэтому папа и не думал вступать в партию, несмотря на попытки заставить. А в пионерах и комсомольцах побывать не довелось из-за дворовой юности... Что же касается его знаменитой трости, то история ее такова. Когда папе было уже за 70, он ехал куда-то на метро, неожиданно по ступенькам эскалатора стала падать женщина. Все посторонились, а он подхватил ее, в результате упал сам. Два месяца лежал в гипсе. Так появилась трость, которая со временем превратилась из медицинской принадлежности в любимого спутника.
Необязательности не прощал
В актерской среде до сих пор памятны легенды о щепетильности Глузского.
Ему часто предлагали переозвучить кого-то из коллег, но прежде чем согласиться, он всегда спрашивал: предупрежден ли тот, кого переозвучивают? А когда режиссер Илья Авербах пригласил его на главную роль профессора Сретенского в свой фильм "Монолог" (одна из лучших работ Глузского), он, зная, что прежде на эту роль был утвержден Бруно Фрейндлих, сам десять раз перепроверил, нет ли со стороны Бруно Артуровича обид. К счастью, не было.
Глузский ценил обязательность, пунктуальность в работе. На репетиции приходил подготовленным и того же требовал от коллег. Увидев, что кто-либо из артистов едва ориентируется в тексте, хотя должен бы знать его наизусть, мог объявить режиссеру: "Сегодня не репетируем! Не го-то-вы!" А уж запах алкоголя на сцене или съемочной площадке... Мог развернуться и уйти без слов. Хотя при всем том была у Глузского традиция, и о ней киношный мир тоже помнит: устраивать в последний день съемок скромную нешумную пирушку. Причем к столу приглашались не только артисты - Михаил Андреевич звал костюмеров, гримеров, осветителей, ассистентов...
С некоторыми режиссерами он не разговаривал десятилетиями.
- Причина? Все та же необязательность, - поясняет Андрей Глузский. - Бывало, отца приглашали на пробы, хвалили, даже утверждали на роль, а потом выяснялось, что играет другой. Папа объяснял: "Ну пусть бы позвонил, по-хорошему все рассказал - я бы понял, я уважаю видение режиссера, но ставить точку, не сказав ни слова, непозволительно!" И если когда-нибудь этот режиссер снова к нему обращался, он говорил: "А помнишь?.. До свидания!"
Отдельная глава в легендах о Глузском - его изумительная ирония.
- Если стану пересказывать все, в газете места не хватит, - уверяет Иосиф Райхельгауз. - Вот приехали мы однажды с гастролями в Томск. И зазвали нас местные олигархи на супервечер (по их словам). Оказалось - банальный стриптиз. Все сделали вид, что им неинтересно, а Михаил Андреевич сидит, весь - внимание. Одна стриптизерша, совсем юная, воодушевившись, улеглась к нему на стол - и тут Михаил Андреевич, наклонившись к ее ушку, совершенно серьезно, внятно спрашивает: "А мама знает, чем ты тут занимаешься?" Все полегли от хохота. Потом эта фраза стала у нас в театре расхожей.
Из больницы попросился на сцену. Играть
- Мы дружили с Михаилом Андреевичем долгие годы, - рассказывает Вера Глаголева. - Его мнение, его оценка по любому поводу были для меня важнее, чем чьи-либо. Могу сказать, что этот человек изменил меня. Не стало его - и оказалось, что вокруг пустота, звонить некому.
Глузский гордился тем, что ни одно звание, присвоенное ему - ни заслуженного артиста, ни народного, - не было приурочено ко дню рождения. Значит, не к празднику давали, а потому что заслужил! Он был счастлив, получив "Нику" за "Лучшую мужскую роль второго плана" и два года спустя "За честь и достоинство". В его жизни бывали периоды безработицы, бескартинья, но он никогда не опускал руки. Занимался дубляжем. Готовил поэтические программы, выступал с ними в музеях, постоянно репетировал. Резких откликов о коллегах себе не позволял, но если слышал о ком-то из актеров "не востребован", "сидит без работы", говорил: "Не ищет! Лентяй! Не хочет!"
Своей любимой киноролью называл Фрола Федулыча Прибыткова из "Последней жертвы" Петра Тодоровского, хотя известность получил благодаря "Тайне двух океанов", "Тихому Дону", "Десяти негритятам", "Никудышной", фильму "В огне брода нет", ну и, конечно, "Монологу".
А со сценой отношения складывались трудно. 40 лет Глузский служил в Театре киноактера, но играл мало. И возможность исполнить главную роль в паре с Мироновой на сцене "Школы современной пьесы" посчитал удачей. Играл с великой радостью, с азартом. С ответственностью, которую ставил превыше всего.
- Ничто не предвещало беды: в апреле 2001 года родители съездили к друзьям в США, в июне мы с папой собирались на "Кинотавр" в Сочи, - вспоминает Андрей Глузский. - Но в начале мая начались непонятные скачки температуры, и папа лег на обследование. 12 мая температура поднялась под 40, а 13-го он должен был играть в "Чайке". Утром прихожу проведать, зная, что спектакль отменяется. И вдруг папа говорит: "Я, пожалуй, сыграю вечером". Начинаю отговаривать. А в ответ: "Сегодня воскресенье, придут люди, настроенные на встречу с конкретными артистами. И что? Останутся с испорченным настроением? Нельзя разочаровывать зрителя!" И тут я понимаю: решение принято, возражать бесполезно. Едем в театр. Там все в шоке, но стараются не подавать вида: Михаила Андреевича любили, боялись за него. Как он играл в тот день, благодаря каким силам - не знаю. Потом - аплодисменты, цветы, поздравления коллег... Затем быстро в машину. И снова - больница. Почти сразу наступило ухудшение. А через несколько дней папы не стало...
